Дикий вьюнок
Шрифт:
— И не любишь меня, — ничего не замечая, продолжал он. — Не хочешь от меня ничего. Денег, общего завтрака, утреннего поцелуя… детей.
И опять я ничего не смогла сказать.
— Я не жалуюсь, — словно опомнившись, быстро добавил он. — Сам виноват. Мне хватит того, что есть. Просто… иногда мне кажется, что ты со мной несчастна. И…
Он вздохнул и замолчал.
Янош…
Я подошла, молча утыкаясь лбом ему в спину. Как давно я не видела, чтобы он проявлял хотя бы малейшую слабость. Так привыкла к его силе, ведь после приезда в замок, хотя нет… гораздо раньше я начала считать его самым сильным человеком из всех мне известных. Полным
— Янош…
Спина шевелилась, хруст бумаги указывал на то, что он пакует картину обратно. Привычно быстро. Как часто он ее достает? Смотрит на них и жалеет, что стал сыном, которым невозможно гордиться? А я об этом не знаю?
А что тогда я вообще о нем знаю?
— Ты почему пришла? Что-то случилось? — картина спряталась в ящике, ящик задвинулся в стол, а его голос стал деловым.
Неужели я не могу прийти просто так? Когда… я приходила к нему просто так? Хотя бы поздороваться?
— Я… — но голос сорвался. Лавина схлынула и ушла. Да, я не смогла ее остановить. Но она столько всего унесла с собой. Столько всего лишнего.
Раздался стук в дверь и внутрь заглянул пан Гектор.
— Янош, — по мне скользнули равнодушные глаза. — Пора.
Пан Гектор вернулся в коридор, но дверь оставил приоткрытой.
— Мне нужно идти. Так что случилось? Все хорошо?
Нет, хорошо не было. Но…
— Иди, — сказала я.
Он развернулся, немного нахмурился, будто колебался, наклонился, но поцеловать не попробовал. Только посмотрел как-то обречено и ушел.
Я уперлась руками в стол и медленно опустилась на диванчик.
Что же произошло? Как так получилось?
Я его наказываю? В голове тут же зазвучали возмущенные голоса протеста, перечисляя самые весомые доказательства обратного. Приехала с ним в замок, сделала все, как он хотел. Вышла замуж, пускаю по ночам в свою постель. Простила его!
Так что я тогда делаю?
Я его наказываю…
Нет, не может быть!
Но ведь что-то я делаю неправильно?
Сложно просто взять и саму себя отругать. Потому я прибегла к проверенному способу — представила бабушку. Она не смотрела укоризненно, не покачивала головой, ни цокала языком, а как обычно просто мягко положила мне на макушку руку.
— Ты не права, Ула, — беззлобно сказала. — Каким бы сильным он тебе не казался, есть вещи, против которых не выстроишь защиту, даже если ты сильнейший круорг из ныне живущих.
Как можно не поверить собственной бабушке?
И что теперь?
Янош, конечно, сильный. Он еще долго выдержит, верно? И простит мне все, в это можно не сомневаться. Все простит, даже измену. Даже, наверное, предательство. Только потому, что сам винит себя во всех событиях прошлого и считает, что видимо лучшей семьи не заслужил.
Но ведь это уже прошлое? А значит, оно прошло, его больше нет.
Что я делаю? Неужели мне до сих пор не хватило времени расставить приоритеты? Выбрать между сладкой жалостью к самой себе и возможным будущим счастьем нашей семьи? Решить, что самое важное? На это не нужно много времени, ведь я точно
знаю, что!Нет ничего важнее Яноша и нашего общего счастья. Так сколько я буду упрямо считать, что все и так прекрасно?!
Совершено точно так дальше нельзя. Но главное, теперь я и сама так больше не смогу.
Ужинать не хотелось, я сидела в комнате до самой темноты. Янош всегда приходил в одно и то же время. Когда до его прихода оставалось всего ничего, я встала и выскочила в коридор, даже не прикрыв за собой дверь.
К Яношу тоже вошла без стука. Он сидел за столом, дописывая какие-то бумаги. Неужели до сих пор работает?
Я даже не знаю, когда он отдыхает. Он разбирается с делами каждый день… с утра до вечера. А ночью приходит ко мне.
И несмотря на данную в храме клятву, я даже не пыталась ему помочь, забрать хотя бы часть его обязанностей. Хотя бы самых простых и необременительных.
— Ула? — он сжал ручку и отложил ее сторону. — Ты…
Разве нормально, что муж, увидев на пороге спальни собственную жену, так удивляется? И… настораживается.
— Я ни разу не была в твоей комнате, — с трудом выдавила я, осматриваясь. Он молча ждал.
— Здесь… красиво.
Брови Яноша удивлено приподнялись. Комната была вполне обычной и вряд ли сильно отличалась от комнат рядовых круоргов.
— Красиво везде, где есть ты, — пояснила я.
Нет, надо по-другому, пока решимость объясняться не испарилась. Надо говорить прямо, без вступлений. Я шагнула ближе, он поднялся мне навстречу, опуская руки по швам. Я взяла его за руки, тесно переплетая наши пальцы.
— Я почему-то тебе не сказала… Я очень люблю тебя, Янош.
Он не верил. Мне показалось, он не верит! Я упрямо продолжала:
— Я безумно тебя люблю. И не менее сильно уважаю. Разве тебя можно не уважать? — сказала я, настойчиво смотря снизу вверх в его замершее от неожиданности лицо. Или от нежелания спугнуть? — Ты не бросаешь своих, даже если речь о рядовом круорге. Ты пришел бы к Жосту, даже если бы они не взяли пленными женщин. Ты не стал мстить и захватывать родственников королевских советников, не стал разводить бойню и жертвовать в угоду своему самолюбию жизни своих людей. Ты не задумываясь женился на девушке, брак с которой для князя совершеннейший мезальянс. Ты обращался с ней, как с королевой, хотя она этого не заслужила и даже ни разу не задумался, стоит ли она того. Я очень люблю тебя, Янош.
— Правда? — с хрупкой надеждой спросил он, так и не двигаясь.
Я завела наши руки себе за спину.
— Правда.
Он молчал.
Все еще не верит. Хотя и неудивительно.
— Я была не права. Прости! Вела себя, как… как последняя стерва. Прости!
Молчит.
— Я докажу! Хочешь, я перестану пить эту треклятую мурсовку? Выброшу, как только переступлю порог своей комнаты? Ты понимаешь, к чему это приведет?
— Понимаю, — усмехнулся он и ненадолго задумался. — А почему ты вообще ее пила?
— Не знаю… — я и правда толком не могла объяснить. — Какая-то жуткая неуверенность в завтрашнем дне… мы посреди страны, где одни чужаки. Почти в бегах и неизвестно, доедем ли до замка. Королевские воины на хвосте. Кругом опасность.
— Но в замке безопасно, — возразил он. — Да и вообще… теперь безопасно везде, по крайней мере, касательно королевского совета. А простых разбойников и раньше-то бояться не стоило. Никто и никогда не посмеет тронуть тебя… или детей. Только переступив через мой труп, а это задача далеко не самая легкая.