Дипломат

– Поэтому он так уверен в вас? – сказал Мак-Грегор.

– А разве он уверен во мне? – со вздохом спросила Кэтрин.

– По-моему, да, – ответил Мак-Грегор и поинтересовался, чего именно Эссекс ждет по возвращении в Лондон.

– Давайте не думать о Лондоне, – сказала Кэтрин. – Сейчас мы здесь. Я готова никогда больше не видеть Лондона. – Она выпростала руки из-под одеяла и потянулась. – Я понимаю, почему вам здесь нравится больше, чем в Англии.

– В Англии вовсе не плохо… – начал он.

– Знаю, знаю, – перебила она его. – Но в этой стране чувствуется сила.

– Большинство англичан считает, что это ленивая, неповоротливая страна.

– Они ничего не понимают, – сказала Кэтрин. – Они никогда ничего не видят дальше своих дурацких козней. В такой стране, как эта, лучше быть кем угодно, но только не англичанином. Как здешние люди терпят нас? Как они могут так бесстрастно смотреть на наше пребывание среди них? Должны же они ненавидеть нас за наше вмешательство. Когда же они, наконец, поймут, что нас всех нужно выкинуть отсюда?

Она ждала от него ответа, но он только сказал смиренно: – Не спрашивайте меня, я знаю не больше вашего.

– Неправда, – горячо возразила она. – Вы знаете их язык и разбираетесь в том, что происходит. Разве они не понимают, что мы здесь для того, чтобы совать нос в их дела?

– Как они могут понять это? Кто, например, в Хаджиабаде может знать, что сеида сюда направила длинная рука департамента по делам Индии? Наше вмешательство всегда слишком косвенно и неуловимо. В Тегеране оно иногда обнаруживается яснее, но не настолько, чтобы иранцы могли понять его до конца и остановить. Для этого нужно добраться до его истоков.

– Тогда я вам советую начать с Гарольда, – резко сказала Кэтрин. – Каких еще истоков вы хотите искать?

– Мне кажется, он правильно оценил тазию.

– Ничего подобного, – сказала Кэтрин. – Вы с самого начала были правы. Что бы Гарольд здесь ни увидел, на него это никак не подействует. Если он вдруг откажется от мысли искать опоры в религиозном фанатизме, то только потому, что он питает отвращение к потаенным уголкам человеческой души, не исключая и собственной. Это не имеет ничего общего с его политическими взглядами. Он в самом деле считает большинство людей дураками, и, по его мнению, ничто не может их изменить. Ничто!

– Мне все же кажется, что тазия кое-чему научила его.

– А мне не кажется, – сердито сказала она.

Прагматист Мак-Грегор и нативистка Кэтрин поменялись ролями, но одна только Кэтрин понимала почему.

– Этот отдельный случай не должен путать ваше представление о том, что делает Эссекс, – сказала она. Мак-Грегор ясно видел ее дыхание, белое в морозном воздухе. – Вы и он добиваетесь совершенно разных вещей.

Он сказал, что это ему известно.

– Вот и делайте из этого соответствующие выводы, – сказала она.

Мак-Грегор не испытывал ни малейшего желания пускаться в сравнительную характеристику самого себя и Эссекса – ни с психологической, ни с политической точки зрения.

– Я хочу от Эссекса только одного: чтобы он беспристрастно судил о том, что видит. Если он научится думать самостоятельно, вместо того чтобы следовать политике Фокса, тогда стоило приезжать сюда.

– Никогда он не будет судить беспристрастно, пока ему нужно придерживаться определенной политики.

– В здешних условиях некоторые политические установки легко могут оказаться несостоятельными.

– Только не в глазах Гарольда, – возразила Кэтрин. – Он способен цепляться за свою позицию вопреки всему. Никакие влияния извне не поколеблют его, если он принял решение. А он уже решил проводить здесь политику Фокса.

– В этом я не уверен.

– А я уверена, – сказала она. – Не обольщайтесь относительно Гарольда и не рассчитывайте на его благородство и справедливость. Добивайтесь своего, не жалея сил.

– Я так и думаю поступать. – Мак-Грегор попрежнему лежал на спине, глядя в ночное небо. – Каждый раз, когда он будет разговаривать с кем-нибудь из агентов посольства, я буду тут же возражать ему. Я не люблю спорить с ним, но другого выхода нет, и, быть может, это на него подействует. – Он повернулся на бок, чтобы посмотреть на Кэтрин, и про себя ругнул Эссекса за то, что тому вздумалось поехать в Курдистан верхом: все тело нестерпимо ныло и даже вытянуть ноги было больно. – Хотел бы я, чтобы все уже было позади и я мог выпутаться из этого дела, – сказал он.

– Вот как? – вызывающе спросила Кэтрин. – Вы хотите оставить судьбу этой страны в руках таких людей, как Эссекс, Пикеринг и Фокс?

– Нет. Я считаю, что судьбой страны должно распоряжаться ее собственное население.

– Это не дает вам права отмахиваться от политического значения вопроса.

– Я и не отмахиваюсь.

– Так что же вы намерены делать?

– Кое-что я все-таки делаю.

– Может быть, но все это имеет узко местное значение. Вы не умеете шире смотреть на вещи. Ведь то, что здесь Делает Эссекс, – это только часть определенной политической и дипломатической программы. А что вы против этого предпринимаете?

– А что я должен предпринимать?

– Не знаю, но, во всяком случае, вы должны решить, какова будет ваша позиция, когда наша поездка кончится. Ведь тогда-то вам и придется действовать.

– Пока я в Иране, я знаю, что хорошо и что плохо, но для всяких политических махинаций я не гожусь, и чем скорее я выйду из игры, тем лучше.

– А что вы думаете делать дальше? – спросила она. – Вернуться в Англо-Иранскую компанию?

– Это единственное место, где я могу работать по своей специальности, – уклончиво ответил он.

– Так вы вернетесь туда?

– Нет, – сказал он. Ему не хотелось обсуждать с Кэтрин свои планы на будущее. Он знал, какую опасность таит в себе такой разговор, но в своем нежелании работать в Англо-Иранской компании ему все же пришлось сознаться.

– Почему? – спросила она. – Чем вам плохо в Англо-Иранской компании?

– Ничем, – ответил он. – Там можно работать; у них имеется все, что мне нужно.

– Ну, так в чем же дело?

Он покачал головой. – Уж очень противно. Вся администрация ведет себя так, словно страна принадлежит ей. Англо-Иранская компания – первопричина нашего вмешательства в дела Ирана. Даже и близко не хочу подходить к промыслам'.

– Я вас туда и не пустила бы, – сказала она таким тоном, словно ее власть над ним была неоспорима. – Вы вообще-то думаете возвращаться в Иран?

Это уже была менее зыбкая почва.

– Не знаю, – сказал он. – Не вижу, зачем сюда возвращаться. В сущности, мне здесь нечего делать.

– Разве, кроме Англо-Иранской компании, нигде не требуются микропалеонтологи?

– Почти нигде, – ответил он. – Это очень специальная область, и только на нефтяных промыслах я могу добыть данные, нужные для моей работы.