Дионисов. За власть и богатство! – I
Шрифт:
— Конечно. По мне же было видно, что я кину, так?! — вспылил я.
— Нет-нет! Конечно нет! — она подошла и попыталась положить руку мне на грудь, но я увернулся. — Ты знаешь… мне сложно доверять людям. Я прошла через многое… долго пыталась довериться кому-то, но до сих пор так не смогла. Но с тобой у меня почти получилось. Ты знаешь… я по-настоящему была счастлива в эти ночи с тобой. Ты… такой молодой, такой свежий, и такой опытный…
— Не пытайся меня забалтывать, падшая женщина, — оскалился я и тут меня осенило. — А! Я понял, кстати, к чему ты ведёшь. Ты говорила,
Я щёлкнул ключом, закрылся изнутри, открыл сейф, отсчитал миллион в пяти пачках. Вернулся в коридор и протянул — она, разумеется, ждала меня
— Бери, — и сунул в руки. — Можешь считать, столько стоили твои услуги. А трахаешься ты хорошо, это да.
Это был запрещённый приём. Мне было это даже как-то больно говорить. Ведь она точно была девушкой, которую я ещё недавно пытался спасти, и которую только что назвал проституткой.
Деньги полетели мне обратно в лицо. Из её глаз брызнули слёзы.
— Идиот! Скотина! Мне правда было хорошо с тобой! Со мной давно не обращались, как с женщиной, постоянно только как с игрушкой или дешёвой актрисой!
И тут я сломался. Да-да, всё тот же проклятый триггер «женщина в беде». А она была в беде, это точно, без всяких шуток. Хрен-то там нормальная женщина высшего сословия будет шляться по рейсовым кораблям с фокусами и клеткой с неизвестным зверем.
И ведь рыдала-то она вполне естественно. По-настоящему рыдала — в этом у меня ни тогда, ни после сомнений не было.
И как-то незаметно для себя я собрал все деньги и закинул обратно в номер, незаметно обнял её, обзывая «актриской». Потом она как-то совсем незаметно спросила:
— Может, мы… в последний раз…
Ну и как-то совсем незаметно этот «последний раз» начался у неё в номере. Сначала тихо, потом всё громче и громче, а потом и вовсе — «давай, накажи меня, ещё, ещё», и в этом духе.
А после я упал, обессиленный, закрыл глаза, а затем открыл…
И обнаружил, что уже утро. Что в голове шумно от какой-то дряни — почти как тогда, в день первого моего пробуждения здесь. Что номер абсолютно чист, за исключением записки на столе. Что дверь в номер приоткрыта, а из приоткрытого иллюминатора раздаётся припортовый шум и крики чаек.
Сперва я ещё не всё до конца понял, но посмотрел в окно — а там было солнце на горизонте, и от края до края горизонта урбанистический пейзаж, как-никак, Нововаршавск, крупнейший город на континенте, пять миллионов жителей…
А потом я бросился из номера в соседний, свой.
Который, оказался закрыт. Рустам выглянул из нашего люксового номера, и открыл глаза от удивления и радости:
— Так вы здесь были?! Вы живы! А мы думали, что вас убили! Я ненадолго прервался, думал…
— Кто убил?!
— Ну — эти, — сказал он, кивнул на мой номер-эконом и сообщил. — Всё. Обчистили нас, Александр Платоныч. Утром ключ подкинули, а там сейф взломанный.
Это было ожидаемо. А в глазах была та ещё укоризна. И заслуженная, ведь.
— Где Ангелина?
— Ищет. Подняла на уши Штирцей и всех офицеров.
Возможно — поехала в порт. Мы как-то не подумали, что вы можете… в номере у этой…— Сучки. Шлюхи портовой, — подобрал я слово за него.
Стрёмно и гадко как-то всё было. Особенно от того, что обозвал её. Но тут я заметил ворчание за шторкой, открыл, а там…
Там была клетка с тупаем, который явно был рад меня видеть. И в ней, на поддоне, — записка на клочке газеты.
«Прости, мне правда очень-очень жаль. Я бы могла сказать, что влюбилась в тебя, если бы была уверена, что способна на любовь. Но я в рабстве у Анри, я должна ему ещё тридцать миллионов, и тогда он отпустит меня. Он сказал убить тебя, но я вместо яда применила снотворное. Если в тебе осталась хоть капля сострадания — можешь попробовать меня найти и спасти на следующих рейсах. Анатолэ оставляю тебе, мне показалось, что ты будешь ему лучшим хозяином»
Что ж, убедительно. Прям сейчас захотелось бежать и спасать.
Вернее, не то, чтобы спасать с целью именно спасти, а спасать с целью совершить ряд насильственных действий с тушкой того пузатого французишки, под руководством которого всё дело и было провёрнуто. Ишь чего задумал! Отравить меня!
На миг я подумал, что потерял всё, кроме жизни, этого несчастного зверька и двух более-менее верных товарищей. Но после успокоился, привёл в себя в чувства, и я понял, что предпринимательский инстинкт «не хранить все яйца в одной корзине» возымел свои плоды.
Во-первых, по заначкам в номере оказалось раскидано почти двести тысяч. Во-вторых — нашёлся золотой слиток в пиджаке, в котором я ходил на покер. Итого — чуть меньше полумиллиона.
Но что самое главное — в сейфе у Рустама лежало, помимо части уцелевшей наличности и всех наших документов — та самая закладная на поместье и участок!
Мы отыскали Штирцей и Ангелину, разразившуюся в мой адрес гневной тирадой, мне даже прикрикнуть пришлось, чтобы успокоилась.
— Я от своих обязательств не отказываюсь! Заработаем ещё. Главное — дом и участок сохранены!
Рустам начал опять старую песню:
— Платоныч… Тут такое дело. Я чаевыми и зарплатами триста пятьдесят собрал. Если надо — я вам отдам, как договаривались.
— Ещё чего. Более того — мы ещё тебе машину купим. Как и обещал.
А от капитана отсыпали ещё полтинник — в качестве «компенсации за моральный вред». В общем, конфликт с коллегами по будущему бизнесу спустя уже пару дней сошёл на нет. Зато Замойский, узнавший из-за беготни Штирцей о том, что меня обчистили, был прямо-таки счастлив.
— Обчистили! Ха! Какая-то проститутка обчистила нашего умника! Что, и закладную на имение увела, ага? И запонки полковника?
— Не дождёшься, — усмехнулся я в ответ, не уточнив, что запонки Омелия-таки увела. — Имение моё, можешь быть уверен.
— Ладно. Пускай эта никому не нужная рухлядь будет твоей!
Тоже мне, великодушие. Как будто бы она не оставалась моей во всех других случаях?
Пржевальский в кают-компании тоже узнал и не преминул отпустить колкий комментарий, который я тут же парировал: