Дилемма Джексона

— Никому.

— Это давняя история. О прошлое! Как быстро оно проходит и забывается! Даже очень значительные и самые ужасные вещи могут померкнуть в памяти, но такое не забывается никогда…

— Холокост? — догадалась Розалинда.

— Да. Может, больше и говорить ничего не надо…

— Прошу тебя.

— Это связано с моим отцом и моим дедом. Мне рассказал эту историю отец. В то время шла война. Многие люди, наши люди, очень долго не могли поверить, что им грозит чудовищная опасность, и до последней минуты не хотели уезжать. Многие оставались слишком долго. Моему деду повезло: он успел на обычный поезд, пересек границу, сел на корабль и приплыл в Британию. Отец описывал мне страх, чудовищный ужас тех последних минут, когда они сидели в поезде: мой дед, моя бабушка, мой отец и его сестра, — время шло, а поезд не отправлялся. Отцу было тогда четырнадцать лет, его сестре — двенадцать. Сестренка плакала, потому что в спешке они оставили в доме собаку. Дедушка объяснял ей, что они не могут взять с собой собаку, к тому же все равно нет времени возвращаться домой: поезд вот-вот тронется. Наш покинутый дом находился совсем рядом с вокзалом. И вдруг сестренка моего отца рванулась, растолкала всех, спрыгнула на платформу и побежала. Отец вскочил, чтобы кинуться за ней и остановить, но дед силой удержал его, не позволил догнать ее. Мой отец рыдал не переставая: «Я ее поймаю, верну!» — но дед железной рукой держал его, пока поезд стоял на месте. Страшные минуты бежали одна за другой, бабушка плакала — девочка должна была бы уже вернуться. И вдруг поезд тронулся. У бабушки началась истерика. Дед и отец в ужасе выглядывали из окна. «Вот она, вот она!» Но поезд шел уже слишком быстро. Отец никогда не смог забыть эту картину: его сестренка стоит на пустом перроне с собачкой на руках.

Розалинда тихо плакала.

— И конечно…

— И конечно, они ее больше никогда не видели. Им не удалось отыскать никаких следов. Это рассказал мне мой отец. Моей матери он этого никогда не рассказывал. А мне рассказывал не раз и при этом всегда повторял, что мог догнать и вернуть сестру, если бы отец не помешал ему. «Когда она спрыгнула на платформу и побежала вдоль путей, я мог вырваться и броситься за ней. Мог схватить ее и втащить обратно в вагон. Но отец не дал мне этого сделать, он слишком крепко меня держал!»

Розалинда закрыла лицо носовым платком.

— Ну вот, Розалинда, теперь ты знаешь то, что было и есть со мной всегда. И я все больше, больше, больше думаю о ней, о них — о миллионах, десятках миллионов… Как могло свершиться такое зло? Нужно сделать так, чтобы мир помнил об этом вечно. Моя маленькая история — ничто, крупица. Ну ладно, перестань плакать.

— Прости, это действительно невыносимо… Но разве не могу я все равно любить тебя и быть с тобой? Разве тебе самому не будет от этого легче? Я хочу сказать…

— Нет-нет…

— Может, ты просто хочешь жениться на еврейской девушке?

— Не в этом дело. Я вообще не могу жениться. Я должен нести это бремя — за отца, за деда, за всех — это мое бремя навсегда, эта боль… все это… Извини. Вот почему я ни с кем не могу связать свою жизнь. Мне очень жаль. Я знаю, ты не сможешь этого понять…

— Возможно, и смогу… — возразила Розалинда. — Может, что-то я и смогу понять, давай только немного подождем. Я так потрясена. Позволь мне прийти в себя и через некоторое время вернуться к тебе снова, пожалуйста…

— Мне очень жаль, но я не хочу… чтобы у тебя оставались какие бы то ни было иллюзии. Надеюсь, ты ничего никому не расскажешь.

— А ты еще кому-нибудь рассказывал об этом?

— Да. Джексону. И вот теперь тебе. Глупо. Пора прекратить. Это должно оставаться только со мной. Пожалуйста, Розалинда, милая, уходи, ты терзаешь меня. Ну прошу тебя.

Он подошел к двери и открыл ее. Розалинда взяла свой жакет, сумку и вышла.

Оуэн открыл дверь и уставился сначала на Джексона, потом на чемоданы.

— Что случилось? Входите! Собрались в круиз?

— Нет. Вы не возражаете, если мои вещи постоят у вас, пока я буду отсутствовать?

— Разумеется нет, давайте чемоданы сюда. Ух, какие тяжелые! У вас там что — бомбы? Ставьте здесь. А зачем такси ждет?

— Я не хочу вас обременять. Меня некоторое время не будет… Ну, мне пора.

— Нет-нет, никуда вы не пойдете! Я сейчас отпущу такси, а вы посидите пока в этом кресле.

Джексон сел и закрыл глаза. Оуэн расплатился с шофером, вернулся и закрыл дверь.

— А теперь вставайте, пойдемте в гостиную, посидим, и вы мне все расскажете. Обопритесь на мою руку.

Джексон оперся. Он действительно собирался только оставить вещи у Оуэна, но не смог устоять перед предложением посидеть: слабость одолевала его, он чувствовал, что в любой момент может свалиться и заснуть. В гостиной они остановились друг против друга, Джексон ухватился за край мраморной каминной полки.

— Вы выглядите смертельно измученным, — сказал Оуэн.

Взяв гостя за плечи, он оторвал его от камина и, встряхнув, повел к креслу.

Джексон послушно сел.

— Простите, я хотел лишь пристроить вещи, я вам очень благодарен, но мне действительно надо идти…

— Куда? Я не позволю вам уйти. Бенет что, выгнал вас?

— Да. Он оставил письмо…

— Что?! Он действительно вас уволил? Не могу поверить! Что же вы натворили, вернее, что он натворил? Это какое-то безумие! Слава богу, что вы пришли ко мне. Нет, в самом деле, вы не могли сделать ничего неподобающего, вы никогда ничего неправильного не делаете!

— Я действительно виноват, — возразил Джексон. — Ему надоело, что я постоянно отсутствую, выполняя чужие поручения.

— Ну и что же за поручения вы выполняли? Может, у него и впрямь были основания уволить вас? В моем доме, сколько я помню, вы ничего не делали! Простите, я просто вас подначиваю. Господи, да как я смею шутить, когда вы так чудовищно устали! Очень удивительно, что Бенет потерял хладнокровие. Завтра же он попросит вас вернуться.

— Не думаю. Я все испортил. Мне действительно надо идти, я пойду…

— Куда? К кому? Я пойду с вами. Я часто бродил там, куда ходили вы! Пойдемте вместе!

— Я бы не хотел…

— Сейчас вы скажете, что не хотите обременять меня и так далее, но поймите, вы не должны сомневаться, что я очень рад вас видеть и никуда не собираюсь вас отпускать. А теперь посидите здесь тихо, я принесу что-нибудь поесть и выпить, мы устроимся вот за этим маленьким столиком. У вас такой вид, будто вы вот-вот упадете в глубокий обморок.

Откинувшись на спинку кресла, Джексон испытывал странное, хотя и смутно знакомое, кажется, уже пережитое им когда-то давно чувство, словно его объемлет некая необозримая теплая и влажная субстанция, мягко поднимающаяся снизу и поглощающая с головой, — она не губит, не топит его, она идет на помощь. Он бессильно уронил голову назад, на секунду прикрыл глаза, услышал доносившийся откуда-то издалека голос Оуэна и заснул.

Когда он проснулся, Оуэн стоял перед ним и смотрел на него сверху. Джексон сел прямо и секунды через две вспомнил, где он.

— Простите, я, кажется, заснул.

— Заснули. И я не стал вас будить. Вот видите, как хорошо, что я вас сюда затащил. Вы немного отдохнули. А теперь поешьте и выпейте чего-нибудь. Потом я уложу вас в постель.

— Который час?

— Девять.

— Девять часов?

— Да, девять вечера. Я забыл рассказать вам про Милдред. Она уехала в Индию, где все ходят в сари и сидят на корточках. Бог или Кришна послал мне вас. Давайте же есть, пить и веселиться.