Дикий убийца

Это лучшее, что я могу сделать.

Я хотел бы рассказать Елене, что происходит, сказать ей, чтобы она держалась, сказать ей, что я сделаю все возможное, чтобы сохранить нас в целости. Я мог бы сделать это через внутреннею систему, если бы у меня было время, но я не могу уделить ни руки, ни минуты, хотя я чувствую себя дерьмово, зная, как она, должно быть, напугана прямо сейчас, не понимая, что происходит.

Все, на чем я могу сосредоточиться, это возможность, какой бы незначительной она ни была, сохранить нам обоим жизнь. Как только самолет окажется в воде, я смогу вытащить нас обоих из него и доставить в какое-то безопасное место, пока не разберусь, что делать дальше. Шансы будут невелики, даже когда мы выйдем из самолета, но я всю свою жизнь жил идеей, что пока я на самом деле жив, все остальное можно решить.

Ну, почти все. Некоторые вещи никогда нельзя исправить. Но я все равно все еще жив.

Мы собираемся проверить, насколько это верно.

Самолет снижается, теперь быстрее, поскольку я пытаюсь задрать нос достаточно высоко, чтобы не дать нам мгновенно развалиться на части. Я готовлюсь к катастрофе, костяшки пальцев побелели, и я надеюсь вопреки всякой надежде, что, когда все это закончится, мы с Еленой оба все еще будем дышать.

Я был бы рад увидеть тебя снова, Лидия. Но я должен надеяться, что это произойдет не сегодня.

Она и Елена… это последние мысли в моей голове, когда самолет падает в воду.

17

ЕЛЕНА

Самолет тонет. Я чувствую головокружение, когда моргаю, ошеломленно оглядываясь по сторонам. Удар о воду отбросил меня в сторону, прижав к ремню безопасности, и я чувствую, что что-то пострадало. Ушибы, определенно, вероятно, гораздо хуже. Боль пронзает меня дугой, горячая и пульсирующая, и я вижу, что самолет начинает наполняться водой сквозь мое остекленевшее зрение.

— Помоги! — Мой голос хриплый, сдавленный страхом. — Помоги мне! Левин!

Я не уверена, что это достаточно громко, чтобы кто-нибудь услышал. Я даже не уверена, жив ли он еще. Я как будто начинаю выходить за пределы себя, воля моего тела к выживанию берет верх. Мои руки нащупывают ремень безопасности, дергают его, я вижу быстро поднимающуюся воду по мере того, как самолет опускается все ниже, зная, что у меня есть секунды. Минута или две, если повезет.

Я даже не уверена, как мне удалось зайти так далеко.

Я нажимаю на застежку ремня безопасности, дергаю его и дергаю так сильно, как только могут мои онемевшие руки, но он не отстегивается. Он застрял, думаю я где-то смутно в своей голове, и страх, который захлестывает меня после этого, такой холодный и подавляющий, что я застываю на месте. Я чувствую, как у меня стучат зубы, тело трясется, и все болит.

Я и раньше боялась смерти, но никогда это не ощущалось так быстро. За последние несколько дней я подошла к этому ближе, чем когда-либо прежде, но всегда происходило так много событий, все происходило слишком быстро, чтобы по-настоящему осознать реальность происходящего. Теперь это здесь, смотрит мне в лицо, когда я в ловушке, и я не могу притворяться, что это не для меня.

Я больше никогда не увижу свою семью. Свою сестру. Их лица всплывают в моей голове, поток воспоминаний, которые должны успокаивать, но только заставляют мою грудь сжиматься от ужасающей боли, силу рук моего отца, обнимающих меня, ванильный табачный аромат его рубашки, смех моей сестры и развевающиеся ее темные волосы. Аромат наших садов дома, теплую пыль и цветы, и все то, чего я больше никогда не увижу.

И потом, это иррационально, но все равно все еще существует…

Жаль, что я не уговорила Левина переспать со мной.

Я собираюсь умереть гребаной девственницей.

Учитывая все обстоятельства, это кажется ужасно несправедливым.

Вода поднимается. Мои ноги, руки, подбородок. Замерзает. Я делаю самый глубокий вдох, на какой только способна, как раз перед тем, как она касается моих губ, но я знаю, что не смогу долго удерживать его. У меня это никогда не получалось.

Я задерживаю дыхание так долго, как только могу, вода смыкается у меня над головой, я крепко зажмуриваю глаза. Мои легкие горят, руки все еще безуспешно дергают застрявший ремень безопасности, и тут я чувствую, как другие руки обхватывают мои.

Когда мои глаза распахиваются, я вижу перед собой Левина.

Он отталкивает мои руки в сторону, и я смутно вижу нож в одной из его. Он пилит ремень безопасности, неровно разрезая его, а затем его рука скользит вокруг меня, когда он освобождает меня, таща по воде к сломанной задней части самолета.

Мне не хватает воздуха. Мои легкие просто кричат об этом. Держись. Еще немного. Просто держись…

Я не уверена, что когда-нибудь узнаю, как мне это удается. Усилием воли я крепко сжимаю губы, пока Левин подталкивает нас к поверхности. Я слышу его голос, когда мы поднимаемся над водой, и я хватаю ртом воздух, как новорожденный младенец, как будто я никогда в жизни не дышала.

— Держись! — Кричит Левин, обнимая меня за талию. — Я попытаюсь вытащить нас на берег. Просто держись за меня, Елена!

Я кашляю, все еще хватая ртом воздух.

— Я попытаюсь, — выдавливаю я, мой голос срывается, и я не уверена, что он меня слышит. Но это не имеет значения.

Это похоже на сон, или ночной кошмар. Вода вокруг нас горит от разлитой нефти, горит, как какой-то ужасающий ад, через который Левин тащит нас, держась за меня одной рукой. Здесь плавают обломки самолета, и Левин тащит меня к куску крыла, который покачивается над водой, направляя меня к нему.

— Держись за него, — хрипит он. — Я собираюсь грести, пока мы плывем. Если ты можешь помочь плыть, это лучше, но, если ты не можешь, просто держись. Мы не доберемся до берега, если мне придется делать это одной рукой и с этой сумкой.

— Какой сумкой? — Я хриплю, но снова слишком тихо, чтобы он меня услышал. Я хватаюсь за крыло, когда он снова начинает плыть, подталкивая нас к береговой линии, которую я не могу разглядеть.

Я хочу потерять сознание. Боль усиливается, намного сильнее, чем раньше, и я думаю, что меня что-то порезало, потому что соль обжигает кожу. Но если я это сделаю, я знаю, что у меня ничего не получится.

— Еще немного! — Левин кричит мне на ухо, и я почти уверена, что он лжет, но я знаю, что он пытается подбодрить. Я не вижу ни пляжа, ни береговой линии, ничего, кроме темной воды вокруг нас. Такое ощущение, что я плыву в пустоте, и мне отчаянно хочется закрыть глаза, но я заставляю себя открыть их, чувствуя жжение от соленой воды.

И тут я это чувствую. Песок под моими ногами, коленями, всем остальным телом, когда я падаю вперед, и Левин тащит меня остаток пути, отсоединяя от крыла самолета, пока несет дальше по пляжу, спотыкаясь. Именно тогда я понимаю, что он, должно быть, тоже ранен и измучен, хотя понятия не имею, насколько сильно.