Диомед, сын Тидея
Шрифт:
Кносс. Руины дворца. Вечная дорога привела меня к своему истоку.
Царство Миносов. Крит.
– И ты решил, Идоменей?
– Еще нет...
Мы встретились здесь, в развалинах Кносса, в двух шагах от страшного Лабиринта, где до сих пор бродит тень Астерия. Минотавра, где в разрушенных залах слышен шелест давно истлевших одежд, где лики сгинувших в далеких веках царей смотрят со стен на чудом уцелевший каменный трон – тяжелый, высеченный из цельного мрамора. Трон Миносов... Мы здесь, потому что Идоменею, басилею Крита, больше негде встретить гостя. Бывшему басилею...
– У меня больше тысячи воинов, Идоменей. Мы могли бы отвоевать Фест, затем
Он не ответил, даже не обернулся. Потомок Миносов не смотрел на погибший город, на твердыню его великих предков. Вдаль глядел – на серое осеннее море, на неровное пятно у горизонта...
...Островок Дия – первая земля, куда ступил мой Дед, мой НАСТОЯЩИЙ Дед, когда пришел ЕГО час покинуть Крит и начать Титаномахию...
– Мы разрушим Фест, устроим резню... Что дальше, Тидид? Ты ведь сам не стал возвращаться в Аргос!..
Скучна наша судьба, судьба вернувшихся в родной... в чужой дом. Скучна, одинакова – как похожи истлевающие трупы на поле боя. Родич-предатель, захвативший престол, жена, уставшая ждать и греющая чужое ложе...
На Крите мятеж, на Крите война. И никому уже не нужен слишком поздно вернувшийся басилей.
– Я думал найти дочь, Тидид. Верил, что она еще жива, надеялся... А теперь мне уже не на что надеяться...
Что сказать, как утешить? Родич-предатель, захвативший престол, позаботился о том, чтобы наследница Миносов исчезла навсегда.
Дрогнули широкие плечи под черным плащом. Медленно, не спеша обернулся Идоменей. И пуст был взгляд его глаз.
– Уплывай, Тидид! На Востоке, на Кипре, сейчас со-эираются все уцелевшие. Там – твое царство.
– А ты?
He спешил с ответом критянин, молчал. И почудилось, будто над мертвым городом прошелестели железные крылья Таната Жестокосердного.
– Я хочу умереть Миносом...
– ...Ты Сияющий, Диомед, но Сияние – знание тех, кто живет сейчас, в наши дни. Оно лишь отсвет древней мудрости. На Крите помнят очень многое, особенно потомки тех, кто жил здесь еще до Зевса. Думаешь, я не смог бы отомстить, не смог бы сдвинуть с места горы и обрушить их на головы предателей? А что дальше? Люди не имеют права на такое. А мы – еще люди, Тидид, и я – человек... Не очень трудно завоевать царство, и править им не очень уж трудно. Но Миносом так не стать. Для этого мало власти, и знаний тоже мало. Нам с тобой известно о Номосах, о бесконечном мире, сотворенном Единым. Но что дает знание? Уверенность в себе – не больше. Минос – – это тот, кто сам меняет мир, кто прокладывает дорогу в недоступные Номосы, соединяет миры воедино. Когда-то сын Дия, первый Миное, открыл дорогу на Восток. Я стану последним Миносом, Диомед. Путь на Запад закрыт уже многие годы – я открою его вновь. Попытаюсь... И если это удастся, мне не будет стыдно смотреть в глаза предкам, когда мы встретимся с ними у Белого Утеса. А тут мне уже нечего делать! Пусть Океан даст мне силы...
Над Кноссом, городом руин, – ранние осенние сумерки. Негромко звучит голос критянина. Серые тени с громадными рогатыми головами обступили нас со всех сторон.
Слушают.
Кивают...
...И снова – серое осеннее море, черный «Калидон», злой ветер, бьющий в лицо, холодные соленые брызги на щеках. Мы плывем на восток. Дамед-ванака возвращается в свое царство.
Но отчего так не хочется возвращаться?
На острове Халка – маленькой рыбешке, прижавшейся боком к каменной громаде рыбы-Родоса, – крик до небес. На острове Халка – пир мертвецов. Знакомые мертвые лица, знакомые мертвые голоса. Одна гордыня еше жива –
она умирает последней, даже после надежды.Крик, крик, крик...
– Я завоюю Кеми! Я... Я покажу этим эфиопам!.. Я покажу!..
...Менелай, белый от пьянства, с безумными круглыми глазами.
– А я... Я эту... Ливию! Я стану ванактом ливийским!.. ...Гуней – тот, кто пытался первым бежать из-под Трои.
– А я Фракию покорю! Фракию! Фракия моя, слышите?!
...Демофонт, младший сын Тезея-афинянина. Приплыл под Трою за два дня до победы. Недовоевал!
– А я пеласгов! Нечего им было Приаму помогать! Я их всех огнем выжгу! Как крыс!
...Антиф – его я вообще не знал, тут познакомились.
– А я... А я не знаю чего, но все равно завоюю! За что боролись? За что кровь проливали?
...Филоктет Олизонец – прятался всю войну на каком-то островке. Теперь вынырнул.
– За-а-а-аво-о-о-о-ою-ю-ю-ю-ю-е-е-е-ем!!!
Бывшие басилеи, бывшие наследники, бывшие эллиньг. Изгнанники.
Мертвецы.
– Все завоюем! Все-е-е! А потом вернемся в Ахайю – и всех резать станем! Резать! Жечь! Мстить!
– Ме-е-е-е-е-е-есть!!!
Крик над островом Халка, рев, ор нечеловечий. Гуляют мертвецы, давятся неразбавленным.
– Агамемнон убит – значит, я главный!
– А почему – ты?! Я – Менелай, третий воевода!
– Я буду воеводой! Я Гектора убил! Самого Гектора!
– Ты?!
– Ну... ранил. Все равно!..
Не навоевались мертвецы, не напились крови. Да и деваться им некуда – не пускает родная земля. Этим хоть повезло – они еще кричать могут. Только двое не орут, чаек не распугивают. Подалирий Асклепид – да я. Тихо сидим, тихо пьем. И разговариваем тихо.
– Я в Дельфах был, у пифии, – улыбается Асклепиад. – Спросил – вдруг подскажет. А она мне вопит: «Небо! На всех упадет небо! Поезжай туда, где небо тебя не задавит!»
– В Херсонес Карийский, – улыбаюсь я в ответ. – Он со всех сторон горами окружен. Если что – только накроет, как крышкой ларца...
Смеемся, хоть смеяться и не над чем. Стая мертвецов ищет место среди Номосов. Призрак Великого Царства снова бродит среди нас, распадаясь на мелкие смешные обрывки. Великое Царство Гунея Кифийца, Великое Царство Филоктета Олизонца...
– Ты думал, Тидид, всех их собрать? – кивает Подалирий на разгулявшихся Царей Великих.
Пожал я плечами. Думал. Уже не думаю. На Кипре нас немного, еще меньше в Азии, в Килии, Сирии, Финикии. Те, кто пошел со мной, – Аргос Корабельный, уже высаживаются в Аласии и на побережье Киццувадны, но их все равно слишком мало. Эта пьяная орава очень помогла бы Амфилоху Щербатому против хеттийцев и воинов ванакта Кеми. Но я уже понял – бесполезно. Эти орущие – уже не войско...
...Не войско? Проснулся на миг во мне Дамед, владыка жестокий, оскалил зубы. Не войско – но польза будет. Накинутся эти недобитки на хеттийцев и кемийцев – найдется чем соседей пугать! А как помрут они, уже всеконечно, под копьями и булавами, так и мне спокойней станет. Вот только Менелая белокурого жалко.
Послушал я Дамеда-ванаку, послушал себя-прежнего – ох и стыдно стало. Стыдно, тоскливо...
– Ты им объяснишь? – словно услыхал мои мысли Асклепиад. – Завтра, как проспятся?
И вновь пришлось плечами пожимать. Объясню, конечно. На пальцах растолкую, что порознь нечего и пытаться Номос Востока покорить. Да вот послушают ли?
...Ой, не послушают!
– Ливия моя! Моя! Так и называйте меня: Гуней Ливийский!
– А я Пеласгийский!
– А я этот... кра... тра... Фракийский!