Дилемма

Джош наклоняется погладить Мёрфи.

– Ну, а ты как, старина? Ты-то явно рад меня видеть, не то что Мими. Даже поздороваться не подошла. Она вообще где?

– Дрыхнет на нашей кровати.

– А папа?

– У себя в офисе.

Джош выпрямляется.

– «В офисе»? Ладно тебе, ма, можешь называть его сараем, папа сам так делает.

Пожав плечами, я отхожу наполнить чайник. Напряженность между Адамом и Джошем надрывает мне сердце, особенно когда Джош отпускает шпильки в адрес Адама насчет его прически, избитые шуточки о том, что он подбирается к среднему возрасту, насчет того, что работает он в сарае. Адам всегда старается наладить с ним отношения. Может, в этом и проблема: слишком уж он старается.

Джош кивает в сторону стола:

– Кто прислал цветы?

– Марни. Прелесть, правда?

– Я вчера с ней говорил, – сообщает он, доставая из холодильника пакет сока. – Ей дико жалко, что она не будет тут сегодня вечером.

– Я знаю. Мне тоже жалко. – Держа розы над раковиной, я, презрев мудрый совет курьера, отрезаю от каждого стебля совсем по чуть-чуть: мне кажется, что дюйм – это слишком много. – Ты, конечно, не сумеешь принести мне вазу из столовой?

– Сумею.

– Ну так что, – говорю я, когда он возвращается с вазой, – как там твои экзамены?

– Пока неплохо.

– Уверен, что сегодня тебе не надо готовиться?

Вместо ответа он лишь потягивается. Его руки касаются потолка. Забавно, как привычки передаются из поколения в поколение, на каком-то интуитивном уровне: Адам тоже всегда так тянется, подняв руки над головой. Футболка Джоша задирается, обнажая живот. Слишком уж ты тощий, решаю я, невольно задумываясь, правильно ли он питается.

– Нет, не надо. Все под контролем, – наконец отвечает он, подавляя зевок. – Вчера в поезде немного позанимался, и завтра, когда поеду обратно, посижу еще пару часиков. А сегодня я вполне свободен, могу делать все, что понадобится.

Я одаряю его благодарной улыбкой:

– Как тебе удалось разобраться с музыкой? У каждого ведь свой вкус.

– Ну, мне Макс помог с плейлистом.

Ага, Макс. Это давний друг Джоша, еще с детства. Его мать умерла, когда ему было всего пять лет, и с тех пор он – часть нашей семьи. Макс, который стал вторым сыном для меня и Адама, братом для Джоша и Марни. И которого я всеми силами стараюсь избегать последние полгода.

– Наверняка там были всякие странные и чудные просьбы.

– Еще бы. Всегда получается диковатая смесь, когда такой большой разброс по возрасту, – объясняет он, легонько тыкая меня пальцем в плечо, чтобы показать, что он шутит. Потом берет у меня вазу, я уже поставила в нее цветы.

– Куда ее теперь?

– Пока где-нибудь сбоку, чтобы я могла ими наслаждаться. Чай, кофе?

– Чай. Я сам сделаю.

Я сажусь за стол. Джош прав – сегодня вечером сюда явятся самые разные поколения, от Клео, девятнадцатилетней дочери Роба и Джесс, до родителей Адама, которым уже за семьдесят. Мне хочется угодить всем, и я попросила каждого заранее назвать Джошу свою любимую песню, чтобы он в какой-то момент ее поставил. А другие пусть попробуют угадать, кто ее заказал: по-моему, получится очень забавно.

– Как там Эми?

Джош поворачивается ко мне, прислоняется к разделочному столу за спиной.

– Нормально.

– Все-таки не выберется сегодня?

Почесав грудь, он отвечает:

– Нет. Оно и понятно. Ее родители считают, что восьмидесятилетие ее дедушки важнее, чем твое сорокалетие.

– Конечно.

Он подносит мне кружку с чаем:

– Поесть ничего не хочешь?

– Спасибо, пока нет. Подожду, пока твой папа не придет. Он обещал сделать завтрак.

– Ничего, если я без тебя начну?

Джош проходит к буфету, отыскивает хлопья, насыпает в миску, добавляет молока, извлекает из ящика ложку и, привалившись спиной к холодильнику, начинает есть. Кажется, он вечно к чему-нибудь прислоняется, словно самому ему трудно удержаться на ногах. Несколько обиженное выражение лица (он явно думает об Эми и о том, что она не сможет сегодня прийти) отнюдь не делает его менее привлекательным. Он очень похож на Адама в том же возрасте.

Я подавляю вздох. Его беспокоит не только то, что Эми сегодня не придет.

– Когда ты собираешься поговорить с папой? – спрашиваю я.

– Скоро поговорю.

– Ты должен ему рассказать, – напоминаю я, остро осознавая, как лицемерно это звучит.

Он вытирает рот тыльной стороной кисти.

– Я знаю.

– Он поймет.

Джош качает головой.

– Нет, – мрачно произносит он. – Вряд ли.

10:00–11:00 Адам

Я УЖЕ ИДУ ОТ САРАЯ К ДОМУ, когда вижу в окне, как Лив болтает с Джошем на кухне. И не то чтобы они, скажем, стояли рядом – Ливия сидит за столом, а Джош прислонился к холодильнику, – но я все равно ощущаю себя посторонним, подглядывающим за чужой жизнью. Я вдруг понимаю: может быть, что-то похожее чувствует Джош, когда видит меня с Марни. Да, мне всегда казалось, что он нарочно не присоединяется к нам в таких случаях, чтобы я не порадовался, не подумал, что он меня простил. Возможно, при этом он ощущает то же, что и я: что его присутствие будет воспринято как своего рода вторжение.

Но я все смотрю. От этого странного вуайеризма мне как-то не по себе, но я не в силах заставить себя оторваться. Вижу, как Ливия закидывает голову, смеясь каким-то словам Джоша, – и я улыбаюсь в ответ. Мне очень нравится видеть Ливию счастливой, тем более что я знаю, как сильно ее задело, когда собственные родители заявили ей, что она никогда не будет счастлива, – в тот день, когда она им сказала, что мы намерены пожениться. Мне, наверное, никогда не понять, почему они так ее оттолкнули. И я серьезно страдаю всякий раз, когда они не откликаются на ее приглашение. Ну да, она говорит себе, что они не приедут, но всегда в глубине души ждет: вдруг объявятся? Мне часто хотелось вскочить на мотоцикл и разыскать их в Норфолке, сказать им, сколько они всего упускают – не только в отношениях с Лив, но и в смысле Джоша и Марни, внука и внучки, с которыми они так никогда и не пожелали встретиться. Я хочу сказать им, какая Лив потрясающая, как мы счастливы вместе, как я ее люблю. Но я всегда опасался, что сделаю только хуже.

Лишь недавно я осознал, что хуже уже не будет, во всяком случае для Ливии, и решился написать ее родителям и спросить, хватит ли у них милосердия прийти сегодня на ее день рождения. Написал, что вполне понимаю, как их огорчило, когда Ливия забеременела, но ведь с тех пор прошло больше двадцати лет, им давно пора бы простить ее. При этом я напирал в основном не на Ливию, а на Джоша и Марни, на то, как мы постоянно жалеем, что они не знают бабушку и дедушку. Я приложил к письму фотографию, где Джош с Марни сидят на садовой стенке. Снимок сделали как раз накануне отъезда Марни в Гонконг. Я накатал несколько здоровенных абзацев о них, об их жизни, о том, чем они занимаются, даже поведал им, что Марни прилетает из Гонконга специально на этот праздник, чтобы сделать Ливии сюрприз, – надеялся, что это убедит их приехать. Я был вполне готов к тому, что отец Ливии тут же отчитает меня в ответном письме, требуя, чтобы я больше никогда не вступал с ними в контакт. Но он вообще ничего не написал, и это само по себе вселяет в меня надежду: может, они сегодня вечером все-таки приедут.

В кармане у меня вибрирует телефон, прерывая ход моих мыслей. Я кошусь на окно: может, Лив с Джошем застали меня за подглядыванием и теперь звонят? Нет, они по-прежнему погружены в беседу. Вынимая телефон, я думаю: может, это последние новости от Марни? Нет, это не она. Пришла эсэмэска от Нельсона:

Ты уверен, что вам не нужна сегодня помощь? Умоляю! Дети меня доведут!

Когда мы навещали их в прошлые выходные, Нельсон пытался рассказать мне, как у него дела на работе, в то время как четырехлетние близнецы вовсю ползали по нему, а юная дочка украшала его бороду скрепками и ленточками. Я очень люблю Нельсона, но мне приятно думать, что теперь и ему довелось испробовать, каково это, когда дом полон детишек. «Мы с тобой оба знаем, что сегодня обязанности няни выполняешь ты. Иначе твоя Кирин меня убьет. Уж извини», – пишу я в ответ.