Дикари Гора

Я рассматривал девушку, а она смотрела на меня, медленно расчесывая волосы.

— Спасибо Господин, за разрешение пользоваться гребнем, а возможно позже и щеткой, — весело сказала она.

— Это — для моего удовольствия, — честно признался я ей.

Я разглядывал её. Она была довольно красива, и эта красота была в тысячу раз более возбуждающей, чем красота свободной женщины, ведь она была рабыней.

— Господин разглядывает меня слишком пристально, — застенчиво сказала она.

— Ты — рабыня, — напомнил я.

— Да, Господин.

В случае свободной женщины, из уважения к скромности или достоинству, мужчины могли бы отвести глаза от её красоты. Это привилегия, конечно, редко, если вообще когда-либо, предоставляется рабыне. Её можно медленно рассматривать, со вниманием к деталям, а если Вы чувствуете, что она того заслуживает, то с открытым и явным восхищением. Для гореанских мужчины весьма обычно, свободно вести себя в таких вопросах, хлопнуть в ладоши, ударить себя по бедру, или одобрительно крикнуть после осмотра обнаженной рабыни. Такие реакции, о которых можно было бы думать как о смущающих или противоестественных в случае свободной женщины, вполне подходят к рабыням, являющимся не более, чем прекрасными животными. Даже в случае свободных женщин, мужчина гореанин, кстати, считает ниже своего достоинства симулировать незаинтересованность женской красотой. Он, к добру или к худу, не стал жертвой подавления своей сексуальности и сокращающего жизнь навязанного психосексуального редукционизма, подействовавшего на очень многих мужчин в большем количестве патологических культур Земли. Его цивилизация не была куплена ценой его мужественности. Его культура была выработана, не чтобы отрицать природу, но дополнять её, как бы это, ни было поразительно для некоторых умов.

Она продолжала расчесывать волосы, повернув свою голову в сторону, и медленно ведя по ним гребнем.

— Я вижу, что Господин не находит рабыню полностью неприятной? — игриво заметила она.

— Нет, — усмехнулся я. — Полностью неприятной, я тебя не нахожу.

— Рабыня очень рада.

Я улыбнулся.

— Господин, как Вы думаете, я могла бы стоить четыре шкуры? — продолжала заигрывать рабыня.

— Стоишь Ты или нет, но твою цену можно легко определить.

— Конечно, Господин, — она рассмеялась. — Я же рабыня.

— Сейчас Ты выглядишь совсем не так, как выглядела во время твоей покупки.

— Трудно остаться свежей и хорошо выглядящей, — заметила она, — когда пробежишься сквозь кусты рядом с кайилой, да ещё с петлёй на шее.

Я кивнул.

— Я верю, — с надеждой сказала она, — что меня не будут использовать подобным образом в вашем лагере.

— Ты, и другие, будете использоваться в соответствии с тем, как нам это нравится, во всех отношениях.

— Да, Господин, — быстро исправилась она, и даже прекратила расчесывать волосы.

— Продолжай ухаживать за собой, рабыня, — скомандовал я.

— Да, Господин.

— Как тебя называли среди Пыльноногих?

— Wasnapohdi, — ответила она.

— Что это означает?

— Прыщи.

— У тебя нет никаких прыщей, — удивлённо сказал я.

— Господин, возможно, заметил, что мои бедра не отмечены, — указала она.

— Да.

— Я не одна из тех девочек из городов, которые были заклеймены, — сказала она. — О, не волнуйтесь, — засмеялась девушка, — что мы здесь не достаточно хорошо понимаем, что мы рабыни. В стойбищах, среди племен, наши краснокожие владельцы держат немало белых женщин, таких же, как я, в своих бисерных ошейниках, за попытку снять который без разрешения, нас ждёт смерть.

Я кивнул.

— А кроме того, кем может быть белая женщина в Прериях, кроме как лишь презираемой рабыней.

— Верно, — согласился я.

— Так что, в любом случае, мы все здесь хорошо отмечены.

— Это точно.

— Я родилась среди Ваниямпи, в одном из загонов племени Кайилиаук, — горько сказала она, — продукт принудительного спаривания, между родителями, неизвестными даже друг другу. Родителей выбрали и одобрили краснокожие рабовладельцы. Родители, даже притом, что они были «Одинаковыми», были вынуждены совершить Уродливый Акт, с мешками на головах и под кнутами, в день размножения Ваниямпи.

— Есть кое-что в твоих словах, чего я не понял, — сказал я. — Кто такие Ваниямпи, и Кайилиаук?

— Многие из племен разрешают немногочисленным сельскохозяйственным сообществам существовать в пределах их земель, — начала объяснять она. — Люди в этих сообществах связаны с землёй и принадлежат все вместе всему племени, в пределах земель в которых им разрешают жить. Они выращивают для своих хозяев, таких как Вагмеза и Вагму, кукурузу и зерно, и такие овощи как тыквы и кабачки. Они должны, также, работать на краснокожих, когда это требуется и по прихоти их владельцев могут быть обращены в индивидуальных рабов. Когда кто-то взят из загона, то он прекращает быть Ваниямпи — общинным рабом, и становится обычным рабом, принадлежащим отдельному владельцу. Обычно они забирают дочерей, поскольку краснокожие хозяева находят их привлекательными в качестве рабынь, но иногда, также, берут и молодых парней. Слово «Ваниямпи» означает буквально, «приручённый скот». Это — выражение, относился ко всем вместе находящимся в общеплеменной собственности рабам в этих крошечных сельскохозяйственных сообществах. Кайилиауки — это племя краснокожих, объединенное с Кайила. Они говорят на тесно связанных диалектах.

— Родители происходят из того же самого сообщества? — заинтересовался я.

— Нет. В течение дней размножения, мужчин, с мешками на головах и в рабском караване, собирают среди различных сообществ. В день размножения их ведут к отобранным, ожидающим их женщинам, уже связанными и с завязанными глазами. Размножение происходит в областях вагмеза, под присмотром краснокожих.

— Ты говорила об Уродливом Акте? — припомнил я. Мне не понравилось подобное название. Это напомнило мне о далёком и больном мире, мире хихиканья, затруднений и грязных шуток. Насколько же честней мир плетей и ошейников Гора?

— «Одинаковые», — рассказывала она дальше, — относятся неодобрительно ко всем сексуальным отношениям между людьми, и особенно между таковыми разных полов, как являющихся оскорбительным и опасным.

— Я могу понимать, это так, что где-то есть кто-то, кто мог бы расценить сексуальные отношения между партнерами противоположных полов, как являющихся оскорбительным для женщины, — сказал я, — ибо в таких отношениях ею часто манипулируют, владеют и ставят на место. Но, с другой стороны, если она находится на своем месте, и это — её естественная судьба, принадлежать и управляться, не ясно, в конечном счете, как можно считать подобное оскорбительным для неё. Скорее, как мне кажется, что это было бы полностью подходящим для женщины. На самом деле, использование её любым другим способом, в конечном счете, оказалось бы, намного более оскорбительным. Но как могут такие отношения рассматриваться как опасные?

— Они считаются опасным не для здоровья, — объяснила она, — а как опасные для Учения.

— А что представляет собой это Учение? — спросил я.

— То, что мужчины и женщины — то же самое, — усмехнулась она. — Это — центральный принцип Ваниямпи.

— И они верят этому? — удивился я.

— Они претендуют на это. Но я не знаю, верят ли они этому в действительности или нет.

— Они полагают, что мужчины и женщины — то же самое, — я был просто поражён.

— Кроме того, женщин они расценивают несколько выше, — снова усмехнулась она.

— Тогда их верования, кажутся мне, не только очевидно ложными, но и абсолютно непоследовательными.

— Согласно Учению каждый должен признать это, — сказала она. — Задумываться — преступление. Подвергать сомнению — богохульство.

— Я так полагаю, это Учение лежит в основании общества Ваниямпи.

— Да, — подтвердила она. — Без этого общество Ваниямпи разрушилось бы.

— И что?

— Они не принимают разрушение своего общества так легко, как Вы думаете, — она улыбнулась. — Также, Вы должны понять полезность такого учения. Оно представляет превосходную философию для рабов.