Дикий. Его неудержимая страсть

Ночной ветер бросается в лицо, стоит выйти на улицу. Полностью отдавая себе отчет в том, что делаю, рывком достаю с заднего сиденья машины биту и несусь обратно.

Хотел зажигательного вечера, говнюк? Ты его получишь!

Пролетев мимо охраны, расталкиваю всех, кто попадается на пути. Когда подхожу к столику, за ним уже сидят три мужика, физиономия одного мне кажется знакомой, но срать я хотела на каждого из них. Главное, что сучка снова рядом с Матвеем.

Он даже не замечает меня, поглощенный беседой. Стакан все еще там, куда он его поставил.

Не слышу ничего вокруг кроме того, как собственные зубы скрипят друг о друга. Злость и обида душат, вонзаясь в горло и раздирая его.

Размахиваюсь и одним ударом биты сталкиваю со стола все содержимое прямо на шлюх, сидящих справа. Пятна всех цветов радуги мгновенно расплываются по их платьям, прямо как у меня все вокруг смазывается в грязную кляксу. Под женский визг и звук бьющегося о пол стекла встречаюсь глазами с Кешновым. Мужики мгновенно вскакивают, отряхивая брюки и давая кому-то знак, но все это на фоне. В фокусе он. Синие глаза пронзают меня насквозь, Матвей подрывается с дивана. Скулы напрягаются, в зрачках вспыхивает отражение моей ярости.

— Кажется, ты не допил, — не узнавая собственный голос, перекрикиваю музыку и, схватив тот самый гребаный стакан, выплескиваю содержимое Кешнову в лицо.

Капли попадают на крупный подбородок и стекают по шее, когда Матвей резко дергается в мою сторону. Лицо перекошено бешеным гневом.

Позади нарастают мужские голоса, отвлекая на долю секунды его внимание, и я, воспользовавшись случаем, разворачиваюсь и буквально проскальзываю мимо проходящей охраны.

В ушах звенит, руки мелко дрожат, когда заведя мотор, я визжа покрышками срываюсь с места. Пульс шкалит так, что кажется сердце сейчас сойдет с ума. Ненавижу его! Чувствую себя полной дурой, которая подстраивается, находит оправдания и пытается понять, а он сидит там и как ни в чем не бывало треплется с этой сучкой и зажравшимися упырями, от которых зависит.

В глазах собираются слезы обиды, но я, на мгновение зажмурившись, проглатываю их. Давящая боль в груди нарастает с каждым оборотом колёс. Скорость на спидометре зашкаливает выше дозволенной. Злость и адреналин гонят вперед. Мне сигналят, но я слышу только собственный стук сердца в затылке. Тяжелый, болезненный. Кожа на руле жалобно скрипит от силы, с которой я впиваюсь в нее ладонями. Очередной продолжительный звук клаксона сзади заставляет нервно вскинуть глаза и посмотреть в зеркало заднего вида.

Черный панамера петляя несется следом и, сволочь яростно давит по сигналу, требуя остановиться. Шумно сглатываю.

Пошел к черту! Нога вжимает педаль в пол. Дороги посреди ночи наполовину пустые, поэтому могу ехать так, как мне хочется. А хочется мне оторваться и послать Кешнова подальше, потому что если сейчас остановлюсь, убью его к чертовой матери!

Глава 22

Марина

Включаем трек "Любовь — марихуана", Мика Ньютон

Парковка, лифт, лестничная площадка. Все проносится, как на быстрой перемотке. Врываюсь в квартиру, но не успеваю захлопнуть дверь, как она с адским грохотом ударяется о стену, а следом входит Кешнов.

Ногой припечатывает дверь обратно и замедляя шаг движется на меня. Синева из глаз пропала, теперь там непроглядная чернота. Еще никогда он не смотрел на меня так, словно видит впервые и испытывает нереальное желание убить. Желваки на скулах вздулись, кулаки то сжимаются, то разжимаются. Влажное пятно на темной рубашке еще даже не успело высохнуть.

— Не подходи ко мне, говнюк! — рычу, чувствуя, как внутренние органы пылают от злости.

Не хочу его видеть! Не могу! Сил никаких нет уже быть постоянно на втором месте, еще и воочию видеть подтверждение того, почему от него несет бабскими духами. Можно сколько угодно рисовать картинок, что они просто трутся рядом, но вот так, когда он САМ позволяет это делать… В горле дерет оттого, с какой скоростью нарастает ком внутри.

— Ты что, блядь, творишь, Рина? — утробный голос Матвея может напугать кого угодно, но только не меня. — Ты хоть знаешь, перед кем меня только что опустила?

— Да мне по барабану перед кем, — выкрикиваю, не в силах сдерживать тот вулкан, что рвется наружу, — хоть перед самим президентом. Мне плевать на всех, кто там находился. Я от них не завишу, это же ты то и делаешь, что прогибаешься, лишь бы получить желаемое.

Резко отступаю назад, потому что Матвей дергается в мою сторону, и вскрикиваю:

— Я сказала, не подходи!

Эмоции берут верх и выплескиваются в оглушительный удар битой по стеклянному столу в нашей гостиной. Я даже не помню, как взяла ее с собой и все это время сжимала. Инстинктивно зажмуриваюсь в момент, когда стекла разлетаются в разные стороны и крошась падают на ламинат. Меня накрывает с такой силой, какой, наверное, не было никогда.

— Это не я тебя опустила, а ты меня! — тычу в его сторону битой, до побелевших костяшек сжимая рукоятку. — У тебя есть девушка, и каждый из этих твоих шишек знает это, но тебе ведь так важно произвести впечатление на них, что ты мою важность приравниваешь к нулю в их глазах. Да к черту их. Я сама чувствую себя никем, понимаешь? — смотрю в любимое лицо и осознаю, что я не знаю этого человека. Кто он? Я хочу моего Матвея. Того, кому было насрать на всех, кроме самых важных ему людей, а не этого чужого и непонятного, — Как давно ты трешься со шлюхами?

— Она просто сидела рядом! — повышает голос Кешнов, полностью забивая на мои слова и двигаясь вперед.

— Не рядом, а почти на тебе! — поправляю нестыковку, — То, как руки этой сучки были на твоих плечах, тебя ни капли не трогало.

Воспоминание того, как вышколенная дрянь забирает у него из руки стакан и пьет из него, бензопилой проходится по сознанию, причиняя почти физическую боль. Я, может, не выгляжу, как она и все эти одетые в розовое няшные куклы, но это не значит, что не умею чувствовать. Именно Матвей когда-то научил меня открываться и позволить себе довериться, и что сейчас? Мое доверие сравнивают с землей, наглухо втаптывают в грязь, заставляя чувствовать себя ненужным глупым ничтожеством.

— Это антураж, Рина! Те люди дают мне немало бабок, поэтому приходится сидеть в ИХ обстановке с ИХ бабами, которых трахать я НЕ собираюсь! Это жизнь, мать твою. И чтобы быть наверху, нужно карабкаться с самых низов.

Пара слов, а меня начинает трясти. Для него это, черт возьми, нормально вот так рассиживаться, пока я ни черта не знаю.

Не сдерживаюсь и толкаю Матвея битой в грудь. Если во время нашего первого знакомства мне хотелось избить его, потому что он вызывал во мне самые отвратительные эмоции, то сейчас мне хочется это сделать за то, что эти эмоции трансформировались в нечто такое сильное, что невозможно с ними справиться.