Дитя божье

ЕСЛИ БЫ У НОЧИ существовали более темные пространства, он бы их нашел. Он лежал, заткнув пальцами уши от назойливого писка мириад черных сверчков, с которыми он вел хозяйство в заброшенной хижине.Однажды ночью, лежа на своей подстилке в полудреме, он услышал, как что-то пронеслось по комнате и словно призрак выскользнуло (он увидел это, привстав) в открытое окно. Он сидел и смотрел вслед, но оно исчезло. Он слышал, как по ручью, вверх по долине, с воплями и криками, точно в агонии, неслись фоксхаунды. [1] Они влились во двор хижины столпотворением сопранового воя и треска кустов. Баллард стоял голый и видел в бледном свете звезд входную дверь, доверху заполненную воющими собаками. Они на мгновение зависли в пульсирующей пестрой шерстяной раме, затем прогнулись и заполнили комнату, сделали один круг с нарастающей громкостью, собака на собаку, а затем с воем вылетели в окно, разнеся сначала наличники, потом створки, оставив в стене квадратную дыру и звон в ушах. Пока он стоял и ругался, в дверь влетели еще две собаки. Одну из них, пробегающую мимо, он пнул и наступил босыми пальцами на ее костлявый крестец. Он прыгал на одной ноге и визжал, когда в комнату вошла последняя гончая. Он упал на нее и схватил за заднюю лапу. Она издала жалобный вой. Баллард вслепую бил по ней кулаком, словно по барабану, и удары эхом отскакивали от стен почти пустой комнаты вперемешку с отчаянными ругательствами и стенаниями.

1

Порода гончих собак, выведенная в Великобритании для парфорсной (загон зверей до их полного изнеможения) охоты.

ВВЕРХ ПО ДОРОГЕ, ведущей через поросший лесом карьер, где повсюду валялись огромные, поросшие темно-зеленым мхом, глыбы изъеденного ветром серого камня. Поваленные монолиты среди деревьев и лиан, словно следы древних людей. Дождливым летним днём он миновал темное озеро безмолвного нефрита, где моховые стены отвесно вздымались, а в пустоте на проволоке сидела маленькая синяя птичка.

Баллард направил винтовку на птицу, но какое-то смутное предчувствие удержало его. Возможно, птица тоже что-то почувствовала. Она вспорхнула. Маленькая. Крошечная. И исчезла. Лес наполнился тишиной. Баллард отпустил курок подушечкой большого пальца и, повесив винтовку на шею, как ярмо, положив руки на ствол и приклад, пошел вверх по карьерной дороге. Грязь, вперемешку с консервными банками и битым стеклом. Кусты завалены мусором. Вдалеке в лесу показалась крыша и дым из трубы. Он вышел на поляну, где по обеим сторонам дороги, как часовые, лежали перевернутыми две машины, и пошел мимо огромных куч хлама и мусора к хижине на краю свалки. На жидком бледном солнце за ним наблюдало множество кошек. Баллард направил винтовку на крупного пестрого кота и сказал «бах». Кот посмотрел на него без интереса. Похоже, он посчитал его не слишком умным. Баллард плюнул на него и тот тут же вытер плевок с головы мощной передней лапой и принялся умываться. Баллард пошел дальше по тропинке сквозь мусор и обломки автомобилей.

Владелец свалки наплодил девять дочерей и дал им имена из старого медицинского словаря, выловленного из мусора, который он собирал. Это нескладное потомство с черными волосами, свисающими из подмышек, теперь сидело день за днем без дела с широко раскрытыми глазами на стульях и ящиках в маленьком дворике, расчищенном от мусора, в то время как измученная мать звала их одну за другой, чтобы помогли по хозяйству, и одна за другой они пожимали плечами или лениво моргали веками. Уретра, Мозжечок, Грыжа Сью. Они двигались как кошки и как кошки в жару привлекали окружающих парней к своей стае, пока старик не выходил ночью и не стрелял из дробовика наугад, просто чтобы очистить воздух. Он не мог сказать, кто был самой старшей или кто какого возраста вообще, и он не знал, должны ли они уже встречаться с мальчиками или нет. Как кошки, они чувствовали его нерешительность. Они приезжали и уезжали в любое время суток на всевозможных дегенеративных машинах, этакой развратной карусели из гниющих седанов и черномазых кабриолетов с задними фонарями, покрытыми синими точками, хромированными рожками, лисьими хвостами и гигантскими игральными костями или демонами на приборной панели, обитой поддельным мехом. Все латанные-перелатанные, с низкой посадкой, цепляющей колею, забитые долговязыми деревенскими парнями с длинными членами и большими ступнями.

Они беременели одна за другой. Он бил их. Жена причитала и рыдала. В то лето родилось трое. Дом наполнялся, обе комнаты, трейлер. Люди спали повсюду. Одна привела домой, как она сказала, «мужа», но он пробыл там всего день или два и больше они его не видели. У двенадцатилетней начал расти живот. Воздух сгустился. Стал зловонным и затхлым. Он нашел кучу тряпья в углу. Лежащие рядом запеленатые маленькие желтые комочки дерьма. Однажды в лесу, в зарослях кудзу [2] на дальнем конце свалки, он наткнулся на две сгорбленные фигуры. Он наблюдал из-за дерева, пока не узнал в одной из фигур свою дочь. Он попытался подкрасться к ним, но парень был начеку, вскочил и побежал через лес, натягивая на ходу штаны. Старик стал бить девушку палкой, с которой ходил. Она схватила ее. Он не удержался на ногах и они растянулись в листве. От ее свежеосвежеванных чресл шел горячий рыбный запах. Персиковые трусы свисали с куста. Воздух вокруг него наэлектризовался. Следующее, что он почувствовал, был его комбинезон, спущенный до колен, и то, как он залез на нее. Папа, прекрати, — сказала она. Папочка. Ооо.

2

Лианообразные, вьющиеся растения из семейства бобовых.

Он спустил в тебя?

Нет.

Он вытащил его, обхватил рукой и кончил ей на ляжку. Будь ты проклята, сказал он. Он поднялся, натянул комбинезон и, шатаясь как медведь, побрел к свалке.

Потом появился Баллард. Он проходил по тропинке со своим прищуром и напускным равнодушием, с винтовкой, зажатой в руке или висящей на плече или сидел со стариком на вздувшемся диване во дворе и пил с ним из полугаллонной банки самогон, подавая и забирая сырую картошку, в то время как младшие девочки выглядывали из хижины и хихикали. Он положил глаз на длинноногую блондинку, которая сидела, поджав ноги так, что были видны ее трусы. Она все время смеялась. Он никогда не видел ее в туфлях, но у нее было несколько трусов разного цвета на каждый день недели и черные по субботам.

Когда Баллард проходил мимо трейлера, эта самая девушка развешивала белье. С ней был мужчина, сидящий на пятидесятигаллонной бочке, и он повернулся, прищурился на Балларда и заговорил с ним. Девушка поджала губы и подмигнула, а затем запрокинула голову и дико расхохоталась. Баллард усмехнулся, постукивая стволом винтовки по своей ноге.

Что скажешь, красавчик? — спросила она.

Над чем ты смеешься?

На что ты смотришь?

Похоже, он смотрит на эти красивые сиськи, — сказал человек на бочке.

Хочешь посмотреть на них?

Конечно, сказал Баллард.

Дай четвертак.

У меня столько нет.

Она смеялась.

Он стоял и ухмылялся.

Сколько у тебя есть?

10 центов.

Ну, давай два с половиной цента, и сможешь увидеть одну из них.

Давай, потом отдам, — сказал Баллард.

Говоришь, потом дам? — сказала девушка.

Я сказал, потом отдам, — сказал Баллард, краснея.

Мужчина на бочке хлопнул себя по колену. Погоди-ка, сказал он, а что у тебя есть такого, что Лестер сможет увидеть за десять центов?

Он уже насмотрел на полдоллара.

Херня. Я ничего не видел.

Тебе и не нужно ничего видеть, — сказала она, нагибаясь и поднимая из тазика мокрый кусок ткани и встряхивая его. Баллард попытался заглянуть в вырез ее платья. Она поднялась. Приласкай своего петушка сам, — сказала она, поворачиваясь спиной и снова смеясь своим внезапным полусумасшедшим смехом.

Что, выкусил, Лестер?

У меня нет времени возиться с вами, — сказала девушка, с ухмылкой повернувшись и подняв таз. Она вскинула бедро, поставила на него таз и посмотрела на них. За небольшим трейлером на фоне неба старик катил шину и от горящей кучи старой резины поднимался тягучий столб вонючего черного дыма. Дерьмо, сказала она. Вам только дай, вы потом не отвяжетесь.

Они смотрели, как она неторопливо поднимается по холму к дому. Я бы рискнул, сказал мужчина. А ты, Лестер?

Баллард сказал, что тоже.

ПРИХОЖАНЕ церкви Сиксмайлс повернулись все разом, как марионетки, когда после начала службы за их спинами открылась дверь. Когда Баллард вошел со шляпой в руке, закрыл дверь и сел в одиночестве на заднюю скамью, они медленно повернулись обратно. Среди них пошел шепот. Проповедник остановился. Чтобы оправдать молчание, он налил себе стакан воды из кувшина на кафедре, выпил, поставил стакан на место и вытер рот.

Братья, — продолжал он, обращаясь с библейским лепетом к Балларду, который читал объявления на доске в задней части церкви. Предложение этой недели. Предложение прошлой недели. Шесть долларов и семьдесят четыре цента. Число прихожан. Снаружи в водосточную трубу забарабанил дятел и эти вздернутые головы завертелись и повернулись к птице, требуя тишины. Баллард простудился и громко сопел во время службы, но никто и не ждал, что он перестанет, если только сам Бог косо посмотрит, поэтому никто не смотрел.

РАССКАЖУ ЕЩЁ ОБ ОДНОЙ ВЕЩИ, которую он однажды сделал. У него была эта старая корова, которая мешала ему, и он не мог заставить ее что-то делать. Он толкал, тянул и бил ее, пока она не измотала его вконец. Он пошел и одолжил трактор сквайра Хелтона, вернулся туда, накинул веревку на голову старой коровы и рванул на тракторе изо всех сил. Когда веревка натянулась, она так дернула за коровью голову, что сломала ей шею и убила на месте. Спросите Флойда, если не верите.

Я не знаю, что у него было на Уолдропа, но Уолдроп никогда бы его не прогнал. Даже после того, как он сжег свой старый дом, он ничего ему не сказал, насколько я знаю.