Дипломатия
Шрифт:
«Моим политическим принципом есть и пребудет война против революции. Вы не сможете убедить Бонапарта в том, что он не находится на стороне революции. И он сам не встанет ни на какую другую сторону, поскольку совершенно явно извлекает из этого выгоду. …Так что, раз мой принцип противостояния революции верен… то им также следует руководствоваться на практике» [155] .
И все же Бисмарк расходился с Герлахом не в силу непонимания, как предполагал сам Герлах, а как раз потому, что понимал его слишком хорошо. Реальная политика для Бисмарка зависела от ее гибкости и способности использовать любую доступную возможность без оглядки на идеологию. Точно так же, как поступали защитники Ришелье, Бисмарк перевел спор в плоскость того самого единого принципа, который они с Герлахом разделяли целиком и полностью и который поставил бы Герлаха
155
Там же. С. 211 (6 мая 1857 года).
«Франция интересует меня настолько, насколько это влияет на положение моей страны, и мы можем вести внешнюю политику только с той Францией, какой она есть сегодня. …Как романтик, я могу пролить слезу по поводу судьбы Генриха V (претендента на престол из династии Бурбонов). Как дипломат, я был бы его покорным слугой, если бы был французом. Но, судя по нынешнему положению вещей, Франция, независимо от того, кто, так или иначе, оказался во главе нее, является для меня обязательной пешкой на шахматной доске дипломатии, в которой у меня нет другого долга, как служить моему королю и моей стране [выделено Бисмарком]. И я не могу примирить личные симпатии и антипатии к иностранным державам с чувством долга в международных делах. Фактически же я вижу в них зародыш нелояльности к Государю и стране, которым я служу» [156] .
156
Переписка. С. 333–334.
Как должен был традиционный пруссак ответить на предположение о том, что прусский патриотизм превыше принципа легитимности, и о том, что, если того потребуют обстоятельства, вера целого поколения в единство консервативных интересов может оказаться на грани с нелояльностью? Бисмарк безжалостно перерезал все пути интеллектуального отступления, заранее отвергая возможную аргументацию Герлаха в том плане, что легитимизм как раз и был национальным интересом Пруссии и что именно поэтому Наполеон III был вечным врагом Пруссии:
«…Я мог бы это опровергнуть – но, даже если бы Вы были правы, я бы не считал политически мудрым позволять другим государствам знать о наших опасениях в мирное время. До того момента, когда случится предсказываемый вами разрыв, я считал бы полезным подкреплять веру в то… что напряженные отношения с Францией не являются естественным изъяном нашего характера…» [157]
Иными словами, проведение реальной политики требовало тактической гибкости, а прусские национальные интересы требовали не закрывать возможность заключения сделки с Францией. Сила позиции страны на переговорах зависит от количества возможностей, которыми она предполагает воспользоваться. Их закрытие облегчает расчеты противника и связывает тех, кто практикует Realpolitik.
157
Там же.
Разрыв между Герлахом и Бисмарком стал окончательным в 1860 году по поводу отношения Пруссии к войне Франции с Австрией из-за Италии. Для Герлаха эта война устранила все сомнения в том, что истинной целью Наполеона III является подготовка плацдарма агрессии в стиле первого Бонапарта. В силу этого Герлах настаивал на том, что Пруссия должна поддержать Австрию. Бисмарк же видел в этом открывающуюся возможность того, что, если Австрия будет вынуждена уйти из Италии, это также может послужить предвестником ее последующего ухода и из Германии. Для Бисмарка убеждения поколения Меттерниха превращались в опасный набор запретов:
«Я выстою или паду вместе со своим Государем, даже если, по моему личному мнению, он будет губить себя по-глупому. Но для меня Франция останется Францией, независимо от того, будет ли ею руководить Наполеон или Людовик Святой, и Австрия для меня всего лишь иностранная держава. …Я знаю, что Вы ответите, что факт и право неразделимы, что правильно продуманная прусская политика требует чистоты в международных делах, даже с точки зрения полезности. Я готов обсуждать с Вами проблему полезности, но если Вы выдвигаете антиномии типа «право и революция», «христианство
и неверие», «Бог и дьявол», я не стану более спорить и могу только сказать: «Я не разделяю Вашего мнения, и Вы не судите меня за то, что Вам недоступно для суждения» [158] .158
Там же. С. 353.
Эта горькая декларация принципов веры явилась функциональным эквивалентом утверждения Ришелье о том, что, коль скоро душа бессмертна, человек должен подчиниться суду Господнему, но государства в силу своей смертности могут быть судимы лишь по тому, что в них работает. Как и Ришелье, Бисмарк вовсе не отвергал моральные воззрения Герлаха как личные убеждения и верования – он, вероятно, сам разделял многие из них, но он отрицал наличие связи между ними и долгом государственного деятеля, проводя грань между личными убеждениями и Realpolitik.
«Я не искал королевской службы. …Господь, который неожиданно меня туда поставил, возможно, скорее укажет мне выход оттуда, чем позволит моей душе погибнуть. Я бы переоценил ценность нынешней жизни, как ни странно… если бы не был убежден в том, что через 30 лет мне будет все равно, каких политических успехов добились я или моя страна в Европе. Я могу даже обдумать идею о том, что настанет день, когда «неверующие иезуиты» будут править в Бранденбургской марке [159] [сердцевине Пруссии], прибегая к бонапартистскому абсолютизму. …Я дитя иного времени, чем Вы, но являюсь столь же честным приверженцем своего, как и вы своего» [160] .
159
Маркграфство Бранденбург – одно из наиболее значительных княжеств в Священной Римской империи, существовавшее с 1157 года вплоть до ликвидации империи в 1806 году. – Прим. перев.
160
Там же.
Это мрачное предчувствие судьбы Пруссии и через столетие так и не удостоилось ответа от человека, которому Бисмарк был обязан своей карьерой.
Бисмарк действительно был порождением иной эпохи в отличие от его первого наставника. Бисмарк принадлежал эре реальной политики, Герлах же сформировался во времена Меттерниха. Система Меттерниха отражала концепцию XVIII века, когда вселенная представлялась огромным часовым механизмом с идеально подогнанными друг к другу деталями, так, что выход из строя одной означал расстройство взаимодействия всех прочих. Бисмарк представлял новую эру как в науке, так и в политике. Он воспринимал вселенную не как некий механический баланс, а в ее современной версии – как состоящую из частиц, находящихся в непрерывном движении и воздействии друг на друга, что и создает для нас реальность. А любимым его философско-биологическим учением была дарвиновская теория эволюции, основывающаяся на принципе выживания наиболее приспособленных.
Находясь под воздействием подобных убеждений, Бисмарк провозглашал относительность всех верований, включая сюда даже веру в незыблемость существования своей собственной страны. В мире реальной политики долгом государственного деятеля было произвести оценку идей как сил, находящихся во взаимосвязи с другими силами, имеющими отношение к принятию решений; а различные составляющие элементы следовало оценивать с точки зрения их пригодности для обслуживания национальных интересов, а не с точки зрения предвзятых идеологий.
И все-таки, какой бы бескомпромиссной ни казалась бисмарковская философия, она была построена на символе веры, столь же недоказуемом, как и тезисы Герлаха, – а именно на том, что тщательный анализ данного набора обстоятельств обязательно приведет всех без исключения государственных деятелей к одним и тем же выводам. Так же, как Герлах считал невероятным предположение о том, что принцип легитимности может иметь более чем одно толкование, то за пределами бисмарковского понимания оставался тот факт, что различные государственные деятели могут по-разному оценивать свой национальный интерес. В силу мастерского схватывания нюансов в расстановке сил и их распределении, которым обладал Бисмарк, он был в состоянии на протяжении своей жизни подменять философские ограничения, накладываемые системой Меттерниха, политикой самоограничения. Но в связи с тем, что эти нюансы были не столь самоочевидны для преемников и имитаторов Бисмарка, буквальное следование принципам реальной политики приводило их к излишней зависимости от военной силы, а оттуда шла прямая дорога к гонке вооружений и двум мировым войнам.