Дикое поле

— Про сало боярыня ничего не говорила! — предупредила кухарка.

— Так все одно тушу разделывать придется, — откровенно ухмыльнулся Павленок. — Как же салу не остаться?

Юля подошла к бабам, заглянула в пустые лукошки, покачала головой:

— Только зря время потеряли. После обеда ступайте ивовые прутья резать. Вечером щиты сплетем, а завтра вершу на реке поставим. Глупо на самом берегу без рыбы сидеть.

— Слушаем, боярыня, — поклонились те.

— Мелитиния, я пойду печи посмотрю, а потом ем.

— Все приготовлю, боярыня.

Юля кивнула и пошла к дому, на ходу снимая колчан. А вроде, и ничего, получается. Жить можно.

* * *

За три недели переселенцы успели более-менее освоиться на новом месте. Мясо подстреленного вепря в первый же день хорошенько протушили в глиняных крынках, залили сверху жиром и, за неимением погреба, просто закопали в тенистом месте, обвязав от подземных насекомых промасленной тряпицей и прикрыв досками. Впрочем, оставшегося на костях мяса все равно хватило всем еще на два дня. Рыба в Осколе оказалась то ли непуганая-неловленая, то ли Юля по неопытности поставила ловушку с чересчур большими крыльями — но рыбы в полуметровом садке оказывалось каждый раз куда больше, нежели люди могли съесть, и теперь боярыня была озабочена тем, как ее сохранить. Навялить — соли мало, да и дорога. Накоптить — это уметь надо.

Собственно, этим Юля и занималась, ставя в печи эксперименты: пыталась уложить рыбу на деревянную решетку — металлической в припасах не нашлось — на такую высоту и подобрать такой огонь, чтобы и решетка не загорелась, и рыба прогрелась, да еще и дым требовалось добыть в нужных количествах.

Больше поставить к печи оказалось некого: бабы уже с третьего дня отправились ворошить, а потом сгребать сено, Ероха, поначалу подмогнувший с разделкой дичи, потом с рубкой кольев для верши, потом с ямами, потом с дровами, только-только застелил дранкой крыши навесов, и теперь старательно колол, чурбаки для крыши. Мелитиния чистила рыбу, ставшую в последние дни основной пищей, скребла шкуры — недавно боярыня прошлась по лесу и подстрелила еще пару косуль, — ходила за хворостом.

Время от времени Юля вспоминала мужа: ничего себе, медовый месяц устроил! Да еще и сам сбежал всю усадьбу на нее бросив. С другой стороны, она гордостью видела, как растет кипа сена под навесом, вспоминала, сколько крынок с тушеным мясом успела закопать впрок и думала о том, как продемонстрирует все это своему непутевому мужику.

— Да, надо, наконец-то, тюфяк сеном набить, — вспомнила она, наблюдая из окна, как бабы скидывают под навес с повозки очередной стог сена.

И снова вернулась к печи. Выложила на стол щуку, поворошила кочергой угли. Рыбина опять получилась не столько закопченной, сколько пропеченной насквозь. Есть, разумеется, можно — но ведь добивалась-то она совсем другого!

Юлю так и подмывало бросить на угли, под решетку с рыбой, охапку сырых веток, после чего дыму появится — хоть святых выноси! Но она точно помнила, что ее знакомые коптили рыбу на березовых опилках. Значит, дым был не сырой, а нормальный, древесный! Ну, не у смердов же совета спрашивать?

С улицы послышался громкий крик, странный шум. Женщина приподнялась на цыпочки, пытаясь от печи разглядеть через окно, что там случилось. Потом еще поворошила угли — надо дров немного подкинуть, а то прогорят все, пока она разбираться ходит.

Хлопнула входная дверь.

«Неужто Варлам вернулся?» — радостно екнуло в груди.

Она быстро окинула себя глазом: шаровары чистые, а вот вместо шелковой блузки — простая мужицкая косоворотка. Может, сбегать переодеться?

Шаги перед кухней — она повернулась навстречу… И увидела татарина, в металлической шапке с болтающимися позади волчьими хвостами, стеганом затасканном халате, с черными усами, тянущимися над верхней губой и по сторонам спускающимися вниз, с кривой саблей, покачивающейся в правой руке. Наткнувшись на молодую, ладную бабу, татарин осклабился и шагнул вперед. Он не знал только одного: перед ним стояла не сладкая добыча, а воин, успевший пройти уже три военных похода.

Торопливым движением Юля подбросила край скамейки, швыряя ее на разбойника, а когда тот вскинул вверх руки, защищаясь, припала на колено и со всей силы врезала кочергой по выглядывающей из-под халата ноге — чуть-чуть ниже колена. Татарин хрюкнул от боли, падая в сторону, и второй удар пришелся ему в лицо. Потом еще и еще — женщина пыталась перебить ему горло, но постоянно промахивалась и в кровавую кашу расколошматила всю нижнюю часть лица. Потом, спохватившись, кинулась в горницу, захлопнула входную дверь, кинулась к окну.

Ероха лежал, скрючившись, над кучей дранки, топор валялся в стороне.

Неподалеку отчаянно визжала Мелитиния, с которой два татарина сдирали сарафан. А может, просто пытались ее удержать. У навеса бабы вилами отмахивались еще от нескольких бандитов.

— Епическая сила! — Юля кинулась в спальню, схватилась за лук, на ходу напялила перчатку, остановилась перед окном. Схватила стрелу с белым оперением — граненую, — натянула тетиву.

Тен-нь! — стрела пробила голову тискавшего Meлитинию татарина и вошла глубоко в столб навеса за его спиной. Второй, бросив девушку, заметался, не понимая, откуда стреляли. Мелитиния кинулась к Ерохе, упала сверху, обняла.

Тен-нь! — один из татар, сбивших-таки баб с ног, вскочил, с воем закружился, пытаясь выдернуть стрелу пришпилившую правую руку к телу. Остальные шарахнулись в стороны. Бабы, правда, слабо шевелясь, остались лежать.

Юля схватила третью стрелу, обвела глазами двор. Пусто… Ни одного бандита.

В соседней комнате что-то тихо стукнуло. Она метнулась туда, торопливо затоптала дымящуюся головешку. Рядом упала еще одна. В соседней комнате тоже послышался стук. Ерунда — доски еще сырые, не разгорятся. Шаги!

Она кинулась через кухню, увидела впереди тень, вскинула оружие и выпустила стрелу в захлопнувшуюся дверь. Стрела легко пробила тонкие — в два пальца — доски и ушла дальше, но, судя по тишине, ни в кого не попала. Грохот позади! Опять впереди.

— Едрит твою налево! — Куча ничем незакрытых окон в полудостроенном доме, и она одна на все комнаты!

Шорох сбоку, она крутанулась — но татарин уже прыгнул, сбивая ее с ног. Юля отлетела в сторону, но лука не выпустила. Вскочила снова. Не меньше четырех воняющих прогорклым жиром бандитов вломились в комнату и, подхватив длинную скамью, прижали ее к стене, не давая вскинуть лук. Кто-то из них сильно ударил ее по лицу — так, что в ушах зазвенело — еще кто-то рванул за волосы. Оружие моментально вывернули из рук. Ее выволокли на середину комнаты, принялись избивать, а когда она упала — пинать со всех сторон ногами. Пару раз Юля пыталась подняться, но вскоре перед глазами расползлась красная пелена, по которой плыли синие, зеленые и сиреневые круги, и она окончательно провалилась в забытье.

* * *

От сильного толчка под ребра Юля вскрикнула и очнулась. Нет, ее уже не били — просто она валялась в трясущейся телеге, с туго связанными за спиной руками и смотанными вместе ногами, кинутая вперемешку с котлами, кувшинами, вилами, топорами и ящиком со свежезапеченной рыбой.

Почему-то именно собственноручно выловленная ею и приготовленная для мужиков рыба взбесила Юлю больше всего — приперлись уроды, нахапали чужого, уволокли все. Сами должны ловить, коли жрать хочется!