Дикие пчелы

Из банка он вернулся совершенно растерянный – кассирша вообще не приходила в банк, деньги не брала, и таким образом все гипотезы, связанные с деньгами, отпали.

Тогда сценарист вдруг вспомнил об услышанном им ночью разговоре кассирши с мужем, только сейчас до него дошел его подлинный смысл. Теперь он в новом свете увидел худенькую фигурку молодой женщины, растаявшую во тьме ночного парка, ее вздрагивающие плечи, увидел ее походку обреченного человека. Человека, который не дает себе отчета в том, что делает. В сознание сценариста закралась страшная догадка, сердце его снова болезненно сжалось.

Он позвал режиссера, и они вместе пошли к Милко.

Милко сидел в ресторане за столиком под высоким тополем и пил пиво. В воздухе кружились пушинки одуванчика, некоторые опускались в бокал. Милко осторожно вынимал их пальцем, дул, но они не улетали, потому что были мокрые.

Сценарист спросил Милко, возвращалась ли в гостиницу его жена после вчерашнего разговора.

– Я невольно слышал его, – добавил он. – Просто вышел на балкон, Как раз когда вы разговаривали.

Милко посмотрел на него. В его глазах промелькнула тень и залегла в глубине зрачков.

– Не знаю. – Он покачал головой. – Я так устал за день, что моментально уснул. Проснулся поздно, часов в девять, тогда и спустился к вам в ресторан. А в чем дело?

– Тогда уже все уехали, – сказал режиссер.

– Может быть, она встала рано, – с усилием произнес Милко. – Обычно она поднимается в шесть. Наверное, где-нибудь здесь, но фокусничает.

Сценарист переглянулся с режиссером и побежал в милицию.

Катер медленно шел по реке, время от времени останавливался, и тогда водолазы опускались под воду, обследовали дно. На нагретой солнцем палубе стоял сценарист и напряженно всматривался в зеленую воду.

Уже были проверены район вокруг гостиницы, парк, причал для рыбацких лодок, место, где велись работы по расширению пристани. Осмотрены были и длинные, прогибающиеся и ненадежные деревянные мостки над водой. В одном месте перила оказались сломанными, но никто не мог вспомнить, когда они сломались, – вчера, месяц или два назад.

Лес на берегу реки уже тронула осенняя желтизна, было тихо, и в этой тишине слышались только шум мотора и короткие команды, подаваемые водолазам. Солнце уже клонилось к горизонту. Вокруг царило осеннее великолепие – и в лесу, и над речным простором, и над маленьким катером, на палубе которого стоял сценарист, чувствуя всю нелепость этого торжества осени.

Ее нашли у маленького подсолнечного поля.

Река вынесла ее на берег и оставила там, где кончается серая галька и начинается трава. Она лежала с открытыми глазами.

Маленькое поле с неровными рядами подсолнухов ютилось между рекой и низким лисом. Над ним дрожал свет закатного солнца и яростно жужжали дикие пчелы.

Сценарист так и запомнил все это – маленькое подсолнечное поле, речной простор, дрожащий свет и лежащая с открытыми глазами девушка. Он знал, что никогда не сможет этого забыть.

Потом кто-то принес дикий мед, собранный в трещинах скал. Темный и ароматный, терпкий, с едва уловимой горчинкой, он был похож на камень, и, как камень, его нужно было откалывать от скалы.

– Сохраняет свой аромат много лет, – сказал моторист с катера. – Его можно перепутать с пчелиным ядом, у которого такой же запах. Но пчелиный яд горький и жжет язык.

Над ними яростно жужжали дикие пчелы. Они словно догадывались, что их ограбили, без труда отняли то, что они так долго собирали.

– Кажется, поняли, – засмеялся моторист. – Ешьте скорее, не то ужалят.

Сценарист сунул в рот ароматный кусочек меда. От него во рту вязало.

Когда все формальности были закончены, стали собираться обратно.

Дикие пчелы набрасывались на них и тогда, когда они поднимались на катер.

В номере гостиницы было сумрачно, за окном смеркалось, и очертания тополей на фоне неба становились все менее четкими.

Сценарист сидел молча, наблюдая, как угасает день.

„Что происходит? – думал он. – Что с нами происходит. Я стоял, как зритель, на балконе… был свидетелем убийства и ничего не предпринял… Но я даже не предполагал, что такое может случиться… Это ничего не значит, абсолютно ничего не значит… вопрос в том, что я не вмешался… Нужно было спуститься вниз, помочь ей… но я даже не попытался… это меня не интересовало… да, все дело в том, что это меня не интересовало…

– Ты о чем задумался? – спросил режиссер. – Снова об этом?

– Об этом, – вздохнул сценарист.

– Во-первых, – сказал режиссер, – еще не известно, бросилась она в воду сама или перила сломались, или были сломаны и она не удержалась…

– Можешь быть уверен, – прервал его собеседник, – она бросилась сама…

– Никто не может сказать этого с уверенностью.

– Может, – покачал головой сценарист.

– Глупости, – спокойно сказал режиссер. – Извини, но ты говоришь глупости. Ты слишком взволнован тем, что произошло. Ты видел труп, когда его везли в город… Тебе нужно успокоиться.

Сценарист покачал головой.

– Как раз наоборот – мне нужно встревожиться.

– Зачем же так? – сказал режиссер. – Вы, писатели, ужасно чувствительный народ, любая мелочь может вывести вас из равновесия… Давай лучше выпьем, успокоим нервы.

– Она сама бросилась. Я интуитивно чувствую это. Почему я ее не остановил? Почему не окликнул с балкона?

– Успокойся, – сказал режиссер.

– Я спокоен. Просто думаю: он не оставил ей другого выхода, понимаешь? Ей нужно было или смириться, а это могло продолжаться всю жизнь, ежедневно закрывать на все глаза, или…

– Ты же сам видел, что перила там были сломаны, деревянные мостки шаткие, они прогибались под малейшей тяжестью. Кассирша была в таком состоянии, когда человек не отдает себе отчета в том, что делает, и упала в воду. К тому же она не умела плавать.

– Перила сломались, когда она бросилась в воду, – сказал сценарист.

Перед глазами у него стояла худенькая поникшая фигурка молодой женщины, растаявшая во мраке парка. Он был уверен, что видел у нее на глазах слезы, по ее походке понял, что она – обреченный человек, хотя тогда и не осознавал этого.

– Факты говорят о другом, – сказал режиссер.

– Есть вещи, которые трудно доказать, но которые чувствуешь интуитивно.

– Знаю, – усмехнулся режиссер. – Номер с интуицией мне известен. Когда актер не может справиться с ролью, интуиция подсказывает ему, что она плохо написана.

– Интуиция опирается на предшествующий опыт, – сказал сценарист, – это уже доказано.

– Мне кажется, ты напрасно все драматизируешь. Все твои догадки основываются на домыслах. У тебя это профессиональный навык.