Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон

– Почему Датама бьет тебя и приказывает, что надо делать? – поинтересовалась Гозтан.

– Это, пожалуй, самый сложный вопрос, – ответил Ога.

Он объяснил ей социальную иерархию Дара. Начертил в воздухе пирамиду, похожую на Большой шатер. На вершине ее находился могущественный император, сразу под ним – вельможи, генералы и чиновники, выполнявшие все его прихоти. Еще ниже располагались ученые, владеющие волшебством письменности и знаниями мудрецов, купцы, спящие на шелковых простынях и употребляющие пищу при помощи серебряных палочек, а также землевладельцы, чертящие линии на бумаге и считающие деньги. В самом низу находились крестьяне, которые не владели ничем, кроме самих себя, а иногда были лишены даже этой привилегии. Они добывали пищу в земле и воде.

– Одни рождаются властителями Дара, а другие простыми крестьянами, – заключил Ога, указывая на вершину и основание воображаемой пирамиды. – Так уж повелось.

Гозтан поняла не все – значение слишком многих слов ускользнуло от девушки, – но ее поразило, насколько это было похоже на уклад жизни в степи, по крайней мере после победы над агонами. На вершине пэкьу, под ним – таны-гаринафины, таны-тигры и таны-волки, выполняющие все его прихоти. Большинство танов были вождями малых племен, состоявших из нескольких кланов, или вождями больших кочевых племен, возникших в результате объединения территорий и некоторых древних племен. Еще ниже находились нарос-вотаны, владельцы больших стад и множества рабов, и просто нарос, у которых скота и рабов было меньше. Воины из этих сословий служили в армии пэкьу Тенрьо в качестве командиров и наездников гаринафинов. Под ними располагались кулеки, ничем не владевшие и получавшие мясо и молоко за присмотр над наросскими стадами и службу пехотинцами. А в самом низу были рабы-агоны, не владевшие даже собой, ибо их жизнями всецело распоряжались льуку.

Одни рождаются танами, а другие рабами. Таков естественный порядок вещей.

Или нет? Разве пэкьу Тенрьо не перевернул старую пирамиду, сделав правителей-агонов рабами? А теперь вот появились чужаки из Дара, желающие встать над ее народом. Кто знает, что уготовано в будущем?

– Ты изобразил на панцире черепахи свою семью? – спросила Гозтан.

– Да, – ответил Ога с болью и тоской. – Мне хотелось… сделать что-нибудь, чтобы родные знали: я ни на день не перестаю думать о них.

Он рассказал девушке о своей жизни рыбака-земледельца на берегах острова Дасу. Поведал ей о своей жене и двух взрослых сыновьях, о великой буре, во время которой родилась его маленькая дочь. О еще более суровой буре в лице вспыльчивого судьи, по прихоти которого Огу разлучили с семьей и отправили далеко от дома, так что он в конце концов оказался за Стеной Бурь.

– Властители Дара относятся к тебе не лучше, чем к нам! – воскликнула Гозтан.

– Море омывает как берега Укьу, так и берега Дара, – согласился Ога.

– Раньше я думала, что вы все одно стадо, одна стая.

– А я раньше думал, что вы все один косяк, один стручок.

– Какие у тебя сыновья?

Тон, которым Ога рассказывал о сыновьях, напомнил Гозтан ее отца, Дайу. У того с рождения одна нога была короче другой, а потому в воины его не приняли. Но у него был дар толкователя знамений Диасы, ясноокой Палицы-Девы и охотницы, а еще он умел безошибочно выслеживать косматых волков и диких быков по следам и помету. Следуя его указаниям, охотники всегда находили богатую добычу.

Но всякий раз, когда Гозтан ходила с отцом на охоту или отправлялась в набег, он больше времени постился и молился Диасе, чем помогал дочери выслеживать кочевых муфлонов и мшисторогих оленей. Толку от него не было.

– Почему ты не помогаешь мне? – спросила она однажды в отчаянии.

– Когда ты еще была в материнской утробе, – ответил отец, – я поклялся Диасе, что до конца дней стану отдавать ей свою часть охотничьей добычи, если она сохранит тебя здоровой и невредимой. Когда ты родилась, я двадцать раз пересчитал твои пальчики и измерил твои ручки и ножки, пока не убедился, что богиня вняла моей мольбе. Поэтому, дочка, я не ем мясо и костный мозг, которые ты приносишь с охоты, и всякий раз, когда тебе грозит опасность, напоминаю богине о ее обещании.

Тогда Гозтан не нашлась, что ответить. В том возрасте, когда ты уже не маленькая девочка, но еще не женщина, трудно понять, что такое отцовская любовь, и осознать, что все мы смертны. По крайней мере, все это сложно выразить словами. Отвернувшись от отца, чтобы тот не видел ее слез, Гозтан сделала вид, что заметила быстроногого муфлона и погналась за ним.

Наверное, отец и теперь молился за нее.

Чтобы не заплакать и на этот раз, девушка торопливо спросила:

– Кто научил тебя гравировке с помощью сока кактуса?

– Да никто не учил. Это само получилось, ну совсем как с вашим языком: у одного человека кое-что подцепил, у другого. Когда меня посылают на берег за провизией, я наблюдаю, слушаю, иногда улучаю возможность задать вопрос. Но вы не слишком откровенны и дружелюбны со мной.

– Немудрено, учитывая, что твой народ хочет обратить нас в рабство и убивает всех несогласных, – заметила Гозтан.

– Многие из нас просто хотят вернуться домой, – ответил Ога после неловкой паузы.

Она подумала о шрамах на его теле и смягчилась.

– Может, теперь, после того как ты подарил ему чудо, Датама станет лучше к тебе относиться.

Ога снова рассмеялся, раскатисто, тепло и заразительно.

– Датама только наобещал мне три короба ценностей и личную каюту. А на самом деле мне лучше держаться от него подальше и забыть об обещании. Такие, как он, не любят, когда им напоминают об оказанных услугах.

– Почему ваши правители так глупы? Разве они не видели, как дети льуку играют с резными овечьими костями, а юноши и девушки набирают воду в бурдюки с гравировкой на горлышках?

– Мир выглядит по-разному в глазах крестьянина и в глазах сановника.

Гозтан снова непонимающе помотала головой. Опять это странное слово – «крестьянин».

– Глаза Датамы настроены видеть только течения власти; ко всему остальному он слеп, – объяснил Ога. – Он не готов видеть в льуку ни красоты, ни пользы, а поэтому проходит мимо ваших детей с резными игрушками и ваших жилищ с резными костяными столбами, не замечая их. Когда я выгравировал на панцире черепахи карту, применив технику льуку, он узрел лишь то, что хотел. Ваше искусство интересует его не больше, чем коралловые города юрких креветок интересуют купологолового кита, преследующего гигантского кальмара.

– У креветок есть города? – в недоумении спросила Гозтан.

– Давай я расскажу тебе историю.

Глава 4 Сказители

Укьу-Гондэ, год прибытия чужеземных городов-кораблей (известный в Дара как первый год правления Праведной Силы, когда император Эриши взошел на трон после смерти императора Мапидэрэ)

Давным-давно, когда боги были молоды, а люди еще моложе, Луто и его брат Тацзу, повелители морей, поспорили о мудрости смертных.