Диггерские рассказы, тайны московских подземелий
Шрифт:
…Вован Вованыч, наконец-то дождался зимы и выкроил большое количество времени в целый выходной, для личного изучения рек Чечеры и Черногрязки. Чтобы избавится от нытиков и «пора возвращальщиков», он, естественно, пошел один. Февральское утро, наконец-то, настоящие русские морозы, за -20. Давно таких не был! Для течения это хорошо –воды будет мало, по любому. Холодно? Одевайся теплее, да и что ты за диггер, если морозов боишься?! Плюс таких морозов еще и в том, что публики праздной на порядок меньше, дома сидят, греются, на печах лежат, да блины пекут. Вот и хорошо. Пусть сидят себе. Ведь для диггера, чем меньше рядом публики, тем так же, по любому, лучше. А когда, вообще, никого – аж на душе радость великая пробуждается. Главная проблема морозов, если ты идешь на гидродигг, это примерзшие люки. Возни бывает немерено. Тут главное – иметь хороший инструмент и желание попасть, а руки, ноги и тело все сами сделают. Один выдающийся самоделкин–подземщик, нашел замечательный лючок в систему Чечеры- Черногрязки в замечательном почти безлюдном месте, сделал деревянную, выдающуюся на сколько возможно, лестницу и даже мастеровой стол. На стенках коллектора он создал великолепнейшую шизофриническо – мистическую
Вообще Черногрязка и Ольховец, одни из самых прекрасных исторических рек. Они масштабны, интересны, с разнообразными бонусами. Более того, они располагались географически в районах детства и молодости Вован Вованыча, что было вдвойне приятно. Пройдя всю Чечеру и выйдя почти к истокам, диггер повернул от «бассейна» в обратном направлении и отправился по Ольховцу к его истокам, посетив по пути дренагу – притон старых диггалкашей и удивившись количеству выпитых там крепких спиртных напитков и даже презервативам, погрузился в изучение старых дренаг. Весьма долгий путь к большим камерам Ольховца закончился через энное количество часов к выходу в последнюю большую камеру. Дальше ракоходы (места по которым можно только ползти) . Замечательная современная лестница в камере, не тяжелый лючок. Вован Вованыч оббил его монтировкой и легко приподнял. Но дальше все обломалось – над люком нависал заледеневший край гигантского сугроба. Бесполезно. Бывает. Не открылись и люки в соседних камерах. Ничего удивительного – над ними сугробы со слежавшемся обледенелым снегом. Что ж пойдем назад.
Вован Вованыч спускался в истоки Ольховца еще в 90е. Только тогда он и его коллеги не знали, что это Ольховец переходящий в Чечеру, Это была просто речка, прохождение которой оставили на потом, и это потом наступило только через годы. Со спуском в совершенно другой части коллектора.
После многочасового пребывания под землей и передвижения по коллекторам Вован Вованыч стал впадать в медитацию, и переходить в состоянии сознания подземного жителя. Двигаясь по Чечерскому коллектору, в его голову лезли гигансткие объемы мыслей, бизнес планы, он вспоминал прошедшие годы. Он уже был частью этого коллектора, а река была чем – то до боли знакомым и само собой разумеющимся. Выйдя в современную предпортальную часть, Вован Вованыч скинул оцепенение, и дойдя до наскальной живописи, понял, что в Черногрязку он сегодня идти уже не хочет. На часах было почти одиннадцать вечера. Не захотев заниматься акробатикой на мастерстоле, он решил переодеться на поверхности. На выброс!
Как только диггер оказался на поверхности, первое что он понял, понял мгновенно – это то, что на улице очень даже холодно. Как выяснилось позже, было –27 градусов. Когда он спускался в первой половине дня такого мороза не было, а холодать стало как всегда ближе к ночи. Это были те морозы, которые не часто бывали за последнее время. Но кто помнит, тот помнит, что как-то они не на долгое время ударили. Именно в это время и лазал по Чечере – Ольховцу Вован Вованыч. Следует заметить, что в подземных реках всегда тепло – что- то вроде субтропиков. Холодно становится при подходе к порталу речки (открытое устье где подземная река впадает в Москву реку, Яузу или подземная река просто выходит на поверхность). Вся одежда и амуниция диггера была насквозь пропитана речной сыростью. А комбез-заброды были, вообще, мокрые. Эти -27 стали сказываться мгновенно. Поняв, что сейчас будет, со всей возможной скоростью Вован Вованыч сбросил монтерку (рабочая безрукавка, носимая многими диггерами для отвода глаз), которую он зачем-то надел ,видимо по инерции, после чего скинул с себя заброды и в считанные секунды успел запихнуть их в рюкзак. Спустя секунды рюкзак уже задубел. Диггер поднял то, что буквально с минуту назад еще было одевавшейся монтеркой. Теперь это была ледяная глыбина. Закинув за спину окаменевший рюкзак, и взяв в руки монтерку-льдышку, направился к метро до которого было минут 10 -12 быстрого шага. Речкой была пропитана и куртка, и брюки – БДУ, и в определенный момент диггер почувствовал, что и влажная одежда начинает дубеть и обледеневать. В метро он уже входил как ледяной человек, одежда сгибалась только на сочленениях. Войдя в вагон и радуясь теплу, диггер буквально через минуту понял, что сейчас начнется обратный процесс. И он начался. Таять все стало одновременно. Потекли ручейки от монтерки, с рюкзака и главное с одежды. Под диггером стала образоваться лужица и потекли ручейки. При этом таяние стало сопровождаться мощнейшим, специфичным, речным запахом. В вагоне еще было довольно много публики, и Вован Вованыч прекрасно видел боковым зрением косые, но внимательные взоры. Ему запомнился стоявший рядом мужик, судя по физиономии и наколках на руках, протоптавший не одну зону, и его косой, но так же удивленный взгляд. Не стоит забывать, что публика еще и прекрасно знала, какая температура на улице. Где-то через минуту, вокруг стоящего в луже, источающего речной запах и ручейки диггера образовалась мертвая зона, даже урка отошел на дистанцию. Благо ехать было какие-то 3 остановки…
Заброска удалась на все 100%, и никто даже не простудился…
Сухаревка
…Кипела московская жизнь начала 20 века. Сновали по сретенским улицам всевозможные обыватели по своим мещанским делам. На Сухаревской площади раскинулся блошиный рынок, где зазывалы – продавцы чуть ли не насильно впихивали свой товар покупателям и просто прохожим. На против блошиного рынка чинно смотрелся Странноприимный дом Шереметева, ныне знаменитый Склиф. Всюду сновала детвора, и сам Сухаревский холм представлял собой подобие людского муравейника. Над ним и людским «муравейником» возвышалась во всем своем величии и ореоле старой славы Сухарева башня, связанная на века с именем Якова Брюса, то ли чернокнижника, то ли посвященного высшей ступени тайного общества, то ли ученого опередившего время, а скорее всего являвшегося фигурой, заключавшей в себе все вышеперечисленное.
По тому месту тогда ходили трамваи и их веселые звонки оглашали быт старой дореволюционной Москвы. Но там же буквально рядом находились места, куда не проникал звон трамваев и людской гомон, крик зазывал с рынка и лай собак. Там была тишина, тишина
подземелий…Система сретенско– сухаревских подвалов была неотъемлемой частью жизни части московского дореволюционного (и первого послереволюционного) населения этих мест. Точнее владельцев этих подвалов. А хранилось в них много чего. От продуктов питания до всевозможных товаров, совершенно разного предназначения. Да и подвалы разнились. От проходов размера в метра два до вполне себе объемных, под 3 метра в высоту. То же касалось и самих подвальных помещений. Они разнились по высоте от пола до потолка и по объему. Их кирпичные стены и своды делались очень основательно, «на века», не в пример многим нынешним постройкам…
Шли годы. Переворот 1917 года стал отправной точкой, начавшей менять московский старый быт. Не сразу, но неотвратимо. Дома лишились прежних богатых владельцев, эмигрировавших или убитых в застенках новой псевдонародной власти. Сухаревскую башню, одну из известнейших достопримечательностей Москвы, варварски разобрали. Новая власть широко шагала, уничтожая саму суть древней Московии, пытаясь убить сам ее дух, навязывая ценности, приспособленные для примитивного сознания люмпен-пролетария, зомбируя население новой идеологией всемирного коммунистического интернационала. Патриархальная старинная Москва навсегда уходила в прошлое, отвергнутая поколениями, не помнящих своего родства и своей сути, пустившимися в путь забвения родных корней, на котором они потеряли миллионы человеческих жизней, свободу, народное богатство и превратившимися по сути в государственных рабов… Что ж, каждому свое. Прошлое не мстит, сами люди выбирают для себя пути, которые подчас ведут их в пропасть упадка, национальной деградации и вырождения. А начинается все с ломки своей древности, своих обычаев, обрядов и самого духа жизни, складывавшегося веками и выработавшего национальный характер. Ломка русского национального самосознания привела к тому результату , который мы наблюдаем на сегодняшний день…
Дух московской старины все же можно ощутить и сегодня. Там, где столетиями не было дневного света, лишь масленые лампы коптили своды старинных подвалов. Затем был период запустения. Лишь местная ребетня с самодельными факелами ступала на порог забытых ходов и уголовный советский элемент 40 –х начала 50- х мог найти временное прибежище. А уже в наши годы лучи диггерских фениксов и айглтаков (фонари современных фирм) освещают оставшиеся части подвальной системы Сухаревки.
Часть сретенских подвалов получила новую жизнь – сейчас там рестораны и магазины, но диггер лезет туда, где несет сыростью, проход аварийно опасен, или проползает в узкое отверстие, чтобы прикоснуться к дореволюционной истории… И оно стоит того, если ты, конечно же, диггер.
Купеческие и мещанские подвалы Сухаревки и Сретенки до сих пор могут привлечь к себе внимание диггера или историка-краеведа. Но время берет свое. Даже от этих подвалов осталась лишь небольшая часть. Масса сретенских старинных подвальных коммуникаций была перебита, завалена, одним словом уничтожена еще в первой половине 2000х. Добили их где – то к году 2007 – 08 годам. Но эти подвалы хоть и интересны, отнюдь не расскажут вам о, по-настоящему, древних ходах Сухаревки, не имеющих прямого отношения к купеческо –товарным подвалам.
…Витек, Санька и Колян давно готовились к этой заброске. Легенды о подземельях Сухаревой башни Якова Брюса будоражили воображение Витька с той поры, как он на вернисаже выслушивал рассказы Николай Федыча – старого кладоискателя, занимавшегося московской стариной аж с конца 50х. Надо сказать, что Николай Федыч искал не только в Москве, но и по всему Советскому Союзу, но Москва привлекала его какой – то особой тягой. Витек думал, что это тяга коренного Москвича, в 4 поколении минимум, к родному городу. С другой же стороны Николай Федыч после бутылки жигулей начинал интриговать и говорить, что Москва его влечет не столько тем, что он Москвич, сколько тем, что под ней хранится, то, чего не сыщешь во всем мире… Более того проникнуть туда можно было не теоретически, а вполне себе физически, правда, при этом, обладая определенными умениями и зная точки входа. А главное знать, где конкретно «рыть». Витек, мог бы только посмеяться над россказнями старых искателей, но только не над Николай Федычем. Все его наводки на старые здания, подвалы, интересные коллектора, находили 100% подтверждение. Даже выход в одну совсем закрытую часть подземного хозяйства. Не охранявшееся тогда, в середине 90х, но при этом, о существовании которой, догадаться было абсолютно невозможно, неведомыми путями была известна Ник Федычу. Тогда, Витек с Коляном, дождливой октябрьской ночью, взломав кладку в стене запущенного объекта, попали в замурованный проход ведущий, к штольне глубиной в метров 40 – 50… Использовав альп, они спустились в штольню, а точнее туда, куда она вела…, и в их жизни свершился переворот во взглядах на устройство городских коммуникаций. А НикФедыч автоматически стал неким гуру, человеком, который, действительно, если говорит, то говорит о том, что при проверке паразит сознание…. Кем был НикФедыч до конца ребята так и не узнали. Сам по себе он был предельно прост в общении, любил выпить «жигули» или накатить «по сто» и больше. При этом говорил о таких вещах, о которых обычный гражданский знать не мог. НикФедыч ненавидел былую советскую власть, при этом, испытывая определенный пиетет к Сталину, так как при нем прошло его детство и юность. Так же он ругал и демократов, пришедших недавно к власти, но особенно русский народ, который называл толпой рабов и дураков, которые все свое просрали и раздали ни за что, ни про что. При этом сам был типичным русаком как по поведению, так и по чертам характера, с медвежьим рукопожатием и прочими ужимками. Мог затянуть дубинушку или что-нибудь из советской лирики… Не любил свое поколение и при этом отлично относился к молодежи, вроде Витька, надеялся, что ли на нее, а потому делился тем, что было наверно известно только ему. Как-то, приняв немало алкоголя, Ник Федыч ляпнул что-то про особую группу КГБ и что он по званию чуть ли не подполковник, но затем рьяно открещивался от этого и утверждал, что ничего подобного не мог сказать или ляпнул спьяну, старый стал совсем мол… Ясно было одно, по стране он поездил, мягко сказать, не мало, и знал всего очень много. Время коротал на вернисаже и др. толкучках, продавая всякий старый хлам, да и не только хлам…
Зашел как – то разговор с Ник Федычем и о Сухаревской площади и ее тайнах, скрытых под спудом асфальта… Тут Витек и загорелся фанатичным интересом узнать, что же там. Район он знал хорошо. Лазил с дружками – товарищами еще в детстве по подвалам, да готовящимися к сносу домам, находил старые артефакты: от посуды, до монет и припрятанных шпаг, да много чего находил… Знал про Сухаревские и Сретенские подвалы, но вот про то, что Ник Федыч рассказал даже не догадывался…