Дикарь

Такая обстановка, в связи с гнетущими обстоятельствами, не могла содействовать хорошему расположению духа сотника Мануиленко.

А за окнами непрерывно шел дождь; низко свешивались свинцовые тучи и зловеще насвистывал ветер.

В халупе, несмотря на раннее утреннее время, зажгли огонь. Но от него не радостнее стало на душе сотника. Здесь, оторванный от всего мира, он не знал, что делается на русских позициях.

Неожиданно голоса за дверью привлекли его внимание.

— Проводи меня к сотнику, а там уже столкуемся, — убеждали незнакомцы.

— Что там такое? Впусти, Охрименко! — крикнул Влас Данилыч, открывая дверь. И тут же отступил назад, пропуская в горницу двух юношей. Оба они были в кожаных куртках, в высоких сапогах и в солдатских фуражках, хотя без кокард. Небольшая сумка болталась за спиною у каждого.

Сотник Мануиленко окинул взором обоих юношей.

— Кто вы и зачем пришли? — обратился он к ним.

Марк Великолепный шагнул вперед, в то время, как Дима остался у порога, продолжая своим взглядом исподлобья оглядывать сотника.

— Мы члены «Зоркой Дружины», попросту, русские юные разведчики и пришли вам сказать, господин сотник, что немцы уже близко, всего в четырех верстах отсюда… Вам необходимо выехать с вашей сотней из этой деревеньки, так как втрое, а может быть и более многочисленный враг явится сюда завтра с рассветом и окружит селение.

Влас Данилыч нахмурился и усиленно затянулся трубкой.

— Откуда вы все это знаете?

— Мы пробрались к самым неприятельским позициям, и нам удалось услышать, как один немецкий улан говорил другому о том, что им приказано завтра с рассветом занять эту деревню.

— Благодарю за сообщение. Впрочем, я не знаю, что такое «Зоркая Дружина». С чьего разрешения она существует? Но пусть это нечто хорошее, полезное; однако, вы говорите о целой дружине, а я вижу — вас только двое. Где же остальные?

— Они на дворе, вот… — указал Марк рукой на маленькое оконце.

Офицер взглянул по указанному направлению и проворчал:

— Кто вас там знает! Много нынче вас, юнцов-охотников, развелось. Но я вам верю, да… вполне…

— Господин офицер, — горячо заговорил в ответ на это молчавший до сих пор Дима. — Мы не первый день стараемся приносить пользу русской армии. Мы являлись в штаб дивизии и получили вот эту бумажку…

Говоря это, Дима достал из-за голенища сапога четвертушку бумаги — удостоверение начальника штаба дивизии, рекомендующего всем начальствующим лицам деятельность «Зоркой Дружины».

— Это другое дело, — повеселев, буркнул сотник, — теперь смотрю на вас иначе. А то, думал… И так, уходим отсюда.

Охрименко, урядник, услышав решение начальника, видимо, страшно обрадовался:

— Может, по дороге овса достанем, а то измаялись кони, третий день без овса.

Этого замечания было достаточно для тоге, чтобы Дима выступил вперед:

— Мы снабдим вас овсом и другими припасами… из соседнего фольварка, занятого вчера германцами.

Сотник улыбнулся:

— Вы увлекаетесь… Как можно из занятого немцами фольварка привезти что-либо?

— Позвольте доказать вам, что мы не увлекаемся.

— Пожалуйста, желаю вам успеха!

ГЛАВА VIII Мнимые цыгане

С наступлением сумерек из деревушки выехала телега. Ею правил худощавый цыганенок в лохмотьях, вооруженный короткой плеткой. В телеге сидела девочка-цыганка, а рядом с нею худой, нескладный, совсем юный цыган.

Никто бы не узнал в последнем добросовестно преображенного Лео Клеонова. Он первый вызвался сыграть роль юноши-цыгана и послушно взгромоздился на телегу между Машей и Венею Зефтом, правившим лошадью.

Телега подвигается по лесной дороге. Но членам «Зоркой Дружины» уже знакомы эти места. Еще несколько десятков минут и — немецкие аванпосты.

— Надо бы спеть песню. Пусть сразу поймут, что мы не скрываемся… — шепнул своим спутникам Клеонов.

— По цыгански-то? — испугалась Маша. — А кто их знает, цыганские песни?

— Они поют так… Ой или, или, или, шалмаверства, шалмаверства… — неожиданно запел своим тонким голоском Веня.

— Ой или, или, или! — затянул за Веней Лео, которому тотчас же завторила Маша.

— Стой! Кто здесь? — почти одновременно с этим послышались немецкие слова.

В тот же миг луч прожектора осветил местность, и перед несказанно изумленным патрулем предстала телега с цыганским скарбом и тремя цыганятами.

Веня уже собрался было сказать что-то в ответ по-немецки, как раздалась команда:

— Взять их к командиру!

— Помните, никто из нас не знает по-немецки ни слова, — успел шепнуть Лео своим спутникам, пока их вели по направлению слабо освещенного помещичьего дома, над дверьми которого было выведено углем по-немецки: «Штаб».

— Что, шпионов привели? — посмотрел на старшего конвойного один из офицеров, наполнявших большую комнату. — Черт возьми! Цыгане, и все дети!

— Вы откуда? — обратился тот же офицер к дрожавшим от волнения Лео, Вене и Маше.

Но те, вместо ответа, только выпучили глаза.

— Не понимаем, не понимаем!.. — прошептал, наконец, Веня по-польски. — Мы живем в здешних местах и знаем только по-польски.

Тогда, к удивлению членов «Зоркой Дружины», германский офицер вдруг перешел на польский язык.

— Откуда вы? Где ваши старшие? Где русские? Вы должны были встретить их!

— О, пан! — внезапно падая в ноги германцу, завопил Лео. — О, пан! Мы шли целым табором… были и лошади и корм. И вдруг они появилась.

— Кто? Русские?

— Да, да, они, они, пан! Они забрали все, а старших угнали с собой. Мы только были впереди и успели скрыться.

К счастью членов «Зоркой Дружины», в комнате было не настолько светло, чтобы можно было разглядеть их хорошенько и открыть в них переодетых, преображенных цыган. К тому же то обстоятельство, что «цыганята» сами явились, давало немцам полное основание предполагать, что они забрели сюда, скрываясь от русских.

— Ну, а теперь объясните, куда направились русские? — после нескольких минут молчания, обратился снова офицер к своим странным гостям.

Тут Лео стал толково и обстоятельно докладывать ему, но какому направлению, по его мнению, должен был уйти встретившийся цыганам отряд. И указания Лео, разумеется, нисколько не соответствовали истине.