Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Диспансер: Страсти и покаяния главного врача
Шрифт:

И мы заваливаемся в соседнее жилище.

Почему никого нет в искомой нашей квартире и где же больной? (Не умер ли?) А больной в легочном санатории, жена его как раз там сейчас.

Я усаживаюсь в кресло и начинаю свой бесконечный рассказ, но хозяева и так уже все поняли. Они тащат горячий чай, и мы потихоньку отогреваемся — кружка за кружкой… Потом приходит жена больного… Я все повторяю сначала. Мы снова греемся чаем, жизнь возвращается окончательно и торжествует. Могучий теплый автобус весело бежит назад — домой. Ночь проходит хорошо, без происшествий.

А утром раненько вызывают меня к большому начальству, хоть и не медицинскому, но серьезному.

Кстати, начальством

я совсем не обижен (в смысле количества): облздрав, горздрав, райздрав, горком (секретари, инструкторы и отдельно — народный контроль), райком (те же подразделения), горисполком, райисполком, финотдел (гор-, рай-), КРУ, онкологический институт (по линии онкологии), областная больница (по линии общелечебной), горком союза медработников (этот сверяет мою профсоюзную жизнь со своими скрижалями). А еще меня сверяют пожарная инспекция, техника безопасности, гражданская оборона, санитарное просвещение, еще постоянные комиссии, санэпидстанция и уйма других, а за ними маячат разные без числа физкультурники, зеленых трав насадители, милиционеры участковые, ревнители эстетики, правдоискатели, общественники и прочая, прочая, прочая — кому не лень.

Итак, вызывают меня поутру раненько, да не к физкультурнику пустяшному, не в котлонадзор какой-нибудь, а к начальству важному и грозному, где и ослушаться-то нельзя. А только слушаю да повинуюсь. И задымились мои отдохнувшие было за ночь коронары, и затарахтело там, за грудиной, и загудело в висках: Леткин!!! Леткин проклятый. Я его сразу вычислил.

У моего начальника тоже есть начальник — в области сидит; а Леткины (сам он хирург, а жена его терапевт) в семью этого областного начальника давно уже втерлись, заботу по мелочи проявляют. Положим, сам Леткин для таких дел слишком уныл, и тоской от него за версту, да жена у него обаятельная мерзавка, без мыла пролезет, наулыбается, наговорит сладенькое, обворожит и наврет. Светская тварь с патокой, и фигура у нее — гладкая, хоть и формы крутые. Оттуда, значит, через эти каналы игра идет. Такие-то кнопки нажаты?

И с этими мыслями я появляюсь перед начальником, который меня вызвал. А тот приветливо очень встречает (и вообще он хорошо ко мне относится, доброжелательно).

— Сигарету? Как дела? Как жизнь? Здоровье? Почему бледный такой?

Я не спрашиваю, почему вызван. Я сразу про Леткина. И почему у меня ночи были бессонные, и почему давление и бледность эта. И как болел раком желудка покойный Аким Каспарович, царство ему небесное, и как мы скрыли от него подлинный диагноз, и срочно кто-то стал под экран, и щелкнули здоровый желудок, и дали старику чужой снимок, а его фамилию подписали, и обманули-таки его, и почти никому ведь об этом не рассказали, но узнали Леткины и примчались на запашок, чтобы устроиться на живое еще место.

— Да вы с ума сошли, — я сказал, — Аким Каспарович на больничном листе, как же на его место принимать?

— Так это же чистая формальность, вы же понимаете. Он же на работу не вернется, вы же понимаете…

— А вы не понимаете, что он догадается? Не смейте даже заикаться, пока человек жив!

Леткин тогда ничего не ответил, но жена его чуть изогнулась и глаза свои огромные серые очарованием наполнила до самых краев — вот прольются, вот прольются, да на меня! И пальчиками нежными, проникновенными плечо мое гладит, поглаживает:

— Что вы, что вы, право, мы же понимаем, мой муж все понимает, все-все. Он такой прекрасный человек, такой порядочный, не потому, что муж, поверьте… поверьте… право.

Она была очаровательна, доброжелательна и прелестна, но только чуточку больше, чем следовало (меры этим людям как раз не хватает).

— Да, да, — сказала она, — разумеется, сейчас об этом говорить

нельзя, — она тонко улыбнулась сама себе, как бы отвечая на собственные мысли или даже порывы. — Не время сейчас, не этично… бормотала она задумчиво, а закончила очень, очень, очень искренне, — не сомневайтесь, мы будем молчать, никто ничего не узнает. До свидания.

На следующий день они начали энергичные хлопоты в вышестоящих инстанциях. А еще через день обо всем узнал Аким Каспарович. Он плакал, было тяжелое объяснение, и старик сказал:«3авещаю тебе, чтобы эта гадина не переступила порога нашего диспансера».

Так и получилось тогда. А года через два Леткины повели новую атаку. Они использовали свое знакомство с этим же областным начальником, организовали телефонный звонок в наш горздравотдел, и мне пришлось объясняться с Михаилом Тихоновичем, который Леткина, в общем-то, и отвадил. Казалось, что они уже потеряли интерес к нашему диспансеру, и как-то я уже начал забывать о них. Лишь изредка доходили слухи стороной, что они меня в области порочат и клеймят. Да только я тоже того областного начальника знаю, к которому Леткины вхожи, и начальник этот меня явно уважает, так что — фифти-фифти.

А совсем недавно, перед самым этим вызовом наверх, я встретился с главным врачом больницы, где Леткин работает. И тот сказал:

— Леткин? Мразь, анонимщик, его тут все ненавидят, я его выгоню, сам уйдет, сам заявление напишет. Вот увидишь.

Вот я и увидел. Вот и ночи мои бессонные, вот и кризы мои…

Хозяин слушает внимательно и бесстрастно, профессионально. Похоже, что он дает мне высказаться, выпустить пар из котла. Только и всего? Плохой признак. А вдруг вообще не о том речь? А если вызывали совсем по другому поводу? Хотя вряд ли… С другого конца нужно мне эту тему обжать, терять нечего.

— Ну ладно, — говорю, — а теперь представьте, что все это я выдумал (хоть и можно поверить). Но мы-то его ненавидим. Какой же дурак рвется туда, где его не хотят и не любят? Но у Леткина выхода нет. Его с той работы гонят хворостиной. Ему податься некуда.

Начальник неопределенно молчит, и я выкладываю последний довод.

— Представьте себе: два хирурга, которые ненавидят друг

друга, оперируют одного больного. Вы бы хотели быть на операционном столе в такой ситуации? Нельзя мне оперировать с Леткиным!

— Леткин, Леткин, — добродушно соглашается мой собеседник. Он берет узкую ленту телефонограммы, одевает очки, сверяется. — Вот именно, Леткин… Так вот, надо, значит, этого самого Леткина тебе на работу брать.

Аах-аххх, разбилась лодка моя… Это уже не потяну. Возраст не тот. Уходить надо. С областным начальством спорить нельзя, гибель. С Леткиным оставаться невыносимо, мучительно и позорно, а работы все равно не будет: на многие годы склоки, битвы, анонимки, провокации. Людмила Ивановна рядом с этим Леткиным просто голубица, анге-лочек сахарный, крылышки восковые… Ах, тяжко, ах тяжко сразу жизнь порвать! Люди мои диспансерские уже мне родные, близкие, в глазах ответы, понимание, и фрески на стенах тоже мои, операционная — мой храм на крови, инфузии эндолимфатические, аутогемохимиотерапия, локальная гипертермия — все мое.

Вот бегает по двору на полставки автоклавщиком наше чудо — Витька Лопарев. Рак в прямой кишке ему вылечили без операции (он отказался оперироваться). С ним же и для него же монтировали кое-какие приспособления, и вместе ошиблись, и он едва не погиб от кровотечения, и хотел я уже это дело бросить, оставить совсем, да он уговорил меня: все равно, дескать, умирать буду, на операцию не дамся. И доделали мы этого Витьку с божьей помощью, исчез рак у него в прямой кишке, и областной проктолог подтвердил: да, исчез…

Поделиться с друзьями: