Диско 2000

— Послушай, я чист, отстань от меня!

— Прекрати дергать меня за руки, это стоит больше чем весь твой гардероб!

— Проверьте кабинку, там парень, это все его!

Снова смех.

— Да-да, поговори еще…

Еще несколько тяжелых ударов, и голоса бандитов смолкли в отдалении, как и их крики; судя по всему, с ними вышли и двое вышибал. Хотя, судя по всему, парням и не поверили, его кабинку должны были проверить, хотя бы для того, чтобы удовлетворить любопытство; Стэйси знал это, а потому ждал с приоткрытым в показном удивлении ртом, пока дверь кабинки не распахнулась. На Стэйси смотрел бритоголовый белый парень раза в три шире него. Парень уже явно принял свою дозу. Стэйси подхватил джинсы.

— О-ох…

— Давай, вылезай оттуда, парень, — скомандовал вышибала; возражений он явно не ждал.

Стэйси вышел, и тут же столкнулся лицом к лицу с чернокожим громилой. Выражение лица у громилы было несчастное; скорее сказать даже, он выглядел так, словно в жизни никогда не радовался. Его приятель проверил кабинку; чернокожий приказал Стэйси оставаться на месте. Вскоре его белый коллега выбрался наружу.

— Немного ты там успел сделать, а?

Стэйси пожал плечами, застегивая джинсы и заправляя в них рубашку:

— Я только было начал. А теперь и вовсе передумал. Можно, я пойду?

— Обыщи его, Филипп, — монотонно проговорил чернокожий; его темные глаза неотрывно смотрели в лицо Стэйси. Парень успел еще задаться вопросом, нет ли у громил гомосексуальных наклонностей, потом опустил руки и вздохнул.

— Давайте, — сказал он, зная, что совершенно чист.

Его обыскали быстро и методично, обнаружив и карман на колене. Они расстегнули карман, взглянули на его содержимое и вопросительно уставились на Стэйси.

— У моей девушки день рождения, — не моргнув глазом, соврал Стэйси.

Черного громилу это не убедило, но, поскольку наркотиков не нашли, белый кивнул и ткнул пальцем в сторону двери.

— Давай, проваливай.

— Привет, ребята, с Новым Годом.

Они не ответили, но Стэйси это было безразлично. Он вылетел из туалета как кролик из норы и увидел, что у лестницы народу уже почти нет. Пробежав по лестнице, он влетел в толпу, пытавшуюся попасть на тот же этаж, что и он. Гуляки бросались в толпу так, словно вовсе не боялись за себя. Музыка громыхала на всю катушку.

— Еще минута, люди, еще одна минута! — выкрикивал певец. — Еще одну минуту, Лондон, еще одну минуту!

Встревожившись, Стэйси врезался в толпу и начал проталкиваться вперед, не обращая внимания на ругань девчонок и угрозы мужчин (или, по временам, наоборот). Секунд через тридцать он снова оказался у бара; огляделся в поисках Орина и барменши, но никого не увидел, а потому двинулся дальше. В зале было так жарко, что пот лили с него ручьями. Сердце колотилось, грозя выскочить из груди.

И тут музыка прекратилась.

И ожидающая толпа обезумела.

— Десять… девять… восемь…

Он запаниковал и начал проталкиваться вперед быстрее; некоторые смотрели на него с насмешкой, но ничего не говорили. А он должен, непременно должен был встретить Новый Год со своими!..

— Семь… шесть… пять…

Вот они! Они стояли, как и все остальные, лицом к сцене, крепко обнимали друг друга и дули в рожки. Орин был с той самой барменшей, которую хотел подцепить (ничего необычного для молодого привлекательного парня) — Малыш Стэйси был рад за приятеля, и рад, что у того все вышло. Рошель стояла вместе с Сисси, Кэролайн и другими девушками, держа Кэролайн за руку; она что-то пила.

Стэйси поднырнул под группку девушек в мини-юбках и выскочил рядом с Рэем, который едва не подпрыгнул от неожиданности: тот курил косяк и, кажется, успел уже изрядно нагрузиться. Стэйси проскользнул мимо него и бросился к своей девушке. В последний момент Рошель заметила его; она взвизгнула, заставив Кэролайн расплыться улыбке, и широко распахнула руки ему навстречу.

— Четыре… три… два… один! Счастливого Тысячелетия!

Они обнялись. Она уткнулась головой ему в грудь, как всегда: это было так знакомо, так прекрасно после всего того безумия, которое пришлось недавно пережить Малышу. Вокруг все кричали и обнимались, знакомые и незнакомые: сейчас это не имело значения. Белые блики зеркальных шаров затопили зал. Бутылки с шампанским палили вовсю, как игрушечные детские ружья, все чаще и чаще, так что, в конце концов, это стало походить на очереди, и Стэйси захотелось забиться в укрытие.

Вместо этого он нежно поцеловал Рошель и заглянул ей в глаза, радуясь, что она принадлежит ему, а он — ей. Они снова поцеловались; она улыбнулась.

— Я люблю тебя! — крикнула она, хотя из-за шума он не мог ее услышать. Конечно, для Стэйси это не имело особого значение — где-то в глубине души он надеялся, что она произнесет эти три волшебных слова. Но то, что он ощутил, следя за движениями ее губ, описать было невозможно. На этот миг все напряжение, все заботы и тревоги мира исчезли — он был здоров, беспечен и счастлив. Здесь и сейчас ничего больше не имело значения.

Он чуть сильнее сжал Рошель в объятиях и прокричал в ответ те же три волшебных слова.

Дуглас Рашкофф Все собрались?

Все собрались? Кто? Генри наверху? Ну, хорошо. А дети? Прекрасно. Приведите их сюда. Привет, дорогие. Замечательно. Давайте немного музыки. А-а-а, хорошо. Вот прелестно. Здорово. Марта, в чем дело? У тебя такой вид — такой вид, будто ты волнуешься. Да, да. Думай только о Настоящем, и ни о чем другом. Больше ни о чем, понимаешь? Все благостно. Мы вместе. Отлично. Ты понимаешь. Замечательно. Прекрасно. Да. Прекрасно. Кто-нибудь притушите свет. А свечи у нас есть? Вы, двое. Да, вы, найдите свечи. И тут же возвращайтесь. Мы подождем. Прямо здесь. Никакой спешки. Генри, ты вернулся. Ты все приготовил? Ну, молодец. Кто-нибудь, обнимите Генри. Маделин. Вот как, отлично. Любовь это все. Вот и хорошо. Садитесь. Все собрались? Замечательно. Так вот. Как мы нашли друг друга? Как получилось так, что мы знали? Какое странное притяжение привело нас в это время? Свело нас в этот момент, в это место, в это пространство? Точно такой же вечер, как и все остальные. Как все остальные. Стефани. Сядь со мной. Подвиньтесь. Пропустите ее. Стефани. Дщерь Марчелло. Ты не боишься. Нет. Она не боится, потому что она знает. Темнота наступает естественным образом. Время циклично. День переходит в ночь, потом ночь в день. Круги, заключенные в круги. Мгновения в мгновениях. Как наверху, так и внизу. Так что все внизу. И вы думаете, что у вас есть выбор. Мир, ваш мир находится вне времени. Вы думаете, что вы движетесь от удара к удару словно Каждая вещь, которую вы выбираете, и поэтому шаг за шагом вы попадаете Из одного места в другое. Но все это совсем не так? Не совсем так. Нет. Не совсем так, правда, Стеф? Конечно, нет, нет, моя радость. Ты знаешь правду. Пруд, в котором мы плаваем. Бесконечный в своих возможностях. Бесконечный в своих судьбах. Не то, чтобы одна судьба на человека, а много, больше миллиона. Судьба на каждую мысль. Другой Генри, который только что спустился по лестницы. Это существо с рогом, растущим изо лба. Это существо только что закончило заниматься любовью, и оно, Еще одно, которое решило сесть здесь, а не там. А может, оно вышло за дверь и никогда уже не вернется. Каждый Генри создает другую вселенную возможностей. Нет, не создает, а находит, трогает, открывает. Каждая из них существует прямо Сейчас. Каждая — прошлое, каждая — настоящее, каждая — будущее. Бесцельно мы бродим между моментами. Все уже произошло. Ничто не оставлено на волю случая. Не осталось ничего, чтобы могло удивить вселенную. Мы не движемся с линейным временем. Ничего подобного не существует. Послушайте: Все возможные варианты ваших жизней уже существуют. Мы можем только выбрать вариант, в каком будем гостить. Тот, который нам снится, мы и имеем. Мы не можем ничего форсировать. Мы только плывем в океане возможных миров, в море возможных Я. Каждое возможное будущее и даже те, которые взаимно не существуют в мета-стихе, все они здесь. Дженет, принеси свечу, поставь ее при входе в комнату и расскажи нам, как ты меня нашла. Да, Правильно, Мы впустили тебя в сон. Я взял твою руку в ту ночь. Ты знала, что это я, и я посмотрел в твои глаза. И после этого по-другому твоя жизнь уже никак не могла сложиться. Я вас всех так люблю. И я знаю, как вы меня любите. Так, как можете. Как любите сейчас. Какое счастье, что мы вместе нашли это место. А ведь могло произойти совсем по-другому. Этот момент. Это время. Прямо Сейчас. То, что они называют тысяча девятьсот девяносто девять. То, что мы называем моментом бесконечных возможностей. Когда судьба и совпадение обмениваются поцелуем сквозь этот Проход. Потому что можно прорваться. Сила воли. Сила Веры. Создают Портал. Все собрались? Как внизу, так и наверху. Внесите вино. Для того, чтобы прорваться сквозь сеть, которая Держит нас в измерении одиночек. Слепо передвигаясь от следствия К следствию. Пойманные в иллюзии Причины и следствия. Действия, не-действия. Неважно сколько жизней ты проживешь, Неважно сколько взлетов и падений, хороших дел и дел плохих, любви и убийств, рождений и смертей. Существует только возможное. Я хочу, чтобы вы попробовали не-возможное. Не конец истории, не после истории. А вне истории. Вне многих историй. Почему вы меня покинули? — спросил Он. Да, сын Божий, он видел много историй. Бог-человек, который знал, что жизнь это всего лишь кусочек складывающегося в общую картину паззла, и боялся представить, что находится за пределами неограниченного выбора. Он вышел за все границы. За все возможные жизни, которые он мог прожить. Бог дал нам своего единственного сына, чтобы тот показал нам путь. Как вырваться из круга радости и круга боли. Выйти из всего. Как обмануть смерть, навязанную теми, кто не мог понять. Даже Ему пришлось пережить момент сомнения. Уйти от конкретного. Прыгнуть через Портал, через который он появился этой ночью две тысячи лет назад. Бог всегда оставляет лучшее напоследок всем тем, кто выдерживает. Уберите от меня чашу сию. В абсолютной свободе нет смерти. В выходе за пределы жизни нет смерти. В отказе от перерождения нет смерти. В поиске единственного способа того, как сделать выбор смерти нет. Пей, Генри, пей. Да, сейчас. Вот хорошо. И передавай дальше. Представьте, друзья мои, что вы читаете книгу. В книге строчки, заполненные словами. История, записанная со слов человека. Учителя с немного странным идеями, но который, кажется, знает то, что вы и представить себе не можете. Вы следите за словами, строчка перетекает в строчку. Но чувствуете, что единственный выход это Сквозь, или опять по новой, и, может, в следующий раз все будет более вразумительным. Картинка соберется. Та самая картинка, которая все исчезает каждый раз, как вы к ней возвращаетесь. Потому что каждый раз все по-новому. Мы начинаем по новой. Бесконечно повторяя то же самое, разными людьми в разных местах. Вот так-то, Марселла. Так, замечательно. Просто пей. А теперь помоги детям. Они еще не знают, как их спасут. Оберегут от ужаса. Спасут от боли в их короткой, чудесной жизни. Они вовремя сюда успели, счастливчики. Их коснулся свет. Они здесь только ради одного. Кто-нибудь держите Маделин. Да, нет, не дверь. Усмири ее, Генри. Она просто лишь боится. Помогите ей, друзья. Помогите ей победить бессмысленные протесты тела. Представьте, что вы можете выйти из транса земной иллюзии, которая кажется такой реальной. Вырваться из истории — все уже выпили? Это просто, как оторвать глаза от страницы.

Таня Глайд Сука Павлова и Священная Корова встречают 2000 год

Я в своей жизни много чего делала, только вот в тюрьме не была. И не трахала свою мать. Сейчас семь вечера 31 декабря 1999 года, а потому, если я хочу обо всем рассказать до начала нового тысячелетия, лучше начать сейчас.

Эти пятница с субботой похожи на последние дни Римской Империи, говорит Священная Корова, разворачивая какой-то маленький сверточек. Иногда Священная Корова думает, что она Бог. Господь ее прости.

И вовсе нет, отвечаю я, нечего прикидываться гребаной жертвой прессы. Просто еще один год заканчивается, вот и все. Просто смерть еще раз ударила своим ломом.

Я беру бутылку водки и отпиваю глоток.

Этот канун Нового Года будет совсем не похож на тот, когда мы провели два часа на заднем сидении маленькой машины по дороге в Тараканий Конец в поисках «колес», а потом еще четыре часа пытались разыскать в Кенте вечеринку, которую все равно отменили, — а потом «колеса» не сработали, и нас стошнило. Он не будет похож на тот, когда ты гладила мою шею, а я блевала около забегаловки, где в окне висела здоровенная кефаль из оргстекла, а какой-то толстяк все пытался заставить нас выпить по «Розовой Леди». И мы не станем проводить его, тусуясь с людьми, которых мы, в общем, ненавидим или презираем. И не станем плясать под дудку поганых ди-джеев, которым, к тому же, явно переплачивают. Мы не проснемся на куче мешков с мусором с ошметками почти нетронутого пирога на лице. И смотреть специальные выпуски «Гарри Хилла», «Папаши Теда» или «Этой жизни» мы тоже не будем — они, конечно, ничего, но…