Дитя больших планов
Шрифт:
Одно резкое движение головы, челюсти с хрустом впиваются в костлявое горло старика, шесть клыков смыкаются в замок. Мобиус захрипел, конвульсивно дернувшись, скребя пальцами шероховатую стену... С каждым толчком крови стремительно истаивала Нить бывшего хранителя. Еще несколько мгновений - и тело обмякло, однако в вытаращенных глазах все еще читалось выражение дикого ужаса...
Каинар разжал челюсти, выплюнул измочаленное горло трупа. Облизнулся, подбирая кровь, и еще раз взвесил в руке меч, поднес к лицу, приглядываясь и любовно гладя холодное изогнутое лезвие. Клинок ни дать ни взять, ворковал, пропуская по руке хозяина холодные голубые молнии.
- Сп-пасибо тебе, - улыбнулся Каинар, с
– Мой. Не отдам никому... Мой. П-пойдем...
Путь на волю не был долгим. Теперь, став свободным и оставшись один, он смутно понимал, что нужно выбираться во внешний мир. Но вот, что будет после этого, и как он станет там выживать, химер не задумывался... Он просто вышел из зала и стал спускаться вниз, к воротам башни.
В узкие окна-бойницы лился яркий солнечный свет. Каинар спотыкался на ступеньках и прикрывал глаза рукой с мечом, казавшимся таким родным. Что-то словно исчезло внутри него, а теперь в душе гулял ветер, завывая в пустоте. Сердце билось ровно, дыхание было привычно тихим и мерным - чтобы не слышал никто, как приближается смерть. Мыслей не было, стремлений - тоже. Каинар не знал и не понимал, что делать со свалившейся на него свободой. Держаться прямо, что греха таить, было трудно, привычка гнула спину вниз. Но он упрямо шел, ориентируясь по потокам свежего воздуха и холоду, пока, наконец, не вышел к воротам.
Ему повезло, одна из створок уже была кем-то выломана и висела на одной петле. Однако, инстинкт тотчас же подал сигнал тревоги - прошедшая здесь тварь была крупной и тяжелой. Если она попадется на дороге, будут неприятности.
Опасливо высунувшись из-за створки ворот, он тут же юркнул обратно, пряча отвыкшие от света, тут же заслезившиеся глаза. И только спустя несколько часов, на закате, рискнул выйти снова.
Снаружи царила зима.
Лютый холод тотчас же пробрал до костей, лохмотья одежды создавали только видимость прикрытия. Но ему было все равно - холод в сравнении с вдруг нахлынувшим пьянящим ощущением абсолютной свободы казался мелочью, не стоящей внимания. Химер долго стоял, дыша полной грудью, и пил морозный воздух, как вино, не подозревая, что совершает сейчас величайшую дурь. Нюх его привык к смраду пещер, и теперь на нюх обрушился целый шквал самых разных запахов, непривычных и сильных.
На свету стало видно, насколько он запущен и страшен, насколько нескладно и гротескно бывшее человеческое тело, не обретшее в мертвых пещерах ни нужных пропорций, ни какой-либо красоты, зато от души «украшенное» шрамами, пещерной пылью и следами ударов.
Его взгляд скользил по расцвеченным закатными красками небесам, по вершинам гор, по белому снегу в долине и веткам пушистых елей, присыпанных снегом... Пока не замер, остановившись на пронзающих небо прямых, почти черных на фоне заката, тонких силуэтах. И больше оторваться не мог.
Не задумываясь, не оглядываясь и не вспоминая, Каинар пошел туда, на запад.
Он неслышно ступал по мягкому леденящему снегу, идя, как пущенная из лука стрела, по прямой. Без остановок и передышек, точно к тем окутанным легкой дымкой сияния силуэтам. К ночи похолодало, и ветер погнал поземку, искрящуюся как алмазная пыль под светом двух лун. А Каинар шел, не останавливаясь. Он не знал, куда он идет и зачем, и зачем вообще куда-то идет... Главное идти. Шаг, шаг, еще шаг, ковыляющий какой-то, неровный. Мороз кусается и подхлестывает. Выпирающую от постоянного недоедания хребтину морозит меч, висящий на кое-как связанном в подобие петли обрывке тряпки. Он скорее, дал бы себя убить, чем отдал это оружие.
Совсем еще молоденький химер сам не понимал, что творит, загоняя себя. Перебирался через скалы и завалы, не огибал оврагов и ям, лишь изредка отвлекался на охоту, ловя и поедая сырьем зазевавшуюся
живность. Ох, видел бы сейчас Круг Девяти своего главу... Постепенно его время от времени начал душить кашель, становящийся все более тяжелым, тело плохо слушалось и мерзло, а глаза закрывались сами собой и возникало желание лечь в такой мягкий приветливый снежок, да тут же и заснуть. Однако, он шел с неотступностью и упрямством зомби.Пока к утру седьмого дня холод все-таки не доконал его. Он зашелся в рвущем нутро приступе кашля, свалился под какой-то елью, свернулся клубком, не выпуская меча из рук, и затих.
Лес был тих и по-зимнему недвижен. Лесная нечисть спала, мелкие птахи и зверьки попрятались. Только хищники, сбившись стаями, прочесывали снежные завалы в поисках зазевавшейся дичи. Снег повалил с затянувшегося серой пеленой туч неба, присыпал собой деревья, коряги, каменные гольцы. Дело близилось к полудню, когда голодная поджарая волчья стая набрела на легкую добычу. Волкам этой зимой пришлось туго, оленьи стада ушли туда, где морозы не так свирепы и можно было как-то прокормиться. Посему волки не брезговали даже мертвечиной.
Существо под елью было почти уже падалью, оно не шевелилось и не стряхивало с себя снег. Крупный вожак с ободранным боком начал осторожно приближаться к будущему обеду, его стая за ним сжимала кольцо. Лапы существа к чему-то примерзли, к чему-то холодному, острому и злому, но волк уже не боялся.
И тут вожаку на нос приземлился комок снега. А когда он, встряхнувшись, едва приподнял голову - в его спину впился набор когтей, а в шею чуть ниже уха - мощные кошачьи челюсти. Тяжесть крупного плотного тела, помноженная на силу прыжка и земную тягу, с хрустом перебила матерому хищнику хребет, стоило лишь немного помочь.
Перед стаей, низко ворча и припадая к земле чуть впереди лежащего химера, оказалась... кошка. Ирсан. Заблудившийся, наверное, так как обычно они горы не покидают. И дурной до безобразия - раз молодая, в общем-то, киска в одиночку полезла на стаю волков ради падали. У этого зверя была роскошнейшая бело-голубоватая шуба, испещренная от носа до хвоста яркими черными пятнами и полосами. Хвост заслуживал отдельного слова - длинный и толстый, длиной он был чуть ли не в две трети самого ирсана.
Разумеется, волки опешили. Вожак верховодил этой стаей не первый год, его и его самку уважали и боялись. Она и сейчас выпрыгнула вперед, скаля зубы, оскорбленная убийством своего супруга. Но подойти не решалась, только перебирала лапами - она не знала противника, не знала, чего ждать. Кошка шипела и рычала, гнула спину и стегала хвостом. Густая шерсть стояла дыбом. когти то и дело впивались в снег, а затем она резко рванулась наперерез волчице, с силой ударив ее лапой по морде, метя выцарапать глаза.
Волчица взвизгнула и отскочила прочь, на морде ее заалели полосы от когтей. Связываться с кошкой не очень хотелось, и к тому же, было что-то странное, не совсем звериное в исходившем от нее запахе. У волчицы зачесался нос, она чихнула и зарычала. Ирсана это не испугало, даже наоборот. Поэтому, взрыкнув еще раз, новая хозяйка стаи предпочла удалиться - поискать добычу полегче. Следом за ней потянулись и остальные волки.
И снова, лес был тих и по-зимнему мертв. Химер потихоньку замерзал, проваливаясь в теплое молоко запретного сна, но замерзнуть ему было не дано: ирсан - странный, неправильный какой-то, не бешеный, но сумасшедший, если звери бывают такими - подошел ближе к столь яростно защищаемой находке. Существо было еще живым, хоть немножко. Может, сумеет доползти до логова, если ему помочь в этом? Там есть еда и шкуры, и тепло... Слишком оно странное, слишком неожиданно родственное, чтобы дать ему замерзнуть. Особенно после взятой под опеку жизни, выкупленной чужой смертью.