Дикарь

Пообвыкся он к жизни на болотах.

Как бы то ни было, вернулся он к островку весьма довольным собой и почти — жизнью.

Старик не обманул. В ямке, выкопанной меж корней старой сосны, теплился огонек. Костер был махоньким, но жарким.

— Вижу, охота была удачной, — старик потер руки.

Облаченный в одну лишь набедренную повязку, он выглядел донельзя крепким, жилистым. Кожа его хранила следы многих шрамов, намекавших, что жизнь старик вел весьма бурную.

— Я это есть не буду! — Джер содрогнулся и отвернулся, но желудок его издал громкое урчание, показывая, что у него есть свое мнение относительно ужина.

— О, поверьте, змеиное мясо имеет весьма изысканный вкус. И у мешеков вовсе считается деликатесом. Позволите?

Миха молча вручил змей.

И сглотнул.

Одно дело есть сырое мясо, закусывая для разнообразия листьями и молодой хвоей, и совсем другое — жареное. Господи, да он жареного мяса не ел уже целую вечность.

— Чудесно, что вы не стали избавляться от голов.

Миха промолчал.

— Змеиный яд весьма полезен при ушибах. Он помогает разогнать кровь.

Старик протянул руку и Миха вновь же молча вручил ножик. Отвернулся. Почему-то смотреть, как кто-то разделывает несчастных гадюк, было неприятно. Поэтому он уставился на мальчишку. Следовало признать, что выглядел тот куда как лучше, чем прежде.

Все еще бледный. И тощий. Ребра вон торчат, и кожа на спине натянулась, обрисовывая каждый позвонок. На левом плече татуировка в виде какой-то птицы, то ли орла, то ли грифа, то ли еще кого, когтистого и с клювом. Под ней — вязь букв, но прочесть написанное не вышло.

Часть татуировки в виде ленты сползала на предплечье, дважды обвивая руку.

— Рана как?

— Иди ты, — пацаненок набычился, но дергаться, когда Миха перехватил ногу за щиколотку, не стал. — Я скажу папе, и тебя повесят.

— А деньги? — поинтересовался Миха во поддержание беседы.

— Заплатят. А потом повесят!

— Тогда зачем мне вести тебя домой?

— Ты слово дал!

— И ты тоже.

— Я барон!

— Пока нет, — заметил старик, насаживая кусочки мяса на палочки. Мяса получилось не так, чтобы много.

— Но стану им!

— Возможно.

Повязка отошла легко. Миха склонился, принюхиваясь к ране, но гнилью от неё не тянуло, да и выглядела она так, словно бы уже начала рубцеваться.

Хорошо.

Но завтра выйти все одно не получится. Пара дней придется провести здесь, пока рана более-менее не затянется, да и шкура мальчишки пестрела гематомами разной степени разложения. Определенно, не ходок. А нести его баронство на себе у Михи желания не было.

Он огляделся.

А где Ица? На полянке у костра мальчишки не было. И запаха его тоже не ощущалось. Дикарь заворчал.

— Где ребенок? — поинтересовался Миха, озираясь.

Не мог же он и вправду уйти.

— Простите, господин? — старик ловко проворачивал прутики. Мясо начало подрумяниваться, и тонкий нюх Михи уловил характерный аромат.

— Ребенок. Второй.

— Я не ребенок! — не преминул заметить Джеррайя, подтягивая к себе ногу. На рану он смотрел со странной смесью ужаса и брезгливости.

— А… полагаю, он решил сбежать.

— Отродье.

Легкая затрещина заставила баронета заткнуться.

— Но не стоит волноваться. Ошейник не даст ему покинуть хозяина. Весьма скоро он вернется.

— А если нет?

Старик пожал плечами.

— Или вернется, — баронет на всякий случай втянул голову в плечи. — Или сдохнет. Ну и хрен с ним!

— Вы снова не правы, господин, — старик вновь повернул палочки. — Если вспомните, то это создание обошлось вашему благородному отцу в сорок пять золотых медведей.

Он покачал голову, будто удивляясь непомерной цене.

— И утрата этих денег весьма огорчит господина барона.

На барона Михе было начхать.

А вот дикарь вновь очнулся. Детеныши не должны отходить от стаи.

Не должны.

Факт.

Но конкретно этот детеныш отошел. И что теперь делать? Не бросать же ребенка. Миха посмотрел на небо. То уже подернулось характерной синевой, стало быть, еще немного и стемнеет.

Вокруг болота.

И куда, спрашивается, он полез?

— Найду и выпорю, — проворчал Миха.

— Всенепременно, — старик согласился с немалою охотой. — Рабов следует воспитывать правильно, иначе они набирают в головы дурного. И беда может случится.

— Еще какая, — щека Михи дернулась.

И он отступил. Так проще. Нехорошо убивать людей, которых только что спас, даже если очень хочется.

Глава 26

След мальчишки Миха взял недалеко от лагеря. Дикарь склонился к земле и, втянув пряную смесь запахов, четко выделил один, нужный. Глаза сами отметили незначительные, казалось бы, детали.

Сломанная ветка.

Мхи продавленные. Сорванный и оброненный лист. Слабый отпечаток ноги на влажной земле. И совсем уж длинная полоса, протянувшаяся с берега к болоту. Как будто кто-то съехал.

— Ица, — Миха позвал в полголоса. Чуялось, что мальчишка где-то рядом, но запах болота был резким, перекрывающим прочие. — Ица, это я. Выходи.

Тишина.

И сумерки. Самое поганое время. Даже и ночью видно лучше, чем в этой сизой взвеси.

А если мальчишка на болото сунулся? Болота коварны. Один неверный шаг и искать будут уже археологи, но потом, лет этак через триста-четыреста.

— Ица, — Миха осторожно спустился. В этом месте берег поднимался. Когда-то здесь росло дерево, старое и массивное, может, сосна, может, и дуб. Главное, что от него остался белесый огрызок ствола, изрядно источенный, и корона корней, вывернутая ветром. Прямо под корнями в естественной пещере, возникшей под крышей их, и начиналось болото.

— Ица, — сказал Миха с упреком, когда услышал тихий шелест. — Выходи. Я не враг.

Мальчишка был тут, теперь Миха нисколько в этом не сомневался.

И не в запахе дело, скорее в том странном ощущении близости, которое возникло у Михи. И он осторожно шагнул в темноту пещеры.

— Не обижу.

Тень метнулась навстречу и, вцепившись в грязные штаны, вскарабкалась, обвила шею Михи ручонками. В неё же ткнулось горячее мокрое лицо.

— Ты что, плакал? — Миха осторожно подхватил тщедушное тельце.

Все-таки не зря он детей не любил.

Привяжется такой, и что с ним делать?

— Дик, — мальчишка поспешно вытер лицо. — Злые. Вот.