Дилетант галактических войн

Вообще, надо сказать, Ковалёв жену когда-то любил и доверял ей абсолютно. Тем болезненнее оказался удар, хотя, по прошествии лет, он переосмыслил ситуацию и не смог сдержать грустную усмешку — всё как всегда, один любит, а второй этим пользуется. Ну и, если уж на то пошло, ни один человек не ценит того, что досталось ему легко, и женщины — не исключение. Дальше всё было вполне предсказуемо, любовь через шок и боль быстро переросла в ненависть, а та, в свою очередь, с течением лет трансформировалась в равнодушие. И так уж получилось, через мысли о происхождении ребёнка это равнодушие перекинулось и на дочь.

Однако, когда Ковалёв вернулся из космоса и начались проблемы со вздорной бабой, он на всякий случай проверил ребёнка, благо имперская техника позволяла сделать это быстро, незаметно и с приличной дистанции. Увы, любопытство сгубило кошку, дочь оказалась всё-таки его. Технически это ничего для Ковалёва не меняло, как говорится, перегорело, быльём поросло, много воды утекло и так далее, но всё же он согласился взять девочку, даже не представляя, сколько проблем на себя навешивает.

В самом деле, он помнил дочь ещё маленьким, непоседливым и шустрым существом с густыми, в мать, абсолютно чёрными волосами, украшенными целой горой бантиков. Наверное, он ожидал увидеть нечто подобное, но совершенно не был готов к тому, что в его доме появится пятнадцатилетнее чучело, ещё по-детски угловатое, одетое в потёртые джинсы и топик, вдобавок со скверным характером и склонное к юношескому максимализму. Мало того что мать явно не смогла привить дочери чувство вкуса в одежде и элементарный такт, она, похоже, очень хорошо объяснила ей, какая сволочь папа-олигарх и сколько всего с него можно поиметь. Впрочем, возможно, всё это было связано ещё и с относительно юным возрастом девочки, ну и, естественно, с непривычной для Ковалёва ситуацией, когда в его жизнь вносится извне что-то непонятное, о чём ему придется заботиться. Непривычной (или давно забытой) в роли папаши, короче.

Единственный человек, который был искренне рад случившемуся, была мать Ковалёва — как же, через столько лет снова увидела внучку. Поэтому Ковалёв, который мать искренне уважал и любил, вынужден был смириться с возникшим в доме бардаком. Просто теперь он старался появляться дома пореже и жил так уже неделю.

Ожиданий дочери он не оправдал, да и, честно говоря, оправдывать их не собирался. Похоже, в сознании дочери сформировался образ отца как крутого бизнесмена, человека с бешеными деньгами, живущего в особняке на Рублёвке и ездящего на инкрустированном алмазами «роллс-ройсе».

Во-первых, Москву Ковалёв не любил, а вот родной небольшой городок ему нравился. Поэтому, хотя в Москве и был офис «Небесной империи», Ковалёв не собирался ни переезжать в столицу, ни даже обзаводиться там серьёзным жильём. Не видел он в этом смысла, тем более что, хотя адмирал из соображений секретности и не рисковал использовать в густо напичканной средствами обнаружения европейской части России космический бот, способный доставить его в столицу минут за десять, он держал под парами сверхзвуковой самолёт бизнес-класса, позволяющий при нужде быть в Москве через вполне приемлемые полчаса.

Во-вторых, Ковалёв отнюдь не считал, что дом должен быть чем-то из ряда вон шикарным и уж тем более находиться в городе. Дом должен быть уютным, считал адмирал, и расположенным в красивом месте, желательно подальше от людей, чтобы перед глазами не мельтешили. Поэтому он выкупил солидный участок километрах в пятидесяти от своего родного города, на берегу реки, вокруг — сосновый лес. Небольшой двухэтажный коттедж, удобный и комфортабельный — словом, дом, в который хочется возвращаться… Что ещё надо? Кому-то, возможно, и надо, но Ковалёва устраивало как раз такое жилище, к тому же солидно укреплённое, способное при необходимости обеспечить не только комфорт, но и защиту.

В необходимости иметь хороший автомобиль адмирал ни на секунду не сомневался, но «роллс-ройсы», «бентли»… К чему? Девок возить или белок пугать? Ковалёв предпочёл БМВ Х-5, машину удобную, комфортабельную, быстроходную и не слишком большую. А вместо бронирования корабельные техники-умельцы впихнули в неё генератор силового поля, способный при обнаружении опасности (пули, например, бортовыми датчиками распознавались и идентифицировались за сотые доли секунды) прикрыть машину почти мгновенно и намного надёжнее, чем обычная земная броня. Кстати, как раз техники и удивлялись выбору Ковалёва больше всего — офицеры и даже рядовые матросы эскадры часто предпочитали и машины, и жильё пошикарнее, благо денег хватало.

Во вместительном гараже стоял неплохой американский «проходимец», на котором Ковалёв мотался на рыбалку и собирался поездить за грибами — август месяц, самое время, плюс для матери, чтобы она могла в город ездить, стоял небольшой, но удобный «мерседес». Ещё в самом низу, в секретном гараже располагался малый десантный бот. И на этом — всё.

Так вот, для дочери, похоже, было ударом то, что ни в какую Москву она не поехала (ответ был простой: «А на хрена?»), машину ей отец тоже покупать не собирался («Молодая ещё, незачем»), вечеринок не устраивал («Я что, идиот? Захочу — в ресторан съезжу, а в своём доме кого попало принимать не собираюсь») и вообще, бывали у него в гостях только ближайшие родственники и друзья, публика для девушки совершенно неинтересная. Даже в город Ковалёв мотался только по необходимости. Немного скрашивало жизнь то, что бабушка была ещё не старой, энергичной (после корабельного регенератора ей ещё лет сто жить положено, а то и больше) и периодически ездила в город сама и брала с собой внучку. В городке была ещё одна бабушка и всё-таки какая-никакая, а компания, хотя, конечно, по сравнению с Тверью городок был маленький, скучный и не слишком нравился рассчитывавшей совсем на другое девушке. Ковалёва последний факт не волновал, как говорится, напросились в гости — бога ради, но будьте любезны жить по правилам, установленным хозяином. И ничего тут не поделаешь. Тем более в деньгах он дочь не стеснял, но тратить их было особенно и не на что, разве что на шмотки, потому как ночные клубы и прочие развлечения подобного рода для неё были закрыты напрочь. В девять — домой, не приедешь сама, возьмут за шкирку и приволокут. В первый раз так и случилось, кстати.

Словом, не слишком подходил Ковалёв на роль любящего отца, хотя, надо сказать, не слишком страдал от этого, и к концу первой недели пребывания дочери в его доме в нём сложилась взрывоопасная атмосфера.

Глава 2

— Никуда, ни на какой концерт ты не поедешь.

Ковалёв прошёлся туда-сюда по комнате, вернулся и сел в кресло. Взял газету и демонстративно зашуршал ею, показывая, что разговор окончен. Не то чтобы она была ему нужна, под рукой адмирала были многократно более точные и объективные источники информации. Даром, что ли, аналитический отдел ест свой тоненький кусочек хлебушка с толстым слоем масла, да ещё и чёрную икорочку сверху ложками кладёт? Нет, ребята вполне своё жалованье отрабатывают, и нужды просматривать перлы не слишком умных людей, называющих себя журналистами, в общем-то, не было, но газета являлась классическим, многократно обыгранным и в кино, и в литературе стереотипом, намёком на то, что разговор окончен. Умный, как говорится, поймёт, а свою дочку дурой Ковалёв не считал. Да, невоспитанной, да, три раза необразованной, но никак не дурой. Во-первых, втихую протестировал её и получил обнадёживающие результаты, а во-вторых, с известной долей самомнения считал, что у такого умного, как он, отца дочка дурой родиться не может. Конечно, пословица о том, что на детях природа отдыхает, родилась не на пустом месте, но как раз к ней Ковалёв относился с известной долей скепсиса. Ну не мог он представить свою дочь дурой — это, наверное, свойственно каждому отцу. А раз так, то намёк будет понят и чадо, наконец, заткнётся. Но, как оказалось, не в этом случае.

— Ну папа-а-а, — капризно заныла дочь. — Как ты не понимаешь? Это же…

— «Смердящие»? — перебил её Ковалёв. — Или как там их? «Сопящие»? «Пищащие»? «Хрипящие»?

— «Блестящие»!

— И что?

Дочка была фанаткой этой группы, и Ковалёв это отлично знал и, естественно, название помнил. Возможно, если бы она уже неделю не ныла о том, что, раз в соседний город приезжает её любимая группа, она кровь из носа должна быть на концерте, а просто один раз попросила отца по-человечески, он бы её туда отпустил, а может, и сам скатался, благо недалеко — всего-то километров триста. Не потому, что на концерте желал побывать, а просто так, чтобы посидеть вволю за рулём, почувствовать скорость… Что интересно, имперские боты, а тем более крупные корабли этого ощущения практически не давали, и потому, будучи дома, Ковалёв порой совсем не против был полихачить. Но дочка начала тупо ныть, и адмирал так же тупо разозлился. Зря, конечно, можно было просто выделить ей человека в сопровождение и отпустить, однако давать обратный ход ему уже не хотелось. В результате сейчас вздорная девица расписывала ему, какая это замечательная группа, какие у неё замечательные хиты, и вообще… А Ковалёв слушал и тихо сатанел, проклиная день и час, когда человечество изобрело шоу-бизнес вообще и «ящик» в частности.

— Ни на какой концерт ты не поедешь, — медленно, с расстановкой, но так, чтобы сразу стало понятно, что это окончательное решение, сказал он, когда дочь замолчала на секунду. И замолчала-то просто для того, чтобы воздуху в лёгкие набрать — и всё, упустила инициативу. — Ты ещё не поняла, почему я не то что имена, а даже название этих твоих… Как их там? Словом, почему я их запоминать не намерен? Или объяснить?

— Ну объясни!

Дочка, похоже, решила стать в позу. Слёзы из голоса моментально исчезли, руки в бока упёрла — явно хочет скандала, совсем как мать, и не скажешь, что сопля совсем. Жаль, что аргументы до неё сейчас не добьют, не достучатся до мозга, подумал Ковалёв. Но сказать всё равно было надо, если не сразу, то через год поймёт, никуда не денется. Память — штука хитрая, всё, что можно, фиксирует, глядишь, со временем что-нибудь и просочится до думательной горошины.

— Юля, ты имена официантов в ресторанах или там в кафе запоминаешь?

— Нет, а что?

— Ничего. Просто скажи, почему ты их не запоминаешь?

На сей раз дочка задумалась, очевидно, вопрос поставил её в тупик. Ковалёв внутренне обрадовался, потому что если человек хотя бы пытается думать, то для него ещё не всё потеряно. Однако пытаться думать и получить результат или хотя бы родить сколь-либо умную мысль — две большие разницы. Так что пришлось Ковалёву объяснить: