Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса

Задавая этот вопрос, я вовсе не иронизирую: лично я готов признать, что ответ, то есть отсутствие такового вообще, вполне может быть самым здравым в нынешней ситуации. Это, конечно, самый простой ответ, а потому и самый заманчивый. Проблема нашей цивилизации, которая, признаться, полностью созвучна моей проблеме как писателя и в некоторой, надеюсь, ограниченной степени созвучна вашей проблеме как читателя, – в скуке.

Давайте будем честны: апокалипсис жутко скучен. Для меня, например, конец света бесконечно невесел. И меня уже тошнит от изменения климата. Можно ли одновременно бояться и скучать? Реально ли скучать от ужаса – если не от того буквального ужаса, который практически никогда не испытывают люди вроде меня, то, по крайней мере, от абстрактного ужаса, который, как усыпляющий газ, испускает вся тема экологической катастрофы?

Угроза ядерной войны, которая довлела над нами б'oльшую часть двадцатого века, по крайней мере, позволяла сосредоточиться. Признайте, что ядерная война при всех ее значительных недостатках была чем-то захватывающим. Она подчинялась определенным правилам и условностям. Были и глобальная паника, и гарантии взаимного уничтожения, теория игр, грибовидные облака, тотальная и мгновенная аннигиляция. Был сюжет, и была драма. И что еще важнее, были действующие лица: главные герои и их антагонисты, парни с пальцами на кнопках, которые либо нажимали, либо не нажимали. И когда дело дошло до уличных протестов, призывавших к полному ядерному разоружению, было вполне рациональное и достижимое требование. Какой бы неотвратимой эта война ни казалась довольно длительное время, на самом деле никто не хотел ядерной войны. Все понимали, что это был бы акт безумия, моральный гротеск – вбивать коды, запускать боеголовки, чтобы вызвать мгновенные массовые уничтожения невиданного масштаба.

Важно то, что мы не были среди главных героев и их антагонистов. Мы не собирались набирать на клавиатуре коды запуска. Мы были сторонними наблюдателями, которые периодически съеживались от ужаса, иногда, возможно, брали в руки какой-то плакат и что-то скандировали, если об этом просили. Мы не хотели в могилу, но знали, что если мы все же туда загремим, то сделаем это более или менее пассивно, более или менее без ощущения чувства вины.

«Когда-то люди видели в апокалипсисе непостижимую карающую руку Бога, – писал немецкий писатель Ганс Магнус Энценсбергер [3] в своем эссе конца 1970-х годов. – Сегодня он предстает перед нами как скрупулезно просчитанный продукт наших собственных действий. Апокалипсис, – пишет он, – когда-то представлял собой исключительное событие, которое должно было наступить внезапно, прийти без предупреждения, как гром среди ясного неба: непостижимый момент, который предвидели только провидцы и пророки, – но, разумеется, никто не хотел слушать их предупреждения и предсказания. В наше время о конце света вещают, кажется, из каждого утюга, лишая его элемента неожиданности; кажется, это только вопрос времени. Страшный суд, который мы себе рисуем, подкрадывается исподволь, действует исподтишка и мучительно медленен в своем приближении – апокалипсис в замедленной съемке».

3

Ганс Магнус Энценсбергер – немецкий поэт, писатель, детский писатель, драматург, эссеист, переводчик, издатель и общественный деятель левого толка.

Замедленность – нечто новое в истории. Апокалипсис, как религиозный, так и светский, всегда рисовался как ослепительная вспышка, внезапное вмешательство божественного или технологического порядка.

В настоящее время нет никакого мифологического шаблона, который помог бы нам понять нынешнюю мутировавшую форму конца времен. Мы не знаем, как думать о нем, как придать

ему хоть какое-то обличие мифа или истории. И потому мы имеем лишь метастазы наших представлений о грядущем конце света, которые распространяются в культуре подобно болезни крови. Медленный и коварный гибельный рок, на который указал Энценсбергер, принимает множество форм, проникает в самые неожиданные места. Нет единой причины, нет единого очага, откуда мы могли бы ждать апокалиптическую беду. Всадники [4] повсюду и все время.

4

Всадники – имеются в виду всадники Апокалипсиса – библейские персонажи, олицетворяющие катастрофы и катаклизмы, предваряющие события второго пришествия и Страшного суда. Описываются в шестой главе Откровения Иоанна Богослова.

В этой правде скрыт еще более глубокий смысл: я не знаю, как бы я поступил. Я хочу, чтобы в моем унитазе был смыв. Хочу, чтобы у меня был музыкальный стриминг. Я хочу покупать то, что хочу покупать, есть то, что хочу есть, идти туда, куда хочу идти. Хочу иметь возможность покидать свой крошечный остров в Северной Атлантике, когда мне это нужно или когда просто хочется. И если белые медведи будут умирать от голода из-за разрушения их среды обитания, я хочу смотреть на YouTube огорчающие меня до глубины души видео об этом.

Позже вы увидите, что эта книга о нашем апокалиптическом времени полна интерлюдий, посвященных путешествиям в самые различные места – Украину, Калифорнию и Южную Дакоту, Новую Зеландию и в высокогорья Шотландии, – и эти путешествия я совершал не пешком, не под парусом и не на поезде. Дальше вы узнаете, что, когда я ездил по разным странам в поисках материала для этой книги, я посетил и многие другие места, чтобы говорить о своей предыдущей книге. След, оставленный мною, так же широк, глубок и неизгладим, как и моя вина.

Мои дни – это шествие последних времен и снятых печатей [5] . Я сам тот апокалипсис, о котором повествую. Таково провозвестие этой книги.

Истоки моей одержимости этой темой глубоко захоронены вместе с затопленной цивилизацией детства. Одно из моих самых ранних воспоминаний относится к концу света. Я был на кухне бабушкиного дома. Бабушка стояла у плиты, а я сидел за столом с дядей, который объяснял мне, что случится, если Соединенные Штаты и Россия решат обменяться ядерными ударами. Не могу назвать причину выбора этой темы для нашего разговора, но то была середина восьмидесятых, и ветерок «холодной войны» все еще витал в воздухе. В любом случае это было вполне в его духе. Мне было лет пять, может, шесть.

5

Печати – «И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями» (Отк. 5:1). Откровение Иоанна Богослова, глава 6: в ней происходит снятие первых шести печатей. Христос, будучи единственным во всем мире, кто достоин и способен сделать это, берет книгу из руки Сидящего на престоле, то есть Бога Отца, и снимает с нее печати. Толкования образа запечатанной книги различны.

Из вазы с фруктами, стоявшей в центре стола, он выбрал сначала три яблока, а затем два маленьких мандарина. Яблоки он разложил на столе с равными промежутками, а мандарины аккуратно поставил на крайние яблоки, не тронув среднее.

– Яблоко слева, – сказал он, – это Соединенные Штаты, а яблоко справа – Россия. Яблоко посередине – это Ирландия, где находимся мы.

Он объяснил, что Ирландия примерно между Соединенными Штатами и Советским Союзом, гигантскими странами, о которых можно сказать главное: они презирают друг друга по причинам, слишком сложным, чтобы вникать в них ребенку, и они обе до зубов вооружены ядерными ракетами – бомбами настолько мощными, что они способны в считанные мгновения уничтожить целые страны. Мандарины выступали в роли ядерных бомб.

– Допустим, русские решили запустить по американцам ракету, – сказал он. – Пуск ракеты быстро засекут американские системы раннего обнаружения, и американцы тут же запустят в ответ свою ракету. – Он схватил мандарины со сверхдержавных яблок и подбросил их навстречу друг другу над столом. – А поскольку Ирландия расположена как раз между Россией и Соединенными Штатами, – сказал он, – ракеты столкнутся прямо над нашими головами.

Тогда, размазав друг о друга два мандарина над средним яблоком, он с мрачным удовлетворением сказал:

– Спокойной ночи, Ирэн!

Я не помню своего впечатления от этого спектакля. Но то, что я рассказываю вам о нем сейчас, более тридцати лет спустя, в контексте книги об апокалипсисе, свидетельствует о наличии отпечатка в глубинах моей психики. Как ни странно, это никогда не мешало мне наслаждаться мандаринами.

Творивший в пятом веке Блаженный Августин [6] заметил, что за три столетия до него самые ранние последователи Христа, охваченные апокалиптическим пылом, считали, что живут в «последние дни» творения.

6

Блаженный Августин (354–430 гг. н. э.) – христианский богослов и философ, влиятельнейший проповедник, епископ Гиппонский, один из Отцов христианской церкви.

«И если тогда были “последние дни”, – писал он, – то тем более теперь!»

Рассуждая на эту тему, я скажу, что, по сути, у нас всегда конец света. Вся наша цивилизация – от Рагнарёка [7] и Откровения [8] до «Дороги» [9] – покоится на фундаменте потопа и огня. Но что если теперь это особенно конец света, то есть еще больший конец света: реальный, всамделишный и самый конечный конец (или что-то очень близкое к тому)? Тогда что же подразумевать под концом света? Потому что, по правде говоря, разве сама эта идея не абсурдна?

7

Рагнарёк (Рагнарок) (др. – сканд. Ragnar"ok, Ragnarokkr – букв. «Судьба богов», «Сумерки богов») – в германо-скандинавской мифологии – гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой между богами.

8

Откровение – зд. Откровение Иоанна Богослова, также известное как «Апокалипсис». Название последней книги Нового Завета в Библии.

9

«Дорога» – впечатляющая постапокалиптическая драма 2009 г., в которой рассказана история отца и сына, пытающихся выжить на Земле после страшных катаклизмов, когда почти все живое уничтожено, а люди поедают друг друга. Экранизация романа Кормака Маккарти.