Дитя среди чужих

– А потом будет мохито и солнышко, да? – мечтательно спрашивает Дженни, и Грег гадает, как долго сестра будет радоваться новизне Мексики. Вскоре она захочет вернуться в Штаты, и он, конечно же, позволит ей уговорить себя на это.

Если поймают, то поймают. C’est la vie и прочая срань.

Но такая уж Дженни. Насколько бы плохие или тупые вещи они ни творили вместе, их никогда за этим не ловили. В тот раз, когда Грег угодил в тюрьму, он работал с Джимом, а Дженни в дело не взяли, и вот к чему это привело.

Он ухмыляется, кладет руку на мягкое пересечение ее бедра и промежности и слегка сжимает. Она взвизгивает и игриво шлепает по руке.

– Знаешь, кто ты, Дженни? Мой талисман на удачу.

– Не забывай, детка,– говорит она, и салон машины погружается в тень, когда она проезжает под пологом леса, и машину начинает подбрасывать на жуткой тропинке.

Грег оборачивается и видит, как дом отдаляется все дальше и дальше, и испытывает внезапный восторг оттого, что уезжает.

Может, нам с ней нужно просто уехать. Сразу же направиться к границе. Убежать от всей этой срани. Ну же, ты ведь это чувствуешь, да? Тут все как-то плохо. Как будто ты наступил в лужу, считая, что намочишь ботинок, а в следующее мгновение уже половина твоей ноги под водой. Не говоря уже о том, что от этого ребенка у меня мурашки по коже.

Повернувшись обратно, он смотрит в окно на густой лес, на проплывающие мимо деревья, на неровный, косой солнечный свет. Он прищуривается, и на мгновение ему кажется, что он видит вдалеке своего мертвого отца в грязи, из дыры на его шее хлещет кровь, которую выталкивают последние ударов умирающего черного сердца. И вот они с Дженни стоят бок о бок и смотрят, как он умирает. А Дженни держит в руке нож для колки льда, все еще покрытый кровью.

– Он хотел убить тебя,– сказала она, и он не стал возражать.

В зрелом, безумном от гормонов шестнадцатилетнем возрасте (разница между ними составляла всего несколько минут – она была старше, а Грега любила называть «остаточным явлением» своего великого рождения), отец застукал их в лесу – похожем на тот, что окружал их сейчас – за домом в Топанге. Таких, как отец, нынешняя молодежь называет настоящими ублюдками, и с тех пор, как мать умерла при родах (Грег тоже винит в этом Дженни, но в шутливой форме), папа стал сущим дьяволом.

Он был религиозным человеком, но скорее в духе Ветхого Завета. Любил орать на чернокожих, латиноамериканцев и, что хуже всего, на гомосексуалов. С них отца просто воротило, и за свои годы становления Грег и Дженни наслушались тонну проповедей об огне и сере.

Конечно, лишь он сам был виноват в том, что произошло между его детьми-близнецами. Во-первых, отец заставлял их делить спальню вплоть до подросткового возраста, и если он не знал, о чем думают двенадцатилетние и тринадцатилетние ночью в постели, то что с него можно взять? Черт, да Дженни сделала Грегу первый минет, пока этот старпер смотрел в гостиной «Клуб 700». Грег даже ждал, что их поджарит метеорит или молния, пока они кувыркались на односпальной кровати, и ничто не отделяло их злодеяние от отца, кроме бумажно-тонкой двери спальни без замка и одеяла, такого старого и поношенного, что больше походило на толстую простыню, чем на покрывало.

Поэтому, когда он нашел их пару лет спустя, в лесу, на склоне холма, неподалеку от их дрянного старого дома, то пришел в ярость. Он прыгнул на Грега и начал бить по лицу, в грудь, по яйцам и в живот. Дженни, обнаженная, как дикий олень, кричала ему остановиться, но мужчина потерял всякий рассудок, и Грег, теперь в полубессознательном состоянии, с отвисшей сломанной челюстью и залитым кровью правым глазом, едва мог разглядеть ее розовую фигуру, роющуюся в сброшенной одежде.

Пока отец готовился к тому, что могло стать последним ударом, Дженни ловко подскочила и вонзила ржавый восьмидюймовый нож для колки льда в яремную вену их отца. Затем вытащила и собиралась ударить снова, когда тот скатился с Грега на спину, а кровь била из раны гейзером. Даже Дженни удивила такая скорость.

– Видимо, я проткнула вену,– тихо сказала она и стоически наблюдала, как он булькал и паниковал на листьях, его глаза были белыми как яйца, а рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на причал.

Через мгновение, может, когда спал первый шок, громила и фанатик Библии Джим Лэниган начал вставать, видимо, чтобы разобраться в ситуации, придумать им наказание и так далее. Но Дженни позаботилась об этом, проткнув его быстрее гадюки.

Раз-два.

Первый удар пришелся на сердце, а второй – прямо в правый глаз, где нож и остался.

Черт, может, правда надо уезжать.

Грег недолго смотрит на Дженни, а затем его взгляд опускается на ее бедро. Она идеально вычистила нож после того, как они похоронили своего отца. И, насколько ему было известно, с тех пор никогда с ним не расставалась.

– Если они не захотят убивать мальчика, мы сами можем этим заняться,– говорит Грег, довольный тем, что Дженни одарила его своей самой сексуальной улыбкой.

– Да?

– Конечно, если ты так хочешь,– говорит он и натягивает кепку пониже на лоб, глядя вперед и наблюдая, как густой лес расступается перед ними, словно от мощи их общей воли.– Я не возражаю.

Часть седьмая: Зараза

1

Держа в одной руке бумажную тарелку с болонским сэндвичем и горстью чипсов, Лиам другой рукой стучит в дверь, скорее по привычке, чем из вежливости. Ну, может, слегка из вежливости. В конце концов, он уже сорвался на парня, и Лиаму все еще немного стыдно из-за того, что он тогда потерял контроль. Несправедливо, когда взрослый мужчина пинает маленького пацана. Однако из-за банки колы подмышкой с каждой секундой становится холоднее, поэтому мужчина отодвигает большой засов и открывает дверь в комнату Генри. Его нос морщится от первого глотка воздуха.

Боже, ну и вонища.

Кроме того, здесь холодно и, хоть вечер еще и не наступил, собралась густая тень. Лиам сначала смотрит на койку, ожидая увидеть Генри, как обычно, укрытого одеялами и так и кричащего своей позой «иди в задницу».

Он чувствует озноб – который не имеет ничего общего с ледяным воздухом,– когда видит, что кровать пуста.

Инстинктивно его взгляд метнулся в угол слева – это была ближайшая слепая зона, из которой Генри мог напасть на него. Когда он убеждается, что там никого нет, то делает еще один маленький шаг вглубь комнаты и смотрит на дальнюю стену.

И видит его.

Генри стоит как вкопанный в дальнем затемненном углу, вне досягаемости последних солнечных лучей, косо пробивающихся через заколоченное окно. Когда глаза Лиама привыкают, он понимает, что Генри голый, его одежда лежит кучей рядом с кроватью, в десяти футах от него. Руки мальчика опущены по бокам, и он смотрит на Лиама полуприкрытыми глазами, словно он в трансе или спит.

– Генри? – спрашивает Лиам и медленно, осторожно ставит на пол тарелку с едой и банку. «Уже через минуту там все будет в тараканах, но надо разобраться с главным».