Дитя каприза

Пола просматривала приглашения, испытывая легкое раздражение оттого, что Хьюго предоставил ей одной разбираться с ними. Срок некоторых уже истек, и она мрачно подумала, что ей еще предстоит писать открытки с извинениями. Все, конечно, сочтут виноватой ее – как всегда! Даже сейчас она, казалось, слышала, как шепчутся о ней по углам. «Какая грубиянка! Не понимаю, что вообще нашел в ней Хьюго Варна!» Она заткнула уши, чтобы не слышать шепота, и просмотрела остальные приглашения.

Одно из них, лежавшее почти последним, доставило ей удовольствие. Роберт Дадли, весьма известный адвокат, давал вечеринку в честь своей невесты Кэссиди Уэллс. Это приглашение, несомненно, представляло интерес.

Кэссиди была актрисой, и, надо отдать ей должное, актрисой, делавшей кассовые сборы. В этом году она даже была названа в числе претенденток на «Оскара». Она не только талантливая актриса, но и потрясающая красавица с огненно-золотистыми волосами и зелеными, как у кошки, глазами. Она отлично выглядела в любом костюме: играя главную роль в картине из доисторических времен, она умудрилась быть настолько привлекательной в грязно-серой мешковине, что наповал сразила множество утомленных светской жизнью мужчин; но когда Кэссиди надевала туалет от Варны, она выглядела шикарно, и Хьюго, узнав, что она отдает предпочтение его моделям, решил обратить это себе на пользу: он предоставил ей огромную скидку и не раз давал напрокат уникальные модели своей фирмы, превратив ее в постоянно действующую живую рекламу. Пола встречалась с Кэссиди несколько раз, и та ей нравилась – слава не испортила Кэссиди, и, в отличие от многих актрис, она не была сосредоточена исключительно на собственной персоне. Даже то, что она носила модели Хьюго, было для нее игрой – она выбирала туалеты с восторгом маленькой девочки, которой разрешили похозяйничать в мамином гардеробе.

Весть о ее помолвке с адвокатом заставила некоторых удивленно поднять брови, но прошлое Кэссиди оказалось таким же безупречным, как и ее красивое лицо, и вскоре репортеры из светской хроники оставили попытки откопать в ее биографии какую-нибудь грязную сенсацию и смирились с тем, что она станет женой очень влиятельного человека.

О да, это приглашение стоило принять, решила Пола, поскольку перед сочетанием голливудского блеска с законом было невозможно устоять. Пола записала дату приема в своем календаре и отложила приглашение в сторону. Как бы ни был занят Хьюго, она непременно настоит на том, чтобы они пошли на прием к Кэссиди и Роберту.

* * *

– Дорогая, это невозможно, – сказал Хьюго. – Ты, должно быть, помнишь, что это день рождения моей матери.

– День рождения твоей матери… – безжизненным тоном повторила Пола. – Именно в день приема у Кэссиди!

– Ты говоришь это так, словно мне не веришь. Будто я нарочно это выдумал, – терпеливо сказал Хьюго. – Не может быть, чтобы ты забыла о дне рождения мамы.

– Да, забыла. Почему, скажи мне, я должна это помнить? Мне это безразлично.

– Я уже понял это, Пола, – сказал Хьюго несколько натянуто. Он так до конца и не смирился с тем, что жена и его мать недолюбливали друг друга. – Тем не менее я считаю, что тебе следовало бы об этом помнить. Как и о том, что я всегда обедаю у мамы в день ее рождения. У нас семейный обед. Дорогая, ведь у Кэссиди всего лишь обычная вечеринка. Мы с тобой часто бываем на таких.

– Это не просто обычная вечеринка – это прием в честь Кэссиди. В любом случае я уже приняла приглашение. Нам придется пойти.

Хьюго поджал губы.

– Извини, но это единственный случай, когда я вынужден настоять на своем.

– То есть, ты выбираешь мать, а не меня?

– Ты говоришь глупости. Но я не собираюсь расстраивать мать ради какой-то великосветской тусовки. Маме нездоровится, Пола. Может быть, это ее последний день рождения. И я намерен сделать все, чтобы она была счастлива в этот день.

Пола презрительно фыркнула.

– Она еще долго проскрипит. Вот увидишь, она еще десять лет будет вертеть тобой, как захочет.

Взгляд Хьюго стал холодным. Как подобает хорошему сыну, он не выносил критики в адрес матери.

– Значит, ты не собираешься присутствовать на семейном обеде?

– Ты правильно понял, не собираюсь, – сказала Пола, но от его ледяного взгляда у нее напряглись нервы. Это за последнее время случалось с ней всякий раз, когда она сталкивалась с неодобрением. Она взяла мужа под руку и сказала умоляюще: – Ну, если уж тебе обязательно нужно быть на этом обеде, не мог бы ты пойти пораньше? Твоя мать привыкла рано ложиться. К тому времени, когда ей будет пора идти в постель, вечеринка только-только начнется.

Он взглянул на ее наивное личико и растаял. Как же он ее любил! Как бы возмутительно она ни вела себя, стоило ему лишь взглянуть в ее очаровательные голубые глаза, как он тут же был готов найти ей оправдание. Он готов был сделать для нее все, что угодно, но только не обидеть мать в день ее рождения. Но Пола была права. Обед назначен на семь часов, и самое позднее к одиннадцати его мать будет готова отправиться спать. Он мог бы надеть смокинг – матери, возможно, это было бы даже приятно. А потом он просто проедет один квартал, заберет Полу, и они смогут отправиться в дом адвоката, где состоится вечеринка.

Он положил руку на плечико Полы, подавляя в себе желание прижать ее изо всех сил к себе и покрыть поцелуями.

– Хорошо, дорогая. Будь по-твоему. Если ты согласишься немного опоздать на вечеринку.

Пола улыбнулась. Казалось, взошло солнышко, как это бывало всякий раз, когда она добивалась своего.

– Это называется эффектным выходом на сцену, Хьюго, – поддразнивая, сказала она.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Одевшись, чтобы идти на вечеринку, Пола зашла в детскую, чтобы пожелать Гарриет спокойной ночи.

Малышка с влажными после ванны волосами и порозовевшим личиком уже лежала в постели, но еще не спала. Пола присела на краешек кровати, притянув к себе дочку так, что ее головка прижалась к зеленому шелку платья, задрапированного на небольшой груди Полы в виде тоги, так что оставалось открытым одно плечо.

– Хорошо пахнет! – пробормотала Гарриет, сморщив от удовольствия носик.

Пола улыбнулась. Близость упругого маленького тельца вызвала у нее прилив материнского чувства, хотя она знала, что это чувство вряд ли возникло бы, не будь у нее уверенности, что она сможет передать Гарриет няне, как только у нее изменится настроение.

– Мамочка идет на вечеринку. Тебе нравится мое платье?

– Красивое! – одобрила Гарриет, прижимаясь к ней покрепче.

Пола вдруг испугалась, что Гарриет может обслюнявить платье или оставить на нем пятна от пальцев.

– Тебе пора спать, Гарриет, – сказала она, высвобождаясь из детских ручонок. – Мамочке нужно идти. – Она всегда говорила, как англичане, «мамочка», а не как американцы – «мама».

Гарриет не желала ее отпускать, но тут решительно вмешалась няня.

– Ну же, Гарриет, будь послушной девочкой, отпусти маму.

– Нет! – завопила Гарриет.

– Да! – твердо сказала няня.

Пола едва поборола в себе кошмарный страх: ей показалось, что она попалась в ловушку из толстеньких ручек и липких пухлых губок. Она поспешно направилась к выходу из детской.

– Не очень-то полезно возбуждать ее в такой час, – неодобрительно сказала няня, провожая Полу до двери. – В это время она должна быть в постели. Большинство детей ее возраста сейчас уже спят.

– Но она ведь не большинство детей, не так ли? – сказала Пола.