Дипломат

– Да неужели! – воскликнул Эссекс. Кэтрин Клайв явно произвела на него впечатление. Вблизи она показалась ему еще лучше, чем на катке, а ее осанка и манера держаться совсем пленили его. Это могло бы польстить любой женщине, ибо Эссекс всех женщин сравнивал со своей матерью, а она была для него идеалом. Каждая красивая молодая женщина напоминала ему мать, вероятно потому, что она сохранилась в его памяти молодой. И себя он помнил мальчиком: вот он в солнечный, весенний день возвращается из Итонской школы в Лондон, выскакивает из коляски, взбегает на каменное крыльцо дома в георгианском стиле, дергает колокольчик у дверей и прислушивается к шагам матери; она уже знает, что это он, и сама идет отворять, а собаки яростно скребут лапами по ковру, и младший братишка стучит в окно возле двери. И вот она – его удивительная, нежная, прелестная мама; она ерошит ему волосы, просовывает пальцы под его накрахмаленный отложной воротник, гладит его шею и смеется, и почти несет его на руках по длинной лестнице в детскую. Она была единственная из всех виденных Эссексом женщин, которая за всю свою жизнь не сделала ни одного неловкого движения, не сказала ни одного неуместного слова, всегда сохраняла спокойную, благородную осанку, даже когда играла на полу с маленьким Ричардом, чинно поджав ноги, прикрытые длинной черной юбкой. Даже со своим взбалмошным мужем она не теряла самообладания, и Эссекс еще не встречал женщины, равной ей по красоте и кротости. Не слишком много кротости, к примеру, в этой молодой девице, которая явно нарушила душевное равновесие Дрейка, однако она истая англичанка и держится превосходно. Эссекс уже открыл было рот, чтобы расспросить о ней поподробней, но Дрейк прервал его: – Хотите прочесть телеграмму из Тегерана?

– После вас, – ответил Эссекс. – А что в сводке?

Дрейк пробегал глазами лежавшие перед ним листки.

– Вот здесь что-то о Риббентропе. Повидимому, он написал письмо Черчиллю, в котором говорится, что Гитлер воевал для того, чтобы Англия и Германия могли возглавить процветающую Европу. Я никогда не мог понять этого человека, и мне очень не нравилась его наглость.

– Он малый неглупый, – добродушно заметил Эссекс, – но его за это повесят.

– Вы думаете?

– Общественное мнение, Френсис.

– Жестокое наказание для человека, который только выполнял свои обязанности.

– Да, не нравится мне весь этот суд, – сказал Эссекс.

– Тегеранская телеграмма вам тоже не понравится.

– Что еще там случилось? – спросил Эссекс.

– Ожидается, что иранский кабинет подаст в отставку и будет образовано новое, более левое правительство. Вот результат того, что мы не сумели переспорить русских на Московской конференции! Повидимому, новый кабинет будет больше ориентироваться на Россию и предпримет шаги к примирению с русскими. – Дрейк поднял голову. – Мы уже проигрываем игру с русскими в Иране.

– Ничего подобного, – сказал Эссекс. – А что еще нового?

– Больше ничего.

– Если придет еще что-нибудь, Френсис, будьте добры передать Мак-Грегору. – Тут Эссекс вспомнил, что Мак-Грегор все еще сидит у окна. – Хотя Мак-Грегор и не очень высокого мнения о наших донесениях из Тегерана.

– Да? – сказал Дрейк. – А чем же они плохи?

Мак-Грегор подумал, что, вероятно, нет такой вещи на свете, на которую он смотрел бы глазами этих людей. Повидимому, они не сомневались в том, что таким, как они, принадлежит весь мир и их дело только играть и жонглировать им. Мак-Грегор уже не раз наталкивался на подобный образ мыслей в департаменте по делам Индии; в сущности, вся деятельность департамента была проникнута таким духом, но он лично никогда не принимал в этом прямого участия; не то, что сейчас. Скверное дело, а тут еще Дрейк спрашивает, чем плохи донесения из Тегерана.

– От них толку мало, – сказал Мак-Грегор.

– Почему же это? – сердито спросил Дрейк.

– Они неполны.

– И неверны! – весело добавил Эссекс.

– Неверны? – Дрейк повысил голос. – Как вы можете так говорить!

– В них не чувствуется знания страны. – Мак-Грегор упорно продолжал сидеть у окна, хотя отлично понимал, что Дрейка злит такая непочтительность.

– Это очень странно, – сказал Дрейк, обращаясь к Эссексу Потом он повернулся к Мак-Грегору. – У нас в Тегеране прекрасные работники, Мак-Грегор, и говорить, что они ничего не понимают, просто несправедливо.

Мак-Грегор взглянул на Эссекса, но тот не пожелал прийти ему на помощь.

– Я вовсе не хочу быть несправедливым, – сказал Мак-Грегор, – но я также не хочу, чтобы лорд Эссекс приступал к делу, имея неправильное представление об Иране.

– Вы заимствуете свои представления у Мак-Грегора, Гарольд? – спросил Дрейк.

– Отчасти, – ответил Эссекс.

– Тогда я советую вам поговорить с Мак-Грегором. – Дрейк знал свои обязанности, и оставить слова Мак-Грегора без внимания он не мог. Стоит только Эссексу появиться, и непременно произойдет что-нибудь в этом роде. Всегда он вносит атмосферу беспокойства, недовольства, сумасбродства, и никто не может противостоять его зловредному обаянию. – Как же вы намерены работать здесь, Мак-Грегор, если вы не верите нашим донесениям?

– Не знаю, – честно ответил Мак-Грегор.

– Не собираетесь ли вы учить Форейн оффис?

– Нет, не собираюсь, – сказал Мак-Грегор.

– То-то! – Дрейк был удовлетворен таким ответом, хотя Мак-Грегор и не внушал ему доверия. – Никогда не следует критиковать другие ведомства или посольства, прошу вас запомнить это. – Дрейк строго посмотрел на Мак-Грегора.

– Я не критикую наше тегеранское посольство в целом, – сказал Мак-Грегор, в упор глядя на Дрейка, как утром глядел на Эссекса. – Я ничего о нем не знаю. Я только сказал, что информация, которую оттуда присылают, немногого стоит.

– Откуда вы это знаете? – Дрейк окончательно рассердился.

За Мак-Грегора ответил Эссекс: – Потому, что она изображает дело так, будто все, что сейчас происходит в Иране, устраивают русские.

– Это верно, Мак-Грегор? – спросил Дрейк.

– Это одна из причин, – ответил Мак-Грегор.

– Так разве это неправда, что беспорядки там инспирированы русскими?

– Нет, – сказал Мак-Грегор. – Мы, очевидно, считаем, что сами иранцы неспособны ни на что. А они так же интересуются своими делами, как и все, и они вовсе не такие глупые, как мы, видимо, думаем.

– Вы защищаете русских, Мак-Грегор? – спросил Дрейк.

– Русские меня не интересуют, – ответил Мак-Грегор и на этом предпочел остановиться.

– Это все пустяки, – сказал Эссекс, – только не надо говорить лишнего, Мак-Грегор. Можете думать, что вам угодно, о нашем посольстве в Тегеране, лишь бы работа здесь двигалась, а работа эта с каждым днем становится все неотложней.

Больше говорить было не о чем, и Мак-Грегор молча сидел у окна, пока Эссекс беседовал с Дрейком. Мак-Грегор думал о том, как может он честно работать с Эссексом, если так резко расходится с ним во взглядах. Но не успел он еще углубиться в эту проблему, как в комнату вошел мрачный Мелби.

– Я нашел Антонова, но ему о вас ничего не известно.

Дрейк плотно сжал губы. – Опять начинается!

– Он говорит, что у него нет никаких указаний относительно лорда Эссекса.

– Вы сказали ему, чтобы он попросил Молотова о приеме?

– Он говорит, что не может сейчас связаться с Молотовым.

– Не может связаться! – воскликнул Эссекс. – Ах, ты боже мой!

– Вот так всегда, – в голосе Дрейка звучало чуть ли не злорадство, но в то же время и уныние. – А дальше что, Джон?

– Я сказал ему, что это очень важно, и он спросил меня, в чем дело. Я ответил что это касается переговоров об Иранском Азербайджане. Тогда он задал вопрос, что лорд Эссекс имеет сказать по поводу Азербайджана.

Эссекс засмеялся.

– Дальше? – спросил Дрейк.

– Это приблизительно все. Я еще попросил его сообщить Молотову, что лорд Эссекс в Москве и ожидает начала переборов. Он предложил мне подтвердить это в соответствующем официальном порядке.

Эссекс вдруг решился. – Я думаю, мне самому надо туда поехать, – сказал он. – Если у вас есть свободная машина, Френсис, я поеду сейчас же. – Это бесполезно, Гарольд.