Диктатура Гурова
Шрифт:
– Погодите, вы же у нас тут вроде уже были?
– Да был он здесь! Был! – подтвердил Кузьмич. – Героев надо в лицо знать!
– Брось, Кузьмич! При чем тут герои? – поморщился Лев и обратился к сторожу: – Я по поводу нападения на китайцев, которое здесь произошло. Вы извините, что я так поздно, когда вы уже на работе, но я это сделал специально, потому что мне нужно знать, как именно это случилось и что конкретно вы видели из окна.
– Так я уже все милиции рассказал, – удивился тот.
– Ты что, рассыплешься, если повторишь? – возмутился Кузьмич.
– Ну, тогда пошли, я вам все покажу, – согласился сторож.
Они вошли в помещение, он подвел их к окну и начал рассказывать.
– Дело было в ночь с 13 на 14 апреля – вот и не верь после этого в чертову дюжину! Ну,
– Скажите, почему вы решили, что это были китайцы? – спросил Гуров.
– А кто же еще? – удивился сторож. – Их одежонка! У нас так только они одеваются. Борис Львович где-то ее закупил в большом количестве, вот им и выдали ее, как спецовку на заводе. Куртка защитного цвета на ватине с серым овчинным воротником, а под ним пуговица, чтобы его при ветре можно было поднять и застегнуть. Штаны такие же утепленные. Валенки с резиновым низом. Да шапки тоже из серой овчины. Китайцы обычно уши у них опускают и тесемки под подбородком завязывают, чтобы теплее было. Да и походка их была, они так же семенят, когда холодно.
– То есть вы решили, что это были китайцы исключительно из-за одежды и манеры ходить? – уточнил Гуров.
– Ну да! – кивнул мужчина, а потом, уставившись в стену взглядом, задумался.
Кузьмич собрался было что-то сказать, но Лев строго посмотрел на него, и тот смолчал, хотя видно было, что недоволен. А мужчина, помолчав, медленно сказал:
– Вот вы сейчас спросили, и я вспомнил. Понимаете, а ветер-то был! И неслабый! А вот воротники у этих китайцев были опущены и уши у шапок сами по себе болтались. Может, просто уже притерпелись к нашим холодам?
– Человек ко всему привыкает, – заметил Лев и, поблагодарив сторожа за рассказ, ушел вместе с Кузьмичом.
Когда они сели в машину, водитель, забыв свое былое недовольство, удивленно сказал:
– Иваныч! Что же получается? Это вовсе не китайцы были? Или среди них действительно мастера восточных единоборств есть, которые по ночам ходят и этих хулиганов наказывают?
– Не торопись судить, Кузьмич, посмотрим и послушаем, что остальные скажут, – задумчиво ответил ему Гуров.
Как вскоре оказалось, остальные случаи – первое нападение и попытка похищения Люси не в счет – прошли по аналогичному сценарию.
– Ну, вот теперь и к Кондрашке, как ты его зовешь, ехать можно, – предложил Лев.
Дом Тихого находился почти в центре города в одном из переулков и выглядел основательно и добротно. Гуров постучал в калитку и был тут же беспощадно облаян собакой. На ее голос откликнулась и хозяйка, крикнувшая с крыльца:
– Чего надо?
– Кондрат Силантьевич дома? – спросил Лев.
– А кто это к нему на ночь глядя? По голосу, так чужой кто-то, – настороженно сказала она.
– Ты мне еще поспрашивай! Побухти! – раздался за спиной у Гурова голос Кузьмича. – К хозяину пришли!
Не к тебе! Твое дело дверь открыть да стол накрыть!– Кузьмич? Ты, что ли? – крикнула она. – А это кто с тобой?
– Нет, Клавдя! Ты у меня сейчас точно словишь! – пригрозил шофер. – Кто надо, тот и пришел!
– Ну, проходите, коли так. Цыть, Дружок! – прикрикнула она на собаку.
Пока они шли через двор, Гуров спросил:
– Ты откуда ее знаешь?
– Так наши дворы задами граничат – мой дом в соседнем переулке стоит. Я ее всю жизнь знаю, – объяснил тот. – Красивая девка в молодости была, но беспутная! И детей непонятно от кого нарожала, и на зоне не раз отметилась. И ведь попадала туда по собственной дурости, а детей бабка воспитывала. Это хорошо, что Кондрашка ее к рукам прибрал, он ее в строгости держит. А как иначе? Клавде крепкая узда нужна, а то она опять сорвется и таких дел натворит, что сама рада не будет.
Они вошли в дом и, вытерев ноги о половик возле двери, направились в комнату, причем Кузьмич впереди.
– Плифет, Кусьмить! – радостно приветствовал гостя Тихий.
Понять этого бывшего уголовника неподготовленному собеседнику было очень сложно – он не выговаривал половину алфавита, но был при этом человеком разговорчивым и по поводу дефекта речи не комплексовал. Сейчас он сидел на диване, на коленях у него примостилась девочка в колготках и кофточке – в доме было очень тепло, а он сам приговаривал:
– Сейтяс тепе тетушка манталинтик потистит, – и действительно снимал с мандарина шкурку.
– Ты тиво длазнисся? – обиженно надула губы девчушка и даже собралась слезть с его колен.
– Солнышко! – бросилась к ней Клавдия и посадила ее на место. – Дедушка не дразнится! Дедушка у нас так разговаривает!
– Добрый вечер, Тихий, – сказал Лев, выходя из-за спины водителя.
– Кулоф! Мы с топой, сто, по колесам? Ты тефо в кости плисол, несфанный, несданный?
– Остынь, Кондрашка! Со мной он, дело у нас к тебе, так что ты, Клавдя, с угощением не затевайся, мы ненадолго, – веско сказал Кузьмич, садясь к старомодному круглому столу, покрытому бархатной скатертью, каких в Центральной России уже не встретишь.
– Снаю я это тело, Кулоф! – не унимался Тихий, вручив девочке очищенный мандарин и спуская ее на пол. Она побежала в другой угол комнаты, забралась с ногами на стул и принялась с интересом наблюдать за происходящим. – Непось, хотесь уснать, не насых ли лук тело эти напатения? Так это не мы!
– Это я и без тебя знаю, – отмахнулся Лев и тоже сел. – Помощь твоя нужна.
– А не нанимался я ментам помокать! – огрызнулся тот. – Отин лас я тепе топлое тело стелал, и путя!
– Тихий, угомонись! – поморщился Гуров. – За то доброе дело я тебе уже один раз спасибо сказал и снова говорю. Только сейчас ты доброе дело сделаешь уже не мне, а всему городу. Сам подумай, как вы будете жить, если китайцы отсюда уедут?
– Ну и пусть уессают! Мы пес них сыли и есте плосывем! – огрызнулся тот.
Увидев, что взрослые ругаются, девочка тихо сползла со стула и выскользнула из комнаты, а так и не тронутый мандарин остался лежать на стуле.
– Э, нет, Тихий! Не проживете! Ты сам, твоя жена, пасынки с падчерицами пойдете навоз из-под коров и прочей скотины выгребать? Клетки на зверофермах и птицефермах чистить? В шахту работать? В теплицах и оранжереях париться? Не пойдете! Значит, что со всем этим будет, если они уедут? А загнется это все! Скотина и птица под нож пойдут! И молоко будет уже не свое, настоящее, а порошковое! И мясо привозное черт-те откуда и черт знает чем напичканное! И мандарин твои внуки уже вот так не бросят! – Гуров показал на стул. – Потому что привозить их будут из-за тридевяти земель, где их еще зелеными сняли, чтобы они в дороге дошли! А вот стоить они будут, как чугунный мост! Так что ты один-единственный, причем кислый, мандарин будешь между ними по долькам делить. А они, прежде чем съесть, на эту дольку разнесчастную еще час любоваться будут! И вместо сказок ты им на ночь будешь рассказывать о том, что в былые времена в вашем городе можно было в любое время года зайти в магазин и купить свежие помидоры с огурцами! Только они тебе не поверят! Хочешь такое будущее? Получишь! А мы пошли! – и он встал из-за стола.