Дитя порока

— Что? — спросил ее отец раньше Габби. И не только он. Все остальные были смущены не меньше. Даже Итан смотрел на меня с секунду.

— Он был похож на... гм... — я попыталась подумать. — Парник, в которой картофель или другие овощи начинали расти быстрее.

— О... — ответили все они хором, будто бы в их головах зажглась лампочка.

— Видишь? Только подумай. В твоем возрасте люди уже создавали нагревающийся электрический парник, — обратился к ней Марко, отчего Габби надулась.

— Я не могу делать подарки тем, кто ненавидит физику, — сказала я ей, скрестив руки на груди.

В ответ она ахнула.

— Дядя Итан...

— Как скажет моя жена, — ответил он, обрезая мальчику волосы на затылке, используя при этом пару разных ножниц.

Девочка поникла и развернулась, маршируя к домашке по физике, но до того, как уйти, она снова оглянулась.

— У тебя есть прозвище, дядя? — спросила Габби.

Вся комната, казалось, замерла, все напряглись, слегка насторожились, глядя друг на друга. Итан же, с другой стороны, просто повернул кресло вместе с мальчиком в нем, наклонил ему голову вперед, а после снял накидку и ленту с его шеи.

— Ага, — ответил он ей, когда мальчик встал и посмотрел на свою стрижку. — Mani di forbice.

— Потому что ты стрижешь волосы? — спросила она, хотя лично я ничего не поняла.

— Конечно. — Он кивнул ей.

Она поразмыслила над этим пару секунд.

— Слегка длинновато, но круто, я думаю. Пап, я пойду наверх, позвоню маме!

Она помахала мне рукой и побежала за двери.

— Mani di forbice? — спросила я у него, когда пожилой мужчина сел в кресло, указывая на свой подбородок и прося его побрить.

— Руки-ножницы, — ответил Джованни вместо Итана.

— О. — Я понимала, что работай он здесь, прозвище было бы в тему. Но еще я понимала по реакции остальных и тому, как Итан решил больше не общаться, что дело было гораздо глубже этого. Он сказал мне, что мы прогуляемся, чтобы я могла узнать больше о его прошлом, так что я не собиралась давать задний ход. — А почему?

Теперь разговаривал только Джованни, и его голос уже не был веселым, как до этого.

— Ходят слухи, что когда он был мальцом, то впервые пошел на исповедь с семьей. Священник сказал ему исповедать грехи перед Господом, а Итан ответил, что безгрешен и готов исповедаться лишь тогда, когда более не будет без греха. Они ввязались в долгий спор, пока священник больше не мог выносить этого и ушел. Итану показалось, что со священником что-то не так, потому он последовал за ним в его комнату, где выяснил, что священник нарушает свой обет молчания. Он пытался использовать Итана, чтобы добыть информацию на его отца и мать, дабы спасти себя от преследования. Он был педофилом. Выяснив это, Итан зарезал священника двумя лезвиями, одним, который подарил отец, а вторым, который взял у брата. Когда его нашли, он стоял над священником, держа оба покрытых кровью ножа, и тогда признался богу в грехах.

— Лично я считаю, что любой, кто коснется детей, заслуживает смерти, и это не грех, — пробормотал себе под нос Марко, подстригая мужчине челку.

Мой взгляд переместился к Итану, но казалось, он мысленно уже не здесь. Он просто осторожно скользил бритвой по шее мужчины, у которого то ли были стальные яйца, то ли он не верил «слухам».

— Что случилось после?

Марко пожал плечами.

— На несколько часов церковь закрыли, но новости о том, что он был педофилом, все же просочились. Все пришли в ярость от того, что детективы пытались использовать еще одного ребенка в роли приманки. Другие так боялись Итана, что крестились, когда он проходил мимо. Его мать использовала его поступок во благо. Люди привыкли, что он всегда рядом, но никто никогда не забывал имени Итана Mani di forbice Каллахана.

Я посмотрела на Итана, который все еще притворялся, будто не слышит, или его не волнует, что разговор идет о нем.

Корми его темную сторону, наслаждайся ею вместе с ним. Не меняй его. Я его создала, и он совершенен. Нечего в нем менять.

Слова Мелоди прозвучали у меня в голове.

— Кровавая Мелоди и Безумный Шляпник, — произнесла я вслух, слегка поворачиваясь в кресле. Несложно было догадаться, о чем я думала. — Они так красиво звучат вместе. И каким хреном мне теперь придумать имя, созвучное с Mani di forbice?

Только теперь Итан замер, выровнялся и встретился со мной взглядом, посмотрев так пристально, что мне пришлось отвести глаза в сторону Джованни.

— Великие имена дают. Ты не можешь выбрать его себе сама, — обратился ко мне Джованни.

И тогда я взглянула снова на Итана.

Мужчину, который любил меня с детства.

Мужчину, который вытащил меня из адской дыры и посадил справа от себя.

Мужчину, в которого я влюблялась все больше и больше с каждым днем.

— Дай мне имя.

Если так будут звать меня люди даже после моей смерти, мне хотелось, чтобы его дал мне он, а не кто-то другой.

— Белладонна, — произнес Итан, все еще глядя на меня.

— Айви Белладонна Каллахан, — прошептала я сама себе, а затем улыбнулась, счастливо кивая.

Белладонна и Руки-Ножницы.

Прекрасный яд и дуэль лезвий.

ИТАН

— Она дейсвительно особенная? — спросил Джованни у меня, когда я развернул его кресло. Остановившись, взглянул на Айви, пока они с Габби работали над ее домашкой. Она сидела на моем кресле, слегка крутясь туда-сюда, пролистывая старые альбомы с фото, пока Габби записывала слова Айви. Моя жена казалась слишком счастливой от простого разглядывания снимков, но, опять же, Айви была человеком, который любит разные мелочи.

— Особенная, — наконец-то ответил я, но решил сменить тему на более серьезную. — У вас есть все, что нужно?

Он схватил чашку с чаем из листьев березы и сел в кресло, расслабляясь.

— Нет. Но то, что мне нужно, ты не дашь. Остальная часть семьи в норме. Слышал, Дона произвела впечатление на людей в Чикаго.

— Она — дочь моей матери.

Я знал, что так и будет, и именно поэтому оставил все ей.

Джованни кивнул, отпивая чай, но съёжился от вкуса так, что его лицо еще сильнее искривилось.

— Я только что вспомнил, что ненавижу чай.

— Но боль ты ненавидишь еще сильнее, — напомнил я ему, подметая под его креслом.

— Это да. — Он тяжело вздохнул, а после сделал еще один горький глоток, еще раз вздрагивая. — Porca miseria... — выругался он себе под нос прежде, чем потянуться к своей куртке и достать флягу. Оглянувшись через плечо, он налил из нее в чашку и сунул обратно в потайной карман.

— Уверен, твой врач будет рад, — сказал я ехидно, наклоняясь, чтобы подмести волосы.

— К черту его и мой рак, — пробормотал он самому себе, отпивая из чашки.

Очистив совок в корзину с мусором возле его стола, я поставил веник у стены и прислонился к его рабочему месту, размышляя о том, как озвучить то, что мне нужно ему сказать.