Дипломатия

Как это ни странно, но идея создания такой организации впервые всплыла на поверхность в Лондоне, до той поры являвшемся бастионом дипломатии баланса сил. И поводом для этого послужила не попытка создания нового мирового порядка, а поиск Англией причин вовлечения Америки в войну старого международного порядка. В сентябре 1915 года, решительно порывая с прежней английской практикой, министр иностранных дел Грей направляет советнику президента Вильсона полковнику Хаусу предложение, которое, как ему представлялось, американский президент-идеалист не сможет отвергнуть.

Грей спрашивал, до какой степени президент может быть заинтересован в Лиге Наций, приверженной обеспечению дела разоружения и мирного урегулирования споров?

«Не предложит ли Президент, чтобы была Лига Наций, связывающая нации друг с другом против любой державы, которая нарушает договор… или отказывается в случае спора принять какой-то иной способ урегулирования, кроме войны?» [302]

Совсем это было не похоже на Великобританию, которая в течение 200 лет избегала присоединения к союзам и вдруг полюбила бессрочные обязательства глобального масштаба. И тем не менее решимость Великобритании взять верх перед лицом непосредственной угрозы со стороны Германии была так велика, что ее министр иностранных дел заставил себя выдвинуть доктрину коллективной безопасности, не имеющую никаких предварительно предусмотренных ограничений. Каждый член предложенной им всемирной организации должен был бы взять на себя обязательство противостоять агрессии где бы то ни было и откуда бы то ни было она ни исходила, и наказывать нации, отвергающие мирное урегулирование споров.

302

Сэр Эдвард Грей полковнику Э. М. Хаусу, 22 сентября 1915 года, цитируется в: Arthur S. Link. Woodrow Wilson, Revolution, War and Peace (Линк Артур С. Вудро Вильсон, революция, война и мир). (Arlington Heights, Illinois: Harlan Davidson, 1979), p. 74.

Грей знал, с кем он имеет дело. Со времен своей юности Вильсон верил в то, что американские федеральные институты должны послужить моделью будущего «парламента человечества»; еще в первые годы своего президентства он уже прорабатывал возможности заключения Панамериканского пакта для Западного полушария. Грей не мог не удивиться, хотя, конечно, был весьма обрадован, получив быстрый ответ, содержащий согласие с тем, что, если судить в ретроспективном плане, было его довольно прозрачным намеком.

Этот обмен посланиями был, возможно, самой первой демонстрацией «особых отношений» между Америкой и Великобританией, что позволило Великобритании сохранять уникальную возможность влиять на Вашингтон даже после упадка своей мощи после Второй мировой войны. Общность языка и культурного наследия в сочетании с величайшей тактичностью позволяли британским государственным деятелям вносить свои идеи в американский процесс принятия решений таким образом, что эти идеи незаметно становились частью собственно вашингтонских. Таким образом, когда в мае 1916 года Вильсон впервые выступил с планом создания всемирной организации, он был, без сомнения, убежден в том, что эта идея полностью принадлежит ему. И в какой-то мере это было так, поскольку Грей предложил ее в полной уверенности, что Вильсону свойственны именно такие убеждения.

Независимо от того, кто стал «отцом» Лиги Наций, она была квинтэссенцией американской концепции. То, чего намечал Вильсон, представляло собой «универсальную ассоциацию наций с целью поддержания ничем не нарушаемой безопасности морских путей для всеобщего и ничем не ограниченного их использования всеми нациями мира и предотвращения каких бы то ни было войн, начатых либо в нарушение договорных обязательств, либо без предупреждения, и с полным подчинением всех рассматриваемых вопросов мировому общественному мнению – действенной гарантией территориальной целостности и политической независимости» [303] .

303

Вильсон Вудро. Высказывания в Вашингтоне на собрании Лиги по поддержанию мира 27 мая 1916 года, в: Документы Вудро Вильсона. Т. 37. С. 113.

Первоначально, однако, Вильсон воздерживался от предложения об американском участии в этой «универсальной ассоциации». В конечном счете в январе 1917 года он решился и стал отстаивать американское членство, используя для этого, как ни удивительно, доктрину Монро как своеобразную модель:

«Я предлагаю фактически, чтобы все нации единогласно приняли доктрину президента Монро в качестве мировой доктрины: что ни одна нация не должна стремиться к распространению собственной формы правления ни на одну другую нацию или народ… и что все нации должны с этого момента избегать вступления в союзы, которые вовлекали бы их в состязания по мощи…» [304]

304

Вильсон Вудро. Обращение к сенату 22 января 1917 года, в: Там же. Т. 40. С. 539.

Мексика, должно быть, с изумлением узнала, что президент страны, отторгнувшей треть ее территории в XIX веке и направлявшей свои войска в Мексику в предыдущем году, теперь представляет доктрину Монро как гарантию территориальной целостности братских наций и классический пример международного сотрудничества.

Вильсон при всем своем идеализме, однако, вовсе не считал, что его точка зрения победит в Европе сама собой, только вследствие присущих ей достоинств. Он показал себя вполне готовым подкрепить аргументы нажимом. Вскоре после вступления Америки в войну в апреле 1917 года он писал полковнику Хаусу: «Когда война окончится, мы сможем принудить их мыслить по-нашему, так как к этому времени они, помимо всего прочего, будут в финансовом отношении у нас в руках» [305] . Какое-то время некоторые из союзных держав не торопились высказываться по поводу идеи Вильсона. Хотя они не совсем были готовы одобрить взгляды, настолько расходившиеся с их традициями, но и им также нужна была Америка, причем довольно сильно, чтобы высказывать открыто свои сомнения.

305

Arthur S. Link. Wilson the Diplomatist (Линк Артур С. Вильсон – дипломат). (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1957), p. 100.

В конце октября 1917 года Вильсон направил Хауса для того, чтобы поинтересоваться у европейцев относительно их мнения по поводу целей войны и сравнить их с провозглашенной им нацеленностью на мир без аннексий и контрибуций, на мир, охраняемый международным авторитетным органом. В течение нескольких месяцев Вильсон воздерживался от высказывания собственных взглядов, поскольку, как он объяснял Хаусу, Франция и Италия могли бы выступить с возражениями, если Америка выскажет сомнения в справедливости их территориальных притязаний [306] .

306

Там же. С. 100 и сл.

В итоге 8 января 1918 года Вильсон приступил к самостоятельным действиям. Исключительно красноречиво и с огромным подъемом он выступил с посланием на совместном заседании палат конгресса с изложением американских целей войны, представив их в виде «Четырнадцати пунктов», разделенных на две части. Восемь пунктов он назвал «обязательными» в том смысле, что они непременно «должны» быть выполнены. Сюда вошли открытая дипломатия, свобода мореплавания, всеобщее разоружение, устранение торговых барьеров, беспристрастное разрешение колониальных споров, воссоздание Бельгии, вывод войск с русской территории и в качестве венца творения учреждение Лиги Наций.

Остальные шесть пунктов, более конкретных, Вильсон представил, сопроводив заявлением, что их скорее «следует» достичь, чем они «должны» быть достигнуты. Речь идет в основном о том, что они, по его мнению, не являются абсолютно обязательными. Удивительно, но возврат Эльзаса и Лотарингии Франции попал в необязательную категорию, несмотря даже на то, что решимость возвратить этот регион питала французскую политику в течение полувека и повлекла за собой беспрецедентные жертвы в ходе войны. Среди прочих «желательных» целей были получение автономии для национальных меньшинств Австро-Венгерской и Оттоманской империй, пересмотр границ Италии, вывод иностранных войск с Балкан, интернационализация Дарданелл и создание независимой Польши с выходом к морю. Неужели Вильсон имел в виду, что по этим шести пунктам мог бы быть достигнут компромисс? Выход Польши к морю, а также пересмотр границ Италии было бы, разумеется, трудно увязать с принципом самоопределения, и по этой причине они с самого начала выпадали из моральной симметрии замысла Вильсона.

Вильсон заключил свое обращение призывом к Германии во имя примирения, в духе которого Америка подходила бы к строительству нового международного порядка, – подхода, исключающего исторически сложившиеся военные цели:

«Мы не собираемся отказывать ей в достижениях, ученых заслугах или мирной предприимчивости, сделавших ее деловую репутацию яркой и завидной. Мы не хотим наносить вред или ограничивать каким-либо образом ее законное влияние и мощь. Мы не собираемся противостоять ей ни силой оружия, ни враждебными торговыми ограничениями, если она готова сотрудничать с нами и другими миролюбивыми странами мира на основе договоренностей справедливости, законности и честности. Мы лишь хотим, чтобы она заняла равное место среди народов мира…» [307]

307

Вильсон Вудро. Послание совместному заседанию обеих палат конгресса 8 января 1918 года, в: Документы Вудро Вильсона. Т. 45. С. 538.