Дитя любви

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Он остановился, не спеша помочь ей, просто стоял на месте, по-прежнему скрестив руки на груди, со своей идиотской усмешкой.

– Отгони их. – В голосе Мэгги прозвучала легкая паника: она швырнула курам последние зернышки.

– Малышка, если я что и знаю о пернатых, так лишь о тех, что приносят на кухню в фирменной картонной коробке. А ты хочешь, чтобы я отогнал их. Как? На твоем месте, я бы сбежал.

Мэгги обожгла его взглядом, но тут же, когда наиболее жадная пеструшка принялась клевать землю из-под ее ног, решила, что совет не так уж и плох. Отшвырнув в сторону пустой пакет – Мэгги отчасти надеялась, что куры примут его за самое крупное и вкусное из зерен, – она метнулась прочь от амбарной стены.

Цыплята и куры квохчущей и кудахтающей массой взметнулись в воздух, подняв истошный крик.. Мэгги вскрикнула, обхватила голову руками и стрелой помчалась ко входу в амбар. Окруженный взбудораженной стаей, Ник коротко охнул и ринулся следом. Он был уже в полушаге от нее и от безопасной, как казалось Мэгги, точки, но тут парочка особенно злобных птиц прорвалась следом за ними за амбарную дверь.

По сравнению с сияющей ясностью дня в амбаре было темно. Мэгги понадобилось несколько секунд, чтобы различить какие-то предметы, но, едва глаза привыкли, они тотчас же обнаружили ведущую наверх лестницу. В секунду оказавшись рядом, молодая женщина с проворством испуганной обезьянки взобралась по ней вверх. Ник не отставал ни на шаг. Едва они оказались на чердаке, в безопасности, преследующие их птицы с протестующим кудахтаньем захватили ступеньки, которые они только что освободили.

– Мы в ловушке, – сказала Мэгги. Она стояла на четвереньках, осторожно выглядывая за край чердака.

– Похоже на то. – Ник был уже рядом. Они переглянулись, и он неожиданно широко улыбнулся: – Ну как, твоя мечта каждое утро, проснувшись, кормить цыплят не исчезла?

– Что ж, я городской житель, можешь надо мной посмеяться. – Мэгги откинулась назад, на пятки, и огляделась. Чердак был построен и занимал примерно три четверти амбара. От чердачного пола к стене проходили деревянные балки, предназначенные для сушки табака. Несколько десятков золотисто-коричневых пучков его и сейчас свисали с них чуть ли не до земляного пола. На чердаке пахло сеном – земной, пусть немного пыльный, но в то же время необыкновенно приятный запах. Сено было собрано у стропил в старомодные квадратные скирды, которые начинались примерно в полуметре от того места, где сидели Мэгги с Ником, и заканчивались у самой дальней стены. Не забранное в скирды сено было свалено на деревянном настиле. От настила примерно каждые полметра поднимались грубо обтесанные стойки, поддерживающие остроконечную металлическую крышу, и узкие лучи солнечного света, пробиваясь сквозь множество тонких, как волос, щелей в тех местах, где соединялись между собой листы металла, тянулись от крыши к полу. Под крышей и в углах чердака, подобно кружевному пологу, раскинулся целый город, сотканный из паутины. На другом конце сеновала скирды сена образовывали своего рода дверь с колесным блоком. Дверь была распахнута, и из-за нее потоком лился свет, открывая взору безыскусное, но на удивление уютное убежище художника. Изумленно распахнув глаза, Мэгги рассматривала мольберт, стул и небольшой столик, чем-то уставленный.

– Здесь кто-то рисует? – Мэгги обратила удивленный взгляд на Ника. Она знала, что он скажет, еще до того, как услышала ответ.

– Я. – Судя по тону, Ник приготовился к обороне.

– Ты? – Признайся Ник, что он – марсианин, Мэгги была бы поражена меньше. Правда, он давно, еще с самого первого момента их знакомства, когда накатывало настроение, любил сделать легкий набросок – дурацкий, как ей казалось, – на первом же попавшемся листке бумаги. Но заподозрить в нем талант художника… Мэгги это и в голову не приходило. Для этого занятия Ник был слишком мужественным и слишком… заурядным. – И давно?

Ник пожал плечами.

– Несколько лет уж. Девушка, с которой я встречался, зарабатывала на жизнь сюжетами для поздравительных открыток. Она постоянно ходила в какую-нибудь изобразительную студию. Чтобы доставить ей удовольствие, я тоже начал похаживать в одну из них. Ну и затянуло. Времени свободного у меня особенно не было, но занятие мне понравилось. К тому же оно удерживало меня от глупостей. – Он опять широко улыбнулся, но Мэгги могла бы поклясться, что Ник испытывает некоторую неловкость, опасаясь, что она сочтет его хобби не слишком подходящим для мужчины.

– А сейчас ты над чем-то работаешь? Можно мне посмотреть?

Ник кивнул, но Мэгги, не дожидаясь разрешения, уже шла к мольберту.

Ник писал маслом. Едва Мэгги подошла поближе, она уловила сильный запах льняного масла и скипидара еще до того, как успела разглядеть на столике тюбики с краской.

– Очень неплохо. – На холсте был изображен незаконченный знакомый пейзаж с фермой в центре. Посмотрев в сторону двери, Мэгги поняла, что преимущество этого места в том, что Ник может писать с натуры.

– Спасибо. – Ник стоял рядом, наблюдая за реакцией Мэгги, пока она рассматривала картину. Полуобернувшись, Мэгги бросила через плечо быстрый смущенный взгляд. – Дэвид тоже рисует, – коротко заметила она и тут же пожалела о сказанном: уж лучше бы она промолчала! Но теперь поздно жалеть. Слова повисли в воздухе между ними, словно обрели плоть, и теперь медленно, подобно пылинкам в дуче солнца, оседали на землю.

– Ты однажды уже говорила об этом. – Он слегка нахмурился, и Мэгги почувствовала, как защемило сердце. Она еще не готова, нет, нет, нет… – Он пользуется маслом?

– В основном акварелью. – Собственный голос показался Мэгги чужим.

– Он брал уроки?

– Да, много. – Она кивнула. – Массу уроков. Мы еще давно заметили, что у него определенно талант.

– Это прекрасно. По крайней мере, нам будет теперь о чем говорить, помимо тебя. – Ник обнял Мэгги за талию. – Хочешь еще что-нибудь посмотреть?

Мэгги кивнула, не доверяя своему голосу.

Потянувшись через ее плечо, Ник вытащил огромный кусок парусины, прислоненный к стене, и Мэгги оказалась лицом к лицу со своим собственным портретом, сделанным в полный рост. Она была изображена в полуоборот, прислонившейся бледным плечом к какой-то кирпичной стене. Вокруг нее клубились, сгущаясь, какие-то мрачные тени, на лице – ни тени улыбки, глаза смотрели печально и строго. На портрете она была совсем юной, лет шестнадцати, в белом кисейном платьице, волосы украшала серебристая роза.

– Я написал его по памяти, лет шесть назад, – мягко объяснил Ник, не разжимая объятий. – Вот такой я тебя навсегда и запомнил.

Мэгги еще мгновение стояла не шелохнувшись; руки ее, словно сами по себе, подчиняясь собственной воле, легли поверх его рук. Она не могла ни двигаться, ни говорить – просто смотрела на свой портрет, не в силах отвести глаз. Затем, повернувшись к Нику, обвила руками его шею.

– Я люблю тебя, – страстно прошептала она и, приподнявшись на носки, поцеловала в губы. Он на мгновение сжал в ладонях ее лицо, внимательно рассматривая его, черту за чертой, словно старался выучить их наизусть. Наконец взгляды их встретились, и от тепла его лучащихся глаз у Мэгги перехватило дыхание.

– Боже мой, как ты красива, – тихо проговорил Ник. Руки его плотным кольцом сомкнулись на ее теле, словно он намеревался так и простоять тут всю жизнь, не отпуская ее. Затем он осторожно прильнул к ее губам, лаская и нежа их языком. Мэгги отозвалась на эту нежность со стремительно возрастающей, жадной страстью, не размыкая рук, обвивших его шею, и откинув голову на его плечо. Колени вдруг подозрительно ослабли, и она испугалась, что не устоит, как будто Ник позволит ей упасть. Нет, подобной опасности не существовало. Мэгги чувствовала, что страсть его разгорается, желание растет, тело превращается в упругую, натянутую пружину, губы жадно впиваются в ее губы, и, забыв обо всем, она ответила ему тем же.

Через мгновение – или вечность? – жаркие губы Ника оторвались от ее губ и скользнули вдоль шеи к уху. Когда он коснулся мочки, Мэгги судорожно глотнула воздух.

– Ведьма, – пробормотал он хрипло, обдавая ее теплым дыханием. – Чем ты околдовала меня?

– Тем же, чем и ты околдовал меня, – прошептала Мэгги, чувствуя под губами его подбородок. – По-моему, это называется любовью.

Она приникла к нему всем телом. Положив одну руку на затылок Мэгги, он слегка приподнял ее голову так, чтобы полностью завладеть ее губами. Соломинка солнечного света, пробившись сквозь щель, окрасила золотистыми искорками паутину высоко под крышей, и Мэгги бессознательно прикрыла глаза, отдаваясь рукам и губам Ника, подчиняясь его телу, плотно прижавшемуся к ней.