Дикарь

Одного.

И двух, пожалуй, тоже.

Пятерых. Да, больше вряд ли бы вышло, разве что если призвать к себе големов. И мысль показалась донельзя притягательной, но Ирграм вместо этого поднялся, не сдержав стона. От долгого лежания — а Император не сразу дозволил говорить — тело затекло.

И замерз он опять же.

Полы во дворце на диво холодны.

— Я подумаю, — Император тоже поднялся, и все-то, кто был в зале, поспешили склониться, ибо не всякому дана великая честь лицезреть сына Солнца.

Пришлось сгибаться.

И стоять.

Мимо прошли воины из охраны Императора, за ними, мягко ступая, пятнистой тенью скользнул ягуар, а там уже и сам Император, которого Ирграм опознал по золотым сандалиям. За ним же потянулись наложницы, чья кожа была выкрашена золотом, советники, шуты.

И вскоре зал опустел.

— Твою ж… — прошипел Ирграм, распрямляясь. Ныла спина. Ныла шея. Болел живот и собственное тело вновь показалось на диво ненадежным. А поговаривали, что Древние умели направлять в него силу, и силой этой достигали совершенства, как духовного, так и телесного.

Жаль, что знания утрачены.

И вот что ему делать?

Ждать новой аудиенции, надеясь, что та пройдет иначе?

Сидеть тихо в собственных покоях, теша себя мыслью, что ответ будет получен. Когда-нибудь, несомненно, будет. Или потребовать исполнения договора?

— Господин, — местный слуга стоял в положенных трех шагах. — Вас просят, господин.

Тонкокостный, какой-то прозрачный, он был бледнокож и светловолос. Явно не из мешеков. Хотя среди слуг, как успел заметить Ирграм, мешеки встречались редко, и то, как он подозревал, большею частью смески. Лоб слуги пересекала золотая полоса.

— Веди, — Ирграм поспешно оправил одежды, надеясь, что они не настолько еще измялись, чтобы это могло быть истолковано, как неуважение.

Вели коридорами.

Весь этот дворец, да и сам город казался мастеру одним большим клубком мышиных ходов.

— Господин, — слуга отворил низенькую дверь, впрочем, украшенную тонкой резьбой. И с поклоном отступил, позволяя войти.

На сей раз обошлось без ползания по полу.

Ирграм поклонился, стараясь глядеть строго перед собой. Не стоило обманываться кулуарностью встречи. Он явно чувствовал биение жизни слева.

И справа.

Охрана?

Пожалуй. Ему не настолько доверяют, чтобы позволить себе встречу без охраны. И настолько доверять не будут никогда.

— Войди. Присядь. Будь гостем, — голос звучал по-прежнему равнодушно, а одна золотая маска сменилась другой, столь же искусной, но скрывающей лишь верхнюю половину лица.

Ирграм молча занял место, на которое ему указали.

— Ты обижен? — теперь в голосе послышалась тень любопытства.

— Нет. И да. Простите, господин, но мне сложно принять ваши правила.

— Придется. Если ты и вправду собираешься обосноваться здесь, — Император взял с блюда кусок мяса, чтобы бросить зверю. Щелкнули клыки в опасной близости от пальцев, и мясо исчезло в пасти. — Традиции сильны. И не мне ломать их. Во всяком случае, не сейчас.

Император потрепал леопарда по загривку.

— Здесь многое иначе, — сказал Ирграм осторожно. — Когда я изъявил желание покинуть город, меня предупреждали, что жизнь в империи сложна.

Леопард уставился на Ирграма желтыми глазами.

— Что ваши обычаи неприемлемы для людей цивилизованных.

— Какие? — уточнил Император.

— Жертвоприношения. Нигде в мире больше нет такого.

Пожалуй, сказалась усталость. И еще раздражение. И многое иное, с чем он должен был бы совладать. Ибо чутье подсказывало, что откровения нынешние излишни.

— Мне говорили, что ты встречался с Верховным Жрецом.

— Да, — Ирграм не стал отрицать очевидное. — Он важный человек. Я желаю жить в мире с важными людьми.

— Тогда он должен был сказать тебе, почему мы делаем это.

— Он сказал. Я читал прежде. Но читать одно, а видеть — совсем другое.

Леопард вытянулся, впрочем, не спуская взгляда с человека, которого полагал в данных покоях лишним.

Воцарившаяся тишина напрягала. В ней было слышно, как воркуют голуби в золоченых клетках. И как тяжко дышит хищный зверь.

— Я не собираюсь преступать законы Империи, — выдавил Ирграм, ибо глаза у Императора стали желты, как и у леопарда. Вспомнилось разом вдруг все, что он когда-либо слышал об этом месте.

Об этом человеке.

— Хорошо, — Император прищурился. — Но ты не ешь.

— Я, — Ирграм сглотнул. — Не все обычаи я смогу принять. И дело не в неуважении. Но мои боги тоже сказали свое слово. Я не могу есть себе подобных.

Он замер, напрягшись, готовый дать отпор. А тишина все тянулась и тянулась, пока не оборвалась смехом Императора. Смеялся тот громко и заливисто.

— Так вот что говорят о нас? — уточнил он, не снимая руки с загривка зверя, который лишь покосился на хозяина и в глаза его читался немой вопрос. — Поэтому маги считают нас дикарями? Они действительно думают, что мы едим людей?

Ирграм молчал.

Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. И дышать стало сложно.

— Что ж, можешь не отвечать. И да, порой мы разделяем пищу с богами. Но лишь в исключительных случаях. Когда тот, кто отдает свое сердце, столь велик, что сила его кипит не только в сердце. Когда силу его хранят и плоть, и кровь.

Ирграм сглотнул.

— В последний раз подобное случилось при моем отце. Мне так рассказывали. Он вызвал на бой собственного брата, с которым был рожден в один день. И в честном поединке одолел его. После чего пожелал забрать силу, что была разделена на двоих, дабы два тела вновь соединились в одно.

Замутило.

Не надо было сюда ехать.

— К счастью, у меня братьев достойных подобной участи не было, — император поднял с блюда кусок мяса. — Что до иных моих подданных, то кто-то блюдет заветы предков рьяно, кто-то предпочитает толковать их по-своему. А это лишь свинина. Кажется. Или индейка. Или еще что-то, но животного происхождения.

— Я прошу простить меня.

— Не стоит.

Зверь раскрыл пасть, принимая подношение. И облизнулся.

— То есть, те тела, которые… остаются. Что с ними происходит?