Дипломированный чародей

— Ку-ку! — осклабился великан из-за прутьев решетки.— Вот щас ты мне нравишься, Вечно Бодрствующий! Погоди, вот развяжемся с остальными асами, вернемся и такую штучку тебе покажем — животик надорвешь! А пока сами развлекайтесь. Покеда!

Попрощавшись подобным образом, великаны затопали к выходу.

К счастью, было достаточно тепло, так что Ши особо не задевала потеря меховых одеяний, по крайней мере с температурной точки зрения. В темнице царила полная тишина. Только где-то размеренно капала вода и ворочался время от времени кто-нибудь из обитателей соседних камер. На противоположной от Ши стороне послышалось звяканье кандалов. Некая изможденная фигура с дико всклокоченной бородой прошаркала к решетке, выкрикнула в коридор странную фразу «Ингви — гнида!» и вновь проковыляла на место.

— Что он этим хочет сказать? — вслух поинтересовался Хеймдалль.

Справа донесся приглушенный ответ:

— А хрен его знает. Он каждый час так орет. Он просто спятил. Вы тоже скоро такие будете.

— Веселенькое местечко,— заметил Ши.

— Разве нет? — с готовностью согласился Хеймдалль,— Видывал я и похуже — правда, к счастью, сам не сидел. Должен сказать, что для смертного держишься ты прилично. По нраву мне твой настрой.

— Спасибо.— Хоть Ши и не избавился до конца от раздражения, которое вызывали у него покровительственные манеры Хеймдалля, Вечно Бодрствующий все равно вызывал у него куда больший интерес, нежели холерик и тугодум Тор или ехидный Локи.— Если вас особо не задевают мои вопросы, Златорогий, то почему бы вам попросту не продемонстрировать свое могущество и не выбраться отсюда?

— Всему на свете есть свой предел,— ответствовал Хеймдалль,— величию, могуществу, существованию. Долго живут боги — куда дольше, чем даже тысяча слабых созданий, подобных тебе, живи они по очереди друг за другом. Но даже боги стареют и умирают. Равно как огненные великаны и предводитель их Сурт, отвратительнейшее из созданий. Сила моя здесь не так велика. Вот будь здесь братец мой Фрейр, или окажись мы среди инеистых великанов, сумел бы я разрушить чары этой двери.

— То есть?

— Здесь нет замка. Но распахнется она лишь тогда, когда толкнет ее тот, кто имеет на это право, и толкнет с намерением открыть. Вот смотри...— Хеймдалль без всякого результата потряс прутья решетки.— А теперь, если не будешь ты отвлекать меня, попробую я рассмотреть, как можно выйти отсюда.

Вечно Бодрствующий прислонился к стене, без устали двигая глазами во все стороны. Несмотря на столь расслабленную позицию, весь он аж подрагивал от напряжения.

— Видать не очень-то ясно,— объявил он через несколько минут,— Столько вокруг чар и колдовства — огненного колдовства, силы зла запутаны в коем столь причудливо, что непостижимы порой и для самих великанов,— что голова моя не выдерживает. Но кое-что вижу я отчетливо: вокруг нас скала и нет другого выхода, кроме того, откуда мы пришли. За ним пролегает ход, который охраняют тролли. Тьфу, до чего же мерзкие твари! — Золотоволосого бога даже передернуло от отвращения.

— А дальше ничего не видать? — спросил Ши.

— Очень немногое. За троллями — уступ нависает над расплавленной лавой у входа в кузницу, где куют огненные мечи, а за ним... за ним...— Он наморщил лоб, едва заметно шевеля губами.— Подле уступа сидит великан. Дальше уже не вижу.

Хеймдалль погрузился в угрюмое молчание. Ши испытывал к нему глубокое уважение и даже нечто вроде симпатии, но не так-то легко водить дружбу с богами, пусть даже в тюремной камере. До чего же не хватало ему сейчас жизнерадостной человеческой теплоты Тьяльви!

В камеру опять зачем-то заглянул Стегг. Кто-то из узников попытался воззвать к его чувствам:

— Добрый Стегг, принеси немножко водицы — помираю я от жажды!

Стегг едва повернул башку.

— Скоро обед, отродье.

Узник испустил гневный вопль и честил тролля на все корки, пока тот с просто-таки завидной невозмутимостью ковылял обратно в свою нишу. Там он взгромоздился на поломанный табурет, уронил подбородок на грудь и, судя по всему, погрузился в дремоту.

— Любезный малый, ничего не скажешь,— пробормотал Ши.

Узник из камеры напротив приблизился к решетке и опять выкрикнул свое «Ингви — гнида!».

— Тролль не спит,— подал голос Хеймдалль.— Слышу я его мысли, ибо из тех он, кто не может думать, не шевеля губами. Но никак не понять мне их значенья. Харальд, зришь ты необычайное: ас признает свое поражение! И ужас положения нашего в том, что дни, кои проведем мы здесь, черными станут днями для богов и людей.

— Это почему?

— Почти равны сейчас силы богов и великанов, и исход того, что случится с наступлением Времени, висит буквально на волоске. Если опоздаем мы на поле сраженья, то, без сомнения, будем разбиты. Великаны числом нас задавят. И в такое-то время я сижу здесь — в проклятой этой темнице,— и пропадает чудесное мое искусство видеть и слышать все, что творится вокруг! Я сижу здесь, а Гьяллархорн, ревущая труба, что созовет богов и героев на битву, осталась в доме Сверра!

Ши спросил:

— А почему бы асам первыми не напасть на великанов, пока те не успели подготовиться? Ведь известно, что война так и так будет?

Хеймдалль уставился на него изумленным взором:

— И верно, не знаешь ты Закона Девяти Миров, Харальд. Мы, асы, права не имеем нападать на великанов все вместе до прихода Времени. Люди и боги живут по закону — лишь великанам, увы, закон не писан.

Нахмурив лоб, он принялся быстро расхаживать взад и вперед. Ши заметил, что даже в такой момент Вечно Бодрствующий не забывал помещать одну ступню строго на одной линии с другой, дабы наглядней проявлялась знаменитая легкость его поступи.

— Вас, конечно, будет здорово не хватать,— подал голос Ши.— Но разве нельзя ну там в разведку кого послать, чтобы засечь, когда соберутся великаны, или...— закончил он, запнувшись при виде вспыхнувших вдруг глаз Хеймдалля,— или еще чего?

— Рассуждения смертного! Эх! — Хеймдалль горько хохотнул.— Разведку, говоришь? Туда послать, сюда послать... Слушай же, Харальд-Репка, Харальд-дурачок! Из всех асов лишь Фрейр способен устоять перед Суртом с оружием в руках. Но так уж устроены наши миры, и никто не в силах переделать их, что опасаться должен он другого великаньего рода. Против инеистых великанов бессилен Фрейр. Только лишь я, я и меч мой Голова способны их одолеть. И если не будет меня там, дабы стать во главе войска, что противостоять будет инеистым великанам, жить нам осталось куда меньше, чем на роду предначертано.

— Прошу прощения... сэр,— пролепетал Ши.

— Да ладно. Не бери в голову. Давай сыграем-ка лучше в вопросы и ответы, как в тот раз, помнишь? Скудны и печальны мысли, рождаемые томительной тишиной!

* * *

Несколько часов они убили, бомбардируя друг друга вопросами о мирах, которые каждый из них представлял. Впрочем, за временем в этом зловещем заведении можно было следить разве что по наступлению часа кормежки и периодическим «Ингви — гнида!» из соседней камеры. Где-то после восьмого такого вопля Стегг очнулся от дремоты, куда-то сходил и вернулся со стопкой мисок. Миски он расставил перед дверями камер в коридоре. В каждой имелась ложка; предполагалось, что узники должны есть через решетку. Ставя миску перед камерой Ши, он величественно заметил:

— Король смотреть, как подданные кушать!

То, что он туда навалил, представляло собой нечто вроде овсянки с крохотными кусочками рыбы, довольно кислой на вкус. Ши не в чем было обвинить своих товарищей по несчастью, когда они разразились громкими жалобами на качество и количество пищи, на которые Стегг, надо сказать, не обратил ни малейшего внимания. Он безмятежно клевал носом на своей табуретке, пока арестанты не умолкли, а потом собрал миски и куда-то унес.

Когда дверь распахнулась в следующий раз, на пороге стоял уже не Стегг, а какой-то другой тролль. В неверном свете факелов обнаружилось, что данный экземпляр, если можно так выразиться в подобной ситуации, явно проигрывал в красоте своих черт сменщику. Если у того нос представлял собой обыкновенную равноправную часть лица, у этого, наоборот, казалось, что именно нос и является основной деталью, к которой приделана вся остальная жутковатая рожа,— торчал он на добрых восемнадцать дюймов. Двигался новый тюремщик проворно, как-то по-кошачьи. Узники, которые в смену Стегга шумели и галдели почем зря, теперь попритихли.