Дикая охота

Григорий задрал голову, и кепка чуть не свалилась с его лохматой головы. Прислушиваясь к тихим шагам по крыше, что постепенно затихали, он покачал головой. В глазах его застыла тоска и печаль.

– Бедный пацан, – прошептал он, опуская голову. – Бедный искалеченный ребенок.

Вытащив из кармана огромный носовой платок в синюю клеточку, Григорий шумно высморкался, покачал лохматой головой и похромал к распахнутой двери. Ему еще надо было добраться до соседнего дома, где он оставил верный «жигуленок», а потом сделать пару звонков. Всего пару звонков, чтобы это проклятое кровавое шоу могло продолжаться. Потому что так надо. Потому что так правильно. Потому что на днях они спасли десять невинных душ. И должны сделать это завтра. И послезавтра. И после-послезавтра, не обращая внимания на то, как ломается их собственная жизнь, как умирают по кусочкам их собственные души.

Потому что они – охотники.

Слишком долгая зима

Тонкий ледок предательски хрустнул под ногой. Кобылин затаил дыхание и замер. Привалившись плечом к бетонному выходу с чердака на крышу, Алексей до рези в глазах всматривался в полутьму. Рядом виднелась здоровенная коробка вентиляции, прикрытая остроконечной шапкой из оцинкованного железа. Именно к ней и пытался подобраться Алексей, когда под ногами захрустел мартовский лед, тонким слоем покрывавший залитую гудроном крышу старой девятиэтажки.

Прислушиваясь к темноте, растекшейся по городу вязкими чернилами, охотник до боли сжимал холодную рукоять «макарова» с длинным глушителем. Снизу, от шоссе, доносился гул проезжающих машин, со двора слышались приглушенные раскаты музыки, но здесь, в черной пустоте, под тяжелой шапкой сырых облаков, закрывавших луну, было тихо.

Кобылин осторожно выставил вперед ногу и перенес на нее вес тела. Поморщился, когда под рифленой подошвой тупоносых кожаных ботинок раздался противный хруст. Потом шагнул еще раз. И замер, наставив пистолет перед собой.

В темноте виднелись ноздреватые мокрые сугробы, оставшиеся с зимы, а чуть дальше белело оцинкованное железо, которым был обит край крыши. Ни перил на краях, ни заборчиков – никаких ограничителей. И один-единственный выход на крышу – над подъездом старой кирпичной девятиэтажки. Он же – вход, который и охранял охотник. Крыша пуста, прятаться тут негде, деваться тварюге некуда. Она где-то здесь.

Алексей медленно выдохнул, и пар белой дымкой растаял в темноте – хоть по календарю и наступила весна, ночами улицы города прихватывал самый настоящий мороз. Кобылин чуть опустил пистолет, целясь в подозрительный темный сугроб, и сделал еще один шаг.

Три патрона – повторил он. Осталось только три. Надо попасть. Обязательно. Несмотря на холод, мороз, скользкую крышу проклятой девятиэтажки и чертову темень. Вопреки ожиданиям, на крыше было довольно темно – поблизости не оказалось высотных домов, в которых могли бы светиться окна, а уличные фонари казались блеклыми пятнышками внизу. И все же Алексею почудилось, что одна из теней подозрительно шевельнулась – вот там, у сугроба, что лежал на самом краю крыши. Он сделал еще шаг, вбирая в себя все окружающие звуки, стараясь всей кожей уловить малейшие колебания воздуха. И в тот же миг тень кинулась на него.

Лед захрустел под когтистыми лапами, и под ноги Кобылину метнулся черный рычащий комок. Охотник спустил курок – тускло бухнул выстрел, и тотчас мокро чавкнула крыша, принимая в себя кусок свинца. Тень и не думала останавливаться, лохматый ком размером с разжиревшего пуделя в облаке брызг и осколков льда в долю секунды перемахнул полкрыши и оказался около охотника.

– М-мать! – выдохнул Кобылин, нажимая на спуск.

Он выстрелил прямо себе под ноги, и пуля вновь с глухим стуком вошла в гудрон крыши. Больше Алексей ничего не успел сделать – по левой голени словно дубиной рубанули. Вскрикнув от боли, Кобылин рухнул как подкошенный, плюхнулся лицом в талую лужу. Ногу, разом онемевшую от боли, ухватили острые когти, Алексея дернуло с места и потащило по мокрому снегу.

Изловчившись, охотник пнул тварь свободной ногой. Та взвизгнула – попал. Перевернувшись на спину, Кобылин ткнул стволом «макарова» в темноту у ног, но тут же от сильного рывка опрокинулся навзничь, хлопнувшись затылком об лед. Проклятая тварь вцепилась в ногу и с неожиданной силой поволокла охотника к краю крыши.

Захрипев, Алексей изогнулся, собрав свободной рукой полную горсть снега в попытке ухватиться хоть за что-нибудь. Изо всех сил рванулся в сторону, взмахнул свободной ногой и тут же почувствовал, что под ногами – пусто. Пропасть. Самый край крыши, мокрый, обитый железом, скользкий, как язык сатаны.

Взревев, Кобылин откинулся на спину, подобрал под себя ноги и уперся рифлеными подошвами в листовое железо, пытаясь отодвинуться подальше от опасного края. Ему даже удалось нащупать упор и приподняться, сесть… В тот же миг в плечо ударило тяжелое лохматое тело, надсадно хрипя и брызгая слюной.

Кобылин обхватил тварь левой рукой и прижал к себе, стараясь не думать о лапах с длинными когтями, что в мгновение ока превратили его куртку в лохмотья.

– Добрый вечер, – прошептал Алексей, вжимая глушитель в лохматый бок твари.

Та коротко взвизгнула, рванулась в сторону, пытаясь вывернуться из захвата. Кобылин попробовал ее удержать, дернулся следом и почувствовал, как под ним распахнулась бездна.

– Зараза, – успел бросить он, заглядывая в пропасть.

Он нырнул вниз, так и не отпустив лохматой твари. Лишь через долю секунды, уже на лету, он отшвырнул скулящий комок в сторону и вытянул руку, повинуясь древнему, как весь род приматов, инстинкту.

Время замерло, загустев, как отвердевший мед. Кобылин парил у стены девятиэтажки как раз напротив общих балконов. Он летел вниз животом, раскинув руки, как парашютист в свободном падении, и разодранная куртка вилась за плечами. Пистолет он так и не бросил – в нем оставался один патрон. Не то чтобы берег пушку – просто не успел. Времени не было ни вздохнуть второй раз, ни разжать пальцы. Лишь левая рука тянулась к дому, к людям, к человеческому теплу. К спасению. Вот мимо медленно проплыл балкон верхнего этажа, пустой и заброшенный. За ним потянулся второй, мелькнуло перекошенное, белое, как простыня, человеческое лицо… А потом пальцы Кобылина ударились о железный поручень балкона, и время пустилось вскачь.

Со стоном охотник впился в мокрое железо всей пятерней, отчаянно жалея, что у него нет таких когтей, как у проклятущей твари. Пальцы задержались на мокрой трубе, намертво смыкаясь вокруг железа, и тело охотника, описав дугу, с размаху хлопнулось о кирпичную кладку балкона.

Кобылин всхрапнул от боли – рывок чуть не выдернул ему руку из плеча. От сотрясения пальцы соскользнули с мокрой трубы, но тут же мертвой хваткой впились в железный штырь, на котором держались перила.

Застонав от боли в плече, Алексей тут же опустил голову, пытаясь понять, почему боль так и не проходит. И увидел – почему.

Тварь висела на его левой ноге, вцепившись огромными ногтями в зашнурованное голенище ботинка. Болталась, вытянувшись лохматой сосиской, и скребла задними лапами по перилам следующего балкона, в попытках нащупать опору. В лицо Кобылину глянула звериная морда с огромными зелеными глазами, пылавшими в темноте. Свиное рыло с курносым пятачком, заросшее короткой черной шерстью, выглядело даже забавно, но под ним виднелась распахнутая зубастая пасть с собачьими клыками. Зеленые глаза яростно сверкнули, и Кобылин понял, что тварь сейчас бросится ему в лицо, рванет по его телу, как по столбу, не обращая внимания на опасность сорваться в пропасть.