Дикий наездник

Алоринис сосредоточился на цели своего прибытия и повел ушами, надеясь уловить нотку искомой песни мертвых. Ему почудилось, будто он мельком услышал гармонии души своей хозяйки, и неторопливо двинулся вперед, ища источник.

Он снова замер, перестав узнавать место, хотя казалось, что он сделал не более пары шагов. Гиринкс обернулся и поискал глазами расколотое дерево, но ничего не сумел разглядеть из-за обступивших его древесных исполинов. Те показались ему выше прежнего, вдобавок они вплотную прижимались стволами, а их кроны переплетались до такой степени, что скрывали небо.

Стало гораздо темнее, чем прежде. Фигурки среди крон излучали собственные ауры и танцевали на искривленных ветках пурпурными и зелеными, белыми и красными мотыльками. Послеобразы оставляли у него в мыслях непонятные силуэты, приводя Алориниса в еще большее смятение.

Растерянно зашипев, он двинулся дальше и вскоре забрел на поляну. Вместо неба над ней простиралась ровная стеклянная поверхность, отражающая искаженный пейзаж райских лесов. Она казалась далекой, однако у гиринкса возникло такое чувство, что если он будет глядеть слишком долго, то увидит среди лазурной листвы себя самого, смотрящего в ответ.

Его внимание отвлек шорох травы. Он не чувствовал ветра, но тонкие стебельки раскачивались туда-сюда. Впрочем, все они двигались по-своему, а не колебались в одном порыве.

Гиринкс прищурился и увидел, что каждая травинка росла из головы крошечной фигурки, погруженной по пояс в бледную землю. Алоринис сразу узнал тонкие лица и заостренные уши народа своей хозяйки, и его сердце учащенно забилось, едва он ощутил отчаяние тысяч пойманных в ловушку душ.

Он в панике развернулся и бросился наутек, оставив всякую надежду отыскать голос мощи своей хозяйки. Кошачье создание инстинктивно направилось туда, где предположительно находилась брешь-ворота, и металось меж деревьев до тех пор, пока у него не стали гореть легкие.

Усталость заставила его замереть и прижаться к торчащему корню. Алоринис уставился во тьму, вдруг загустевшую. Тут он вспомнил, как однажды, будучи котенком, возвращался к материнскому ложу, отбившись от сверстников на учебной охоте. Тогда он заблудился среди жизненных путей, окруженный начинающими проявляться страхами, не в силах отыскать дорогу назад.

Закрыв глаза, гиринкс оградился от звуков леса и запахов, в которых теперь ощущались горелая плоть и едкая рвота. Алоринис позволил вести себя не физическим чувствам, а разуму и двинулся по собственному слабому следу, руководствуясь одними только чистыми мыслями.

Треск веток заставил его открыть глаза. За ним что-то шло, нечто быстрое и огромное, и его приближению предшествовала волна ужаса, от которого у Алориниса задрожали усы и задергался из стороны в сторону хвост.

Фелинид закрыл глаза и снова кинулся вперед, обратив все мысли на одну-единственную цель — добраться до безопасного места. Однако теперь Алоринис представлял перед собой не материнское гнездо, а объятия хозяйки. Он вообразил ее прикосновения к своему меху, ее крепкие руки под собой. Фелинид даже вставил в образ красного воина, всегда находящегося рядом, словно скорбная тень. Стремясь вернуться к хозяйке, словно она была самой жизнью, гиринкс слепо понесся дальше.

Глава 26 ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОТЕРЯННОЙ ДУШИ

Иногда ход событий меняет легкий вздох, прошептанное слово или затаенное дыхание. Отсутствие чего-то также влияет на Вселенную, не ведающую о том, что ее судьба может быть отличной от нынешней. В иные времена рев горнов либо раскат грома возвещает о конце одной эпохи и начале другой. Весьма часто кровопролитие служит катализатором для сотворения нового пути: судьба требует жертв ради своих сомнительных благ, и куда чаще в скорби, нежели в радости, сердца обращаются вовнутрь и изменяют свое предначертание.

Вокруг пирамиды некронтир одно из определяющих эпоху сражений достигло кульминации. Величайшие силы пробужденных мертвецов и альдари сошлись в бою с чудовищами из бездны, и на кону стоял исход всей битвы. Разрушения и проклятие легли на одну чашу весов, шаг к вечной свободе от Великого Врага — на другую.

Наблюдая, как огромный Осколок Войны обменивается ударами с князем демонов, Иврайна продвигалась вперед, размахивая мечом Скорби. Окружающие ее Кровавые Невесты и Закрученные Клинки прорубались сквозь губительное воинство, выкашивая бесов и демонесс.

Эльдрад и сайм-ханнские провидцы сформировали клику и, сплетая силы, метали пурпурные лучи и белый огонь даже сквозь нуль-поле некронтир. Хоть оно поглощало Шепот и сильно влияло на психическую мощь жителей рукотворного мира, Эльдрад осознавал, что, если поле исчезнет, непостижимое содержимое хранилища вырвется наружу. После уничтожения альдарских печатей только нуль-пилоны сохраняли на Агариметее какое-то подобие реальности.

Плененное солнце-пожиратель не прекращало яриться. Само его присутствие являлось анафемой для нематериального врага. Каждый взмах вытянутых энергетических клинков и извивающихся корональных щупалец разрывал на куски очередное демоническое создание.

Рядом кружились разбойницы Друткхалы и дикие наездники Нуаду, своими атаками рассекая плоть демонической армии, словно скальпель. С продвигающимися следом за ней Найаллом, кланом Огненное Сердце и его союзниками Иврайна наконец почувствовала, что они смогут достичь пирамиды и запереть склеп.

Отрубив голову скачущей демонессе, Открывающая Седьмого Пути оказалась перед раной в реальности — зияющим разломом из серебра, что обжигал глаза и вызывал холодный пот. Она словно заглянула в глаза Той-что-жаждет, ибо эта дыра вела в чистый эфир, связывающий душу каждого альдари с Великим Врагом.

Едва провозвестницу охватил приступ ужаса, исходящий из недр портала, как она поняла, что это не ее чувство, а Алориниса.

Спустя удар сердца из серебряной полосы вырвался сам гиринкс. С прижатыми ушами, зажмуренными глазами и ссыпающимися с шерсти варповыми искрами, он кинулся под ноги демонов. Иврайна перерубила колени ближайшего противника и шагнула к своему питомцу, но Алоринис слепо прошмыгнул мимо.

Гиринкс излучал столь незамутненный ужас, что у Иврайны чуть не подкосились ноги. Страх фелинида был сфокусирован сугубо на бреши, из которой он появился, или, если точнее, на чем-то внутри.

Крик одной из спутниц заставил ее оглянуться на разлом над головами визжащих демонесс и каркающих извергов. Золотые пылинки расцвечивали сгусток энергии, сливающийся в нечто, затмевающее размерами даже огромного Осколка Войны и его многорукого противника.

Подобно тому, как если бы трехмерное существо протолкнулось в двумерное измерение, так и четвертое проявление-вневременного-психического-обмана, как нарекла орду демонов фаэрах, ступило в царство смертных.

Поначалу Дщерь Теней подумала, будто к ним прямиком из легенд шагнул огромный воитель-альдари, — возможно, даже золотое воплощение самого Кхаина. Хотя исполин многократно превосходил в росте Иврайну, он имел две ноги, две руки и чарующее, но в целом обыкновенное лицо под шлемом в древнем стиле, увенчанным закрученными шипастыми стеблями. Изящные конечности были заключены в наручи и поножи, туловище с одной женской грудью прикрывал панцирь, украшенный извращенными жуткими рунами. В одной руке демонический аристократ сжимал извивающуюся плеть, в другой — двузубец, покрытый рунами, что дымились от соприкосновения с воздухом настоящего мира. Лишь при более внимательном взгляде Иврайна заметила, что плеть на самом деле создана из корчащихся фигур альдари размером не больше ее пальца, которые сплелись конечностями. Древко двузубца тоже состояло из душ мертвых альдари.