Дикие ночи

Я целую Лору в обе щеки, потом легонько в губы. Она идет к подъезду, а я к машине, мы машем друг другу на прощание.

Повсюду пробки, и я добираюсь до дома больше часа. На автоответчике нахожу послание от Джамеля. Он должен перезвонить мне, а я даже не знаю, хочу ли видеть его. В конце концов я решаю принять ванну.

Звонит телефон: это Джамель, он очень доволен проведенным днем. Он спрашивает:

— Что ты делаешь?

Я должен был бы крикнуть ему: «Приходи немедленно!» — но я просто роняю:

— Не знаю, ничего, а ты? — Джамель отвечает, что хотел бы устроить праздник для нас, он у Сен-Мишеля и может приехать.

— Как ты доберешься?

— Пусть тебя меньше всего волнует марка моего велика!

— Но…

— Но что?

— Ничего.

— Но ты ведь сказал!

— Я жду тебя, приезжай. Через сколько ты будешь?

Тон Джамеля изменился, стал холодным, почти жестким.

— Не знаю. — И он вешает трубку.

Ванна наполнилась. Я медленно влезаю в обжигающе горячую воду. Не знаю, приедет ли Джамель. Закрываю глаза и чувствую, что мне страшно за Лору.

Звонок домофона возвещает о том, что Джамель все-таки явился. Он возбужден и немного пьян, говорит мне:

— Я подумал и понял, что ты прав — не нужно разрушать то, что возникло между нами! — и кидается мне на шею.

Джамель показывает мне свою дневную добычу: кожаная сумочка, пара солнцезащитных очков, четыреста франков и фотоаппарат. Он протягивает мне его со словами:

— Возьми, это тебе подарок от меня!

Он просит меня пойти с ним на праздник, который устраивают в здании бывшего химического завода: зулусское действо с танцорами, рэперами и художниками.

— Будут вожди движения, некоторые «работали» в Нью-Йорке, а я, может быть, буду танцевать.

Я отвечаю, что не пойду, просто не могу, мне кажется, что этот бесконечный день никогда не кончится. Он реагирует на удивление спокойно:

— Ладно, я скоро вернусь. — Он берет с собой рюкзак и бейсбольную биту. — Вдруг понадобится отбиваться… Мы сможем их встретить! — поясняет он.

Джамель отдан на заклание улице, а моя усталость становится непомерной. Я ставлю свою видеокамеру на треногу, раздеваюсь догола и начинаю снимать себя. В моей наготе нет ничего торжествующего, собственное тело кажется мне безобразным, я сдался. На нем слишком много коричневых точек — влияние меланина.

Звонит телефон. Господи, да это никогда не кончится! Мать Лоры умоляет меня немедленно приехать: дочь «разбомбила» всю квартиру, она плачет, орет, топает ногами, задыхается.

— Приезжай и отвези ее к врачу, она сходит с ума.

— Да она уже давно сумасшедшая!

Кольцевая дорога, оранжево-черная лента. Версальские ворота, улица Бломе. Я нажимаю на кнопку домофона, Лорина мать отвечает и открывает мне дверь. Она сообщает, что обзвонила психиатрическую службу всех парижских больниц и ни в одной нет свободных мест; даже если случай сложный, нужно ждать три недели! Единственное место, которое она нашла, это клиника в Венсене — «очень приличное место, там лечатся многие артисты».

Увидев меня, Лора утихает, правда, ненадолго: поняв, что я собираюсь везти ее в клинику, она пытается меня ударить, но я успокаиваю ее. Мать собирает в сумку Лорины вещи, а она вдруг безвольно опускает руки, потом берет своего старого детского плюшевого мишку и прижимается к нему щекой. Она послушно выходит следом за мной на лестничную площадку, ее мать закрывает дверь, и мы садимся в лифт. Пока мы спускаемся, Лора прижимается ко мне, трется об меня, ласкает…

— Ты мог бы все исправить, если бы захотел, все будет хорошо, если ты сейчас же займешься со мной любовью…

Лорина мать делает вид, что ничего не слышит, она смотрит в сторону. Мы выходим из лифта и идем к моей машине. Лора прилипла ко мне, она хватает меня за ширинку, ласкает через джинсы.

— Прошу тебя, увези меня к себе, увидишь, все устроится, ты заставишь меня кончить… Хочу твой член, дай мне его сейчас же… Мама, ты даже представить себе не можешь, сколько раз он заставлял меня кончать! Я уверена, никто никогда не мог сделать того же с тобой!

Бедная женщина что-то шепчет, какие-то слова, которых я не могу разобрать. Я делаю над собой чудовищное усилие, чтобы отвести Лору к машине, а не сказать ей:

— Хорошо, я отвезу тебя к себе, и мы будем любить друг друга, как никогда раньше.

Лора вдруг вырывается от меня, бежит, растягивается на асфальте посреди улицы; машины судорожно тормозят и останавливаются в двух метрах от нее. Я сажусь на корточки, пытаюсь поднять Лору, она отбивается, я тащу ее к машине и силой заталкиваю в нее. Она колотит по крыше и окнам, а мать старается хоть как-то смягчить эти удары.

Лора снова успокаивается. Она сейчас похожа на ребенка, прижимающегося лицом к вытертому плюшу любимого медведя. Ей безразлична собственная судьба.

Улицы Венсена пусты. Я останавливаю машину у высокой белой стены, и мы входим в клинику: маленький павильончик проходной, здание девятнадцатого века, стоящее в глубине парка, чуть дальше — новое современное здание. Лору принимают, и мы идем к новому корпусу. Третий этаж, все закрыто. Лорины вещи запирают в маленькую кладовку, и мы ждем дежурного врача. В коридоре я замечаю больных — головы зомби на измученных, исстрадавшихся телах — токсикоманы, самоубийцы, шизофреники, невротики. Я молчу и думаю про себя: «Боже, нет, это невозможно, мы не оставим Лору в этом аду!»

Появляется врач. Поговорив с Лорой, он сообщает нам, что положит ее на второй этаж — там совсем другой режим содержания. Мы переносим ее вещи в другую комнатку, врач беседует с Лориной матерью, потом хочет поговорить наедине со мной. Я рассказываю ему все: полтора года отношений, секс, любовь, кризисы, шантаж. Я не скрываю от него, что у меня положительный анализ на СПИД и я мог заразить Лору, во всяком случае, она так считает, однако я не уверен, что она говорит правду. Я прошу врача сделать Лоре анализ, не предупреждая ее.