Шрифт:
Динка проснулась посреди ночи – будто кто в бок ее ткнул. Младшая сестра, Маняша, посапывала на соседней кровати. Луна заглядывала в окно ополовиненным боком – то ли надкусанный блин, то ли початый круг сыра. Серебристый ее свет мягко обводил немудреное убранство детской комнаты: стол-книжка, заменявший сестрам письменный стол, рядом – два стула с аккуратными горками покрывал на сиденьях и школьной одежды на спинках. Кособокий шкаф с деревяшкой вместо ножки – Динка постоянно ударялась об эту распорку то мизинцем, то большим пальцем. Книжная полка с учебниками и настольная лампа – вот и все, что было в детской.
За стеной кто-то
Отец скидывал обувь и рабочую одежду на пол, не умывшись шел на кухню. Суп ел прямо из кастрюли ложкой, вылавливая все мясо, а потом бросал многострадальную ложку с громким звоном в раковину.
Если мама была дома, начиналась ссора. Отец укорял ее за то, что она не работает («Да где же я работу найду, если ее нет»), не экономит («Вась, девчонки и так мясо едят раз в неделю, куда еще экономить»), что хлеб черствый и еще, и еще, и еще… Когда мама наконец-то нашла работу, упрекал ее в том, что она бросает семью среди ночи, и вообще – подозрительная работа какая-то. «Уж не путанишь ли?» – грозно вопрошал отец. Динка не знала, что значит это слово, но смутно представляла себе, что это как-то связано с запутыванием: людей ли, ниток, бельевых веревок. С одной стороны, она была рада, что мама нашла работу – в доме появилось молоко, а иногда и свежие фрукты. С другой – поддерживала отца: зачем что-то или кого-то запутывать? Но, так или иначе, в такие моменты девочки прятались в комнате и боялись выйти даже в уборную. Потом отец перестал пить.
Обычно он приходил с работы в шесть вечера, если же задерживался, это означало одно – пьет. Вот и в этот раз часы показывали четверть девятого, а отца все не было. Маняша с тревогой смотрела на циферблат, потом на Динку, потом на маму – и так по кругу. Мама собиралась на работу, давая Динке последние указания, но та слушала ее вполуха – смотрела то на часы, то за окно.
А за окном лип к стеклам серый беспросветный и холодный ноябрь. Ветер завывал в полуоткрытой форточке, в стекло колотился снег с дождем, оставляя после себя длинные мокрые дорожки. И от этого всего Динке было горько и безрадостно.
– Мамуля, пожалуйста, останься сегодня дома, – прерывающимся голосом попросила она.
– Дина, ты уже взрослая, должна понять, что…
– Работа, – перебила ее Динка и тихо вздохнула, – когда-нибудь мы будем жить хорошо?
– Конечно, – мама ласково погладила Динку по щеке, а глаза ее странно заблестели.
Тут в замочной скважине раздался шорох ключей. Динка бросилась открывать двери. На пороге стоял отец: мокрый – вода стекала с него ручьями, нос посинел от холода, в покрасневших обветренных руках он держал что-то маленькое и пищащее. «Принес!» – возликовала Динка внутри и кинулась к отцу. Тот протянул ей сложенные руки и, виновато улыбаясь, произнес:
– Вот, нашел у подъезда. Почти замерз и плакал как ребенок.
Подбежала Маняша, выхватила из рук отца пищащий комочек и, причитая, утащила его в комнату. Динка бросилась следом за ней. Увлеченные спасением котенка, они не сразу услышали,
как отец с матерью начали ругаться.– Закрой рот, тупая баба, я содержу тебя и твоих детей!
– Это наши дети! Я работаю также, как и ты, а еще огород и быт тяну на себе, пока ты в гараже пьешь!
– Еще неизвестно, что там у тебя за работа такая по ночам!
– Постыдился бы уж чепуху молоть! Последние мозги пропил!
– Не называй меня алкашом, а то…
– А то что? Что ты мне сделаешь? Уйдешь? Скатертью дорога! Только кому ты нужен, алкаш несчастный!
– Я сказал, не смей….
Потом в коридоре что-то ухнуло, стукнуло, коротко, по-чаячьи и как-то болезненно вскрикнула мама. Динка рванулась в прихожую. Тусклая лампочка без абажура освещала унылым желтым светом отца с занесенным кулаком и маму, сидевшую на полу у вешалки. Из носа у нее текла струйка крови, щека была круглая и красная, как зимнее яблоко. Не соображая, что делает, Динка повисла на поднятой руке отца.
– Папочка, пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо. Там Маняша, не надо, – повторяя эту скороговорку, она заглянула в глаза отца – пьяные и налитые кровью. Глаза не человека – зверя.
От страха Динка заплакала. Потом случилось сразу много всего и быстро: отец рухнул на колени как подкошенный, мать кинулась к нему, подхватила Динку и оттащила под вешалку, из комнаты с громким криком и плачем выскочила Маняша. Когда же отец уснул посреди прихожей, как был – в рабочей одежде, похожий на кучу грязного белья, мама уложила девочек спать, а сама убежала на работу.
Утром Динка увидела отца: опухший, но чисто выбритый, после душа, он приготовил завтрак, накрыл на стол и ходил от окна к столу в ожидании жены. На столе стояли цветы.
Когда мама пришла домой, Динка сперва не узнала ее: левая половина ее лица стала похожа на баклажан. Не обращая внимания на мужа, она обняла дочерей и прошла в спальню, чтобы переодеться. Но не успела она сделать и шагу, как отец бросился к ней в ноги, обхватил колени и заговорил прерывающимся голосом:
– Надя, прости, прости непутевого! Больше ни капли в рот не возьму, только прости!
Мама стояла молча, будто окаменев, смотрела куда-то в сторону. По щекам у нее снова текли слезы. Как будто через силу она подняла руку и тронула мужа за плечо:
– Вставай, Вась. Будет тебе уже, дети смотрят.
С того момента прошло два года. Отец не пил даже пиво, даже на Новый год, даже на день рождения. Котенок тот вырос в Графа – ласкового, но ленивого кота.
И вот теперь Динка с замиранием сердца прислушивалась к разговору за стеной. Неужели отец снова начал пить?
Тихонько, чтобы не скрипнула кровать, она вылезла из-под одеяла и на цыпочках прошла к кухне, встала под дверями и прислушалась.
– …и никак иначе. Надо уезжать.
– Вась, ну куда ехать-то, подумай. Тут у нас и квартира, и огород, тут и родители похоронены.
– Завод закрывают, работать будет негде, – кипятился отец.
– Да как же так, да разве ж так можно, – причитала мама. – Где же люди буду работать? Как жить? На что детей кормить?
– Вот потому и надо уезжать, пока есть возможность.
– Ох, Вася, куда же мы поедем. Кому и где мы нужны?
– Не знаю, но надо уезжать.
Динка оторопела: как уезжать? Куда? Зачем? А как же конкурс в художке? Ведь главный приз же – поездка в Москву! Родители еще о чем-то спорили, но Динка уже не слушала и не слышала их.