Директор

Да, никаких высотных зданий не было и в помине. Преобладала одноэтажная деревянная застройка, на фоне которой выделялись новенькие строения пансионатов и лечебниц. Из достопримечательностей можно было назвать лишь железнодорожный вокзал, летний театр и мацестинскую грязелечебницу. Что интересно — все они были достроены лишь в этом году, к началу сезона. Сам город утопал в зелени — пальмы и эвкалипты росли вдоль дорог, как у нас тополи и березы. Гулять по таким улочкам после пыльной и шумной Москвы было сущим удовольствием. Но конечно главной «достопримечательностью», из-за которой ехали сюда, было море и пляж. Нам повезло — погода была благосклонна, солнце пыталось изжарить нас, но теплый ветерок с моря давил эти усилия на корню, а редкие облака давали периодически спасительную тень. Плескаясь в море и играя с Лешей и Ирой, я даже под конец отпуска смог отстраниться от тревог и забот и почувствовать, как меня «отпускает» напряжение, которое копилось последний год. Не зря все-таки Люда меня вытянула в эту поездку!

А вот по возвращению я понял, от чего Григорий Константинович был так хмур перед моим отпуском.

— Меня переводят? — мои брови удивленно поползли вверх, когда Орджоникидзе сказал мне об этом.

— Увы, — расстроенно развел он руками. — Сам не рад.

— Но почему?

— Бюрократия, — вздохнул мужчина и сел на стул для посетителей. — Сам удивлен, как раньше тебя не перевели.

— А должны были?

— Ты ведь пропагандой на международном уровне занимаешься. А я промышленностью заведую. Совсем разные сферы, не считаешь? — усмехнулся он.

— Но ведь раньше никого это не смущало.

— Думаю, Жданов постарался, — снова вздохнул Григорий Константинович. — Видимо надеялся, что тебя под его крыло переведут. Уж очень сильно ты его тогда задел, когда под себя подмял агитационный фронт в Испании. Да и еще один момент был, почему раньше не делали…

— Какой? — выждав несколько секунд и не дождавшись ответа, спросил я.

— Решение Кобы, — поднял он взгляд вверх. — Это я у него ведь тебя «выпросил». Как раз чтобы с ним отношения наладить, — стал тот делиться откровениями. — Но на что именно тебя поставить — сразу не решил. Хотел посмотреть, какую ты сам инициативу проявишь. А ты не в промышленность пошел, а в агитацию. Но я тебя тогда осаживать не стал. Уже не раз замечал, что когда ты свои идеи воплощаешь в жизнь, они эффект больший дают, чем по указке «сверху». А там и Кобу уговорил пока тебя не переводить — Жданов сразу свое отношение к тебе показал, вот и был у меня аргумент — «сожрет» он тебя и толку не будет.

— А сейчас что поменялось?

— Да кто же знает, о чем Коба думает, — пожал плечами Орджоникидзе. — Но ты в любом случае не под начало Жданова попадешь — это я выяснил точно.

Решение о переводе было подписано в секретариате ЦК, и там говорилось лишь о том, что я выхожу из подчинения наркомата тяжелой промышленности. Кто будет моим новым начальником, и в какой структуре я буду числиться — ничего. Отсюда и мое неведение.

Все прояснилось на очередном собрании нашей «могучей кучки» — своеобразного совета стихийно сформировавшегося при работе над испанскими событиями.

— Товарищи, — начал Сталин, когда мы все разместились в его кабинете, — у нас небольшие кадровые перестановки. С этого дня товарищ Огнев выводится из подчинения товарища Орджоникидзе и возглавит Информбюро ЦК, сменив на этом посту товарища Сафонова.

Новость для меня стала оглушительной. Под началом Григория Константиновича я расслабился — ведь отвечать приходилось лишь за собственные действия. А тут — целое бюро, с которым до этого я просто сотрудничал, но не нес ответственности за людей, которые там работают. С одной стороны — это ресурс. Я смогу доверить оформление своих мыслей другим людям, накидывать лишь идеи и контролировать их воплощение, а не делать все самостоятельно. С другой — бюрократия в виде отчетности, которая мне надоела еще на посту директора, вновь нагнала меня.

— Кхм, — прокашлялся Жданов. — Можно узнать, с чем связано это событие? — покосился он на меня.

— Товарищ Огнев на деле доказал, что способен вести внешнюю идеологическую борьбу с противником, — спокойно ответил Сталин. — И уже на руководящих постах проявил себя блестяще. Его назначение позволит усилить нашу внешнеполитическую борьбу за умы рабочих и крестьян других стран.

Больше вопросов не было. Дальше уже пошла «текучка» — обсуждение произошедших событий и наши ответные действия.

Из нового для меня было сообщение о том, что Германия «додавила» Чехословакию при поддержке Англии и США и приросла все же Судетской областью. И тут же активизировалась Польша, требуя и себе часть «исконных территорий». Причем все складывалось так, что они ее получат. Уж очень слаба оказалась власть в разношерстной республике.

— Нами замечена подозрительная активность германцев возле французской границы, — докладывал Берия. — Планы по атаке на эту страну не отменены. Есть высокая вероятность, что в ближайшем времени Рейхстаг не удержится и «возьмет на зуб» наших союзников.

— А что думает Блюм? — выпустив струю дыма, спросил Сталин.

— Он собирается перебросить часть войск с границы на помощь своему иностранному легиону. План назван «молот и наковальня». Отозванные войска должны ударить с севера, тогда как легионеры подпирают итальянцев с юга. Атака с двух сторон должна по замыслу французов растереть войска Муссолини в пыль.

— У них получится? — вскинул бровь Сталин.

— Если никто не помешает, шансы велики.

— Значит, в этот момент наиболее высока опасность атаки германцев? — тут же заметил самый большой риск Вождь.

— Именно. Мы через наших дипломатов передали наши опасения, но во Франции требуют побед. Народ не понимает, почему столько войск стоят на границе и никак не задействуются в помощи дружественному режиму в Испании.

— Так уж и не понимает? — хмыкнул Сталин.

— Эту мысль в их обществе активно «подогревают», — заметил Лаврентий Павлович.

Сталин покосился тут же на меня.

— Опасность снятия войск с границы Рейха неоднократно доносилась через агитационные материалы, — среагировал я на его взгляд. — И только это, пожалуй, еще удерживает французов.

Я не знал, так ли это, но других вариантов просто не видел.

— Хорошо, — кивнул Иосиф Виссарионович. — Но если французы не удержатся и поведут войска в Испанию? А германцы в этот момент и атакуют их? Что тогда? Какие наши действия будут наиболее адекватными и своевременными?

В кабинете повисла тишина. Никто не решался взять на себя ответственность за внешнеполитические шаги страны. Сталин обвел всех тяжелым взглядом и неожиданно остановился на мне.

— Товарищ Огнев, а какое у вас мнение?

Я чуть не поперхнулся. Спрашивать у молодого парня, как поступить в случае начала широкомасштабной войны в Европе? Но Иосиф Виссарионович ждал ответа. Да и все остальные с интересом смотрели на меня. Очевидно, я успел создать себе репутацию человека, чьи советы в большинстве случаев верны и ведут к самому наилучшему результату. Вот и пожинаю теперь плоды этого.

Прокашлявшись и резко выдохнув, я наконец ответил.

— Однажды я слышал, что если драки нельзя избежать — нужно бить первым. Не знаю, насколько это правильно, но, пропустив удар, собраться очень сложно и можно проиграть битву. Если вы хотите услышать мое мнение — в случае нападения Германии на Францию, ждать нельзя. Ожиданием мы лишь дадим время Гитлеру собрать побольше сил. Пес, вкусивший крови, на одной добыче обычно не останавливается. Мы рискуем дождаться, когда Рейх, захватив всю Европу, направит свой взор на нас.