Диссиденты, неформалы и свобода в СССР

«Не убий!» — звучит все же как–то… вроде бы не из нашей оперы. Но та же проклятая Бомба многое, очень многое (и многих) заставляет (и еще заставит) поворачиваться неожиданной стороной и к неожиданным, может быть, забытым вещам» [655] . Поворот к библейским истинам перед лицом ядерной катастрофы означал вызов официальной идеологии, звучавший уже отнюдь не в диссидентских кругах. Такая позиция могла повлечь за собой обвинение в пацифизме, официально осуждаемом. Но Адамович, прикрываясь авторитетом Маркса, переходит и к реабилитации пацифизма: «Изначальное (о котором говорил Маркс) чувство справедливости и гуманности этого коллективного действия — маршей мира и т.п. — придает движению против атомной угрозы чрезвычайную устойчивость, несмотря на разнохарактерность сил и психологий, в нем участвующих» [656] . Развивая эту тему в статье «Взрыв на вершине литературы», Адамович писал: «А не пацифизм ли это? — строго спросит тот, кто не привык вдумываться в явления, анализировать, но зато точно знает, как относиться к тем или иным словам… В век ядерного оружия, когда человечество впервые в истории стоит перед угрозой тотального самоуничтожения, у коммунистов и пацифистов как бы больше точек соприкосновения» [657] .

655

Там же. С.48.

656

Там же. С.51.

657

Там же. С.81–82.

Наиболее откровенно идею советского пацифизма высказал журналист А. Пумпянский: «Атомная война — это страшнее, чем фашизм» [658] . Тогда, конечно – страшнее, чем западная цивилизация. Так, может быть, стоит уступить в споре с ней? Такие крамольные выводы еще не делались, но сама посылка вела к ним неминуемо. А пока ревизионисты делали осторожный вывод о необходимости пересмотра некоторых классических догматов в новых условиях. По словам Г. Шахназарова, «то, что могло считаться правильным до появления и накопления тотального оружия, не обязательно должно считаться правильным после этого переломного события… Не существует политических целей, которые оправдывали бы применение такого средства, как ядерное оружие» [659] . Ни коммунизм, ни даже сохранение независимости СССР — никакие идеологические святыни не могут оправдать нажатия кнопки. Об этом в советском издании открыто говорилось в самый разгар Холодной войны. И это значило, что стремление к разоружению в СССР было ничуть не меньше, чем на Западе.

658

Цит. по: Адамович А. Указ. соч. С.24.

659

Шахназаров Г. Логика ядерной эры. «Век ХХ и мир», №4. 1984. С.9, 14.

Гуманистическое направление мысли, отрицавшее биполярность мира, развивал и ведущий киргизский писатель Ч. Айтматов. В 1980 г. в романе «И дольше века длится день…» он показал фантастическую ситуацию сотрудничества мировых держав по поддержанию изоляции Земли от контакта с иными мирами. Две сверхдержавы в романе равно ответственны за антигуманные действия, связанные с этим. Самоизоляция мира напоминает самоизоляцию страны. Писатель продолжает эту линию, рассказывая легенду о рабах–манкуртах, изолированных от памяти, а значит — и от сознания. Связь информационной закрытости, рабства, безумия, разрыва с традицией, равная ответственность за безумное состояние мира со стороны двух «систем» не могла не остаться незамеченной. Айтматов сформулировал свои идеи достаточно осторожно и иносказательно, чтобы к ним нельзя было предъявить откровенно политических обвинений. Он просто предоставил читателю возможность домыслить. Домыслили и ортодоксы. «Вместо социального подхода, — писала «Правда», — здесь в романе Ч. Айтматова действует некий нравственный суд: «Паритетность» — как знак равновеликого вклада мировых сил в космическую акцию — отвлекается от качеств двух мировых сил, степени их исторической жизнеспособности, приближения к идеалу всечеловеческого жизнеустройства… «Паритет» не уживается с чьим–либо нравственно–гуманистическим «приоритетом» [660] .

660

Потапов Н. Мир человека и человек в мире. // «Правда». 16.2.1981.

Логика правдиста обоюдоостра. Отказ от «паритета» в пользу приоритета идеологически выдержан, но рискован. Как только нравственно–гуманистические мифы СССР начнут разрушаться, бойцы идеологического фронта переметнутся на сторону приоритета западных ценностей, забыв о вкладе Западной цивилизации в беды ХХ столетия. Айтматов стремится встать выше таких «приоритетов»: «Когда человек выходит за пределы своей земли, это уже не он, индивид такой–то, а все человечество вместе с ним делает шаг в Космос». Перед лицом Космоса (следующие шаги — Вечности, Бога) суетная борьба людских и государственных амбиций — ничто. Но именно она мешает людям превратиться в Человечество.

Часть III Движения

Это – я! Законом закованный, Кричу Человеческий Манифест… Юрий Галансков

Как мы видели, не только в социальном, но и в идеологическом плане советское общество давно уже не было монолитом. Общественно активные граждане объединялись не только по принципу близости взглядов. Они соединялись и ради общего дела. В СССР формировались элементы гражданского общества – движения, действовавшие по инициативе самих граждан, а не властей. Некоторые из этих движений были лояльны режиму. В подполье возникали оппозиционные группы. Более того, начиная с середины 60–х гг. в обществе существовала открытая оппозиция режиму.

Глава VIII Подпольщики

В 50–е гг. в СССР не было открыто действующей оппозиции. В 70–е гг. – уже была. Но советское общество всегда воспроизводило людей, относящихся к режиму враждебно. В первое послевоенное десятилетие большинство из них прятало свое отношение в глубинах сознания, лишь изредка позволяя себе откровенный разговор с особо доверенными знакомыми. И по сию пору семейные предания доносят до нас весть о людях, не грустивших в день смерти Сталина. В 40–е гг. возникали редкие подпольные группы, немедленно выявлявшиеся при первой же попытке «пущать пропаганды»…

Радикализм и экстремизм

ХХ съезд придал развитию подполья новый импульс. Партия как бы вызвала людей на откровенность докладом Хрущева, а потом запретила обсуждать выводы, естественно следовавшие из того же доклада. Радикалы ушли в подполье, подпольные группы стали распространенным явлением. КГБ разоблачало группу за группой, но они постоянно воспроизводились.

В любом обществе существуют свои бунтари, смутьяны, «крамольники». Радикалы заостряют проблему, существующую в обществе, придают ей максимальное выражение. Иногда они считают необходимым применить насилие для ее решения, становясь экстремистами. При авторитарном режиме не только экстремизм, но и радикализм наказуем уголовно. Правители боятся, что смутьян может возбудить толпу. Действительно, при определенных условиях может – ведь общество не имеет навыков демократического принятия решений. Так и происходило в условиях бунтов конца 50–х – 60–х гг.

Но большинство советского общества относилось к радикалам без большой симпатии – как и в любую стабильную эпоху. Однако идейно бунтари были связаны с остальным обществом – как с широкими массами, так и с образованной элитой. Откуда черпали они свои взгляды – из народных глубин, или от интеллектуалов? Это важный вопрос – в зависимости от ответа мы сможем что–то судить о «молчаливом большинстве». Были ли «крамольники» спикерами народа? Или грубыми трансляторами рефлексий интеллектуальной элиты?

Подполье не было интеллигентским. Половина осужденных в 1957 г. состояла из рабочих. Не значит ли это, что подполье отражало истинное отношение народа к «оттепели» и хрущевской политике уже во второй половине 50–х гг.? [661]

«Позитивные перемены в общественно–политической жизни страны, в частности реабилитация жертв сталинских репрессий, осуждение культа Сталина, некоторое смягчение режима в области культуры и искусства, практически находились вне сферы жизненных интересов рабочих. Новый политический курс, поддержанный интеллигенцией и студенчеством, для рабочих выразился в фактическом снижении социального статуса. Выдвижение интеллигенции как социальной группы, вызванное требованиями научно–технического прогресса, ставило под сомнение дальнейшее привилегированное положение рабочих как класса по отношению к остальным группам» [662] , – объясняют пролетарскую «крамолу» Э.Ю. Завадская и О.В. Эдельман.

661

Таковыми видят их авторы сборника «Крамола. Инакомыслящие в СССР при Хрущеве и Брежневе». (С.17–18).

662

Там же. С.328. Дополнительный аргумент: «События июльского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС, осудившего членов так называемой «антипартийной группы», оказали дополнительное влияние на усиление антихрущевских настроений в рабочей среде» (С.327). Очевидно, Э.Ю. Завадская и О.В. Эдельман имеют в виду июньский пленум ЦК КПСС 1957 г. Однако, если какая–то часть населения СССР и отнеслась с симпатией к «антипартийной группе», вряд ли на этом основании можно судить о динамике настроений в рабочей среде. «Крамольники», выступавшие в поддержку сталинских соратников, в радикальной форме выражали взгляды более широкого круга людей, но этому кругу противостоял другой, тоже широкий, и тоже выдвинувший своих радикалов, выступавших с позиций антисталинизма. К тому же на каждого обнаруженного авторами сборника «Крамола…» работягу, сочувственно отозвавшегося о Молотове, Маленкове и Кагановиче, в архивах несложно найти множество отнюдь не интеллигентов, которые предлагали, например, следующее: «Так пусть же участники антипартийной группы понесут заслуженное наказание и получат удар на свои головы тем мечом, каким наносили смертельные удары по лучшим сынам нашей Родины. Не могу больше ничего сказать, так как я человек малограмотный, беспартийный. Но клокочет мое сердце от гнева к антипартийной группе» (РГАНИ, Ф.5. Оп.33. Д.173. Л.121).

Очевидно, авторы преувеличивают «привилегированность» рабочих при Сталине. Это положение было выше разве что крестьянского. А вот такие «позитивные перемены», как сокращение рабочего времени в предвыходные дни и массовое строительство явно затрагивали интересы рабочих масс. Так что до начала 60–х гг. курс партии был вполне популярен. Но это – при прочих равных. Сталкиваясь с усилением эксплуатации, бесправием, бытовой неустроенностью, устав от трудностей жизни, рабочий мог перейти на оппозиционные позиции – также как интеллигент.

Ведь и интеллигенция тоже была представлена в подполье. При этом значительная часть осужденных всех социальных страт – это молодежь. Здесь юношеский максимализм еще довлеет над классовыми факторами. Так что попытка на основании взглядов подпольщиков разделить интересы трудящихся классов и интеллигентской элиты все–таки нельзя признать обоснованной.

В 1958 г. Верховный суд обобщил материалы судебной практики по политическим делам в 1956–1957 гг. [663] Это исследование, несмотря на идеологически обусловленную методику группировки осужденных, дает интересный портрет разоблаченного радикала начала оттепели.

663

Крамола. Инакомыслящие в СССР при Хрущеве и Брежневе. С.38–44.