Дикий пляж
Шрифт:
Чтобы быть до конца уверенным, он все-таки сравнил обнаруженный в море труп мужчины с фотографией, которую ему принесла жена пропавшего супруга. Последние сомнения развеялись - это был он.
Проклиная себя в душе (и почему именно он должен сообщать родственникам такие известия?!), он заехал к Середняковой, чтобы сказать ей скорбную весть. Побелевшая как мел женщина убито молчала. Савелий поспешно вышел, слыша за спиной сдавленный плач.
Но что вконец убило Савелия, так это указание его начальника вместе с Завьяловым вернуться в Соловки и произвести опросы местных жителей. На справедливое замечание Савелия, что уже десятый
Всю ночь Савелий провел с участковым на тесной обшарпанной кухоньке с керосиновой лампой за внушительных размеров бутылью с мутным самогоном. Жена Завьялова уехала на вечернем автобусе в Новороссийск к матери, и мужчины остались одни. Закусывая огненный напиток шматами сала и хрустящими огурцами, Завьялов рассказал Савелию, что, в принципе, опрашивать-то в Соловках некого.
– Тут от силы человек двадцать живут. Все в город подались. Так что не дергайся, а давай наливай. Да не тряси ты рукой, больше прольешь… Мне ли тебя учить? Напишешь рапорт, что, мол, то да се, в ходе устных бесед установлено, что жители поселка интересующей информацией не располагают…
Когда уже совсем стемнело, Завьялов поскучнел и замолчал. Через некоторое время он, глядя на Савелия покрасневшими глазами, сказал:
– Я бы и сам сорвался отсюда. Только кому я нужен, проработавший всю жизнь участковым?
Некоторое время они молчали. Завьялов налил стакан самогона и убрал под стол опорожненную наполовину бутыль.
– Это на завтра, - пояснил он.
– А то тебя начальство взгреет за выхлопы.
Они чокнулись, выпили.
– Эта Красная Щель… нехорошее место, - вдруг сказал Завьялов.
Савелий вопросительно посмотрел на него, тот продолжал:
– Однажды я возвращался с Тамани. Был уже вечер. Проезжая Красную Щель, я увидел свет в лесу. Это был не костер, не фонарь, не прожектор. Это были зеленые огни, какие-то размытые. Размером они были похожи… - он на секунду задумался.
– На футбольные мячи. И они словно плавали среди ветвей… Потом я услышал вой… - Завьялов сгорбился и опасливо покосился в темное окно.
– Ну и что? Тут полно шакалов. А огни могли и показаться, - стараясь, чтобы его голос звучал беззаботно, ответил Савелий, хотя у него по спине пробежал прохладный ручеек. Перед лицом замаячил страшный круг из змей и злобно каркающие вороны.
– Нет!
– затряс головой участковый.
– Я вырос в этих местах и уж знаю, как воют шакалы. Это было что-то другое. Другое… - Завьялов понизил голос.
– Так кричит человек, которому очень больно.
– Он вздохнул и отставил в сторону пустой стакан.
– В ту ночь мне снились кошмары…
– Кошмары? Что за кошмары?
– недоверчиво переспросил Савелий.
Завьяловкак-то странно взглянул на него и вдруг рассмеялся.
– Не помню, - просто ответил он.
– Иди спать, оперуполномоченный!
– Он хлопнул по плечу Савелия.
С утра Завьялов налил Савелию огуречного рассола. Умывшись, тот почувствовал себя свежее.
Теперь они ждали группу немедленного реагирования из Новороссийска, начальник ОВД Апрелевки тоже должен подъехать с минуты на минуту. Савелий потянулся и зевнул. Эх, окунуться бы сейчас в море!
Издалека донесся рокот двигателей, и через мгновенье на дороге показались милицейский «УАЗ» и «Газель». Номера у автомобилей были новороссийские.
Савелий
встал, руки машинально одернули несуществующую форму.Машины остановились, из них высыпали люди, кто в обычной милицейской форме, кто в камуфляжных костюмах. Вскоре подъехала еще одна машина - «шестерка» с синими полосами на боках и включенной мигалкой, и сразу за ней - «УАЗ», на поцарапанном боку которого гордо красовалось: «ОВД Апрелевского района».
Последняя запись в дневнике Ольги Соломатиной.Дата и время не указаны
«Мама.
Сегодня во сне я видела маму. Она пришла за мной сюда и принесла сок. Холодный, вкусный яблочный сок. Одна сторона ее лица раздулась, череп треснул, и из него высовывалось что-то губчато-ноздреватое.
«Это наконец-то прорвало опухоль», - ласково улыбнулась мама, протягивая мне графин с соком.
Я закричала и проснулась.
Мне страшно.
Сегодня мы идем дальше. Какое число? Я не помню. Какое красивое сегодня море. Оно манит меня, покачивая на волнах белые барашки.
Ноги уже не чувствуют боли. На правой лопнула вена, из дырки что-то льется. Я успокаиваю себя, что это не может быть кровью. Это просто пот. Или грязь. Ха, а Дима что-то пробубнил про томатный сок. Я все время вижу перед собой его худую спину, покрытую глубокими царапинами. Точно такие же царапины были и у Дэна.
Дэн… Как давно это было…
Каждый шаг - целый подвиг, я забывала, как впадала в беспамятство. Позвоночник напоминал сосуд, который палач наполнил кипящим маслом, в лопатки будто вонзили тупые грабли.
Хочу пить. Вода закончилась.
Но мы дойдем. Мы…
Как это чудесно, прогулка на свежем воздухе. Кто-то зовет меня?
Мама…
Нет, это не мама… Это нежные маленькие ручки, такие крошечные пальчики… Тельце странно дряблое, а лицо… О боже!… Прокаженный!…
…Любит ли кто тебя… О мой ангел…
Вернись и прими это… Это БОЖЕСТВО… А-а… А… Те…»
Побережье Черного моря.Соловки. 24 августа, 7:36
Я изучал себя. Голова - так, немного кружится, но в целом неплохо. Лицо еще побаливает. Руки - как разлохматившиеся плетки. Спина… Сегодня утром в позвоночнике что-то щелкнуло, и безостановочная ноющая боль превратилась в разрывающиеся вспышки.
И смертельно уставшие ноги. Штанину с поврежденной в аварии ноги я срезал по колено.
Сколько осталось? Знает один бог. Или дьявол.
Я знаю, кто знает.
Эллиона. Пенумбра Фаргаде.
Неземное творение, ангел с оскаленным рогатым черепом… Какое красивое имя - Эллиона. Я назову этим именем свою дочь.
Покой и вечность. Это то, что мне нужно.
Ольга плетется рядом. Она потеряла где-то вторую кроссовку и осталась без обуви. Носки быстро изорвались в клочья, и на острой щебенке пестрели аккуратные следы, будто Оля случайно наступила в лужу красной краски.