Дитя заката

Я посмотрела ей вслед и пошла к Кристи. Летом в отеле разгар сезона, поэтому с каждым днем работы становилось все больше. Я все реже виделась с Кристи и Джимми, они оба тяжело переносили мое отсутствие. Даже во время обеда, если мне приходилось отдавать распоряжения слугам, в глазах Джимми читался немой укор: «Ну, что же ты не обращаешь на меня внимание?»

Мистер Дорфман и мистер Апдайк оказывали мне все больше доверия, все больше поддерживали, нам приходилось решать все больше проблем, мне все чаще приходилось обращаться к ним за помощью, они стали членами моего семейного совета. Я завела ежедневник, чтобы отмечать запланированные встречи и звонки, и каждое утро заполняла его. Работа требовала все больше физической и умственной отдачи. Бабушка Катлер вызывала у меня восхищение, в ее-то возрасте столько сил отдавать отелю, из всей семьи только она была способна на это. А я все сильней уставала и все меньше времени могла уделять Кристи.

Кристи развивалась очень быстро, еще вчера я видела в ней прекрасного младенца, а сегодня передо мной предстала маленькая леди с недетской серьезностью взирающая на окружающий мир. Она скучала о Рэндольфе, вероятно, сильнее, чем кто-либо другой. Сисси рассказывала мне о том, как часто Кристи просилась в кабинет к Рэндольфу, о том, как они были рады друг другу. Я предложила Сисси приводить Кристи ко мне в кабинет, но это создавало множество трудностей, так как, в отличие от Рэндольфа, в кабинете я занималась делами, и служащим не доставляло удовольствия ждать, пока я наиграюсь с Кристи. А если я оставляла ее без внимания, в лучшем случае она начинала засыпать меня вопросами. Иногда, когда и я, и Джимми были заняты, Кристи отводили на побережье, где она играла с постояльцами отеля, все были очень довольны.

У Кристи был очень большой словарный запас, постояльцы удивлялись, узнавая ее возраст, она была развита не по годам. Отдыхающие баловали ее, одаривали различными комплиментами, особенно их восхищали ее голубые глаза и золотые волосы.

Единственная, кто абсолютно не проявлял никаких эмоций при виде Кристи, была моя мать. Для нее существовала только собственная персона. Большую часть времени она проводила перед зеркалом и довольно редко прогуливалась рядом с Сисси и малышкой, да и то, когда та была совсем крошечной.

Мать жаждала внимания и делала все для того, чтобы хоть чем-нибудь его привлечь. Любимым ее средством была прогулка по отелю с расточением улыбок, от которых, как ей казалось, все были в восторге. Однажды Кристи все-таки проникла в ее комнату, и мать невозмутимо потребовала, чтобы Сисси забрала ее – мол, в ее комнате слишком много хрупких вещей, которые Кристи обязательно все переломает. Последним придуманным ею ежедневным зрелищем был ее сольный выход в столовую во время обеда. Она подходила ко всем знакомым гостям, улыбаясь, бросала им короткие фразы и удалялась.

Однажды мне позвонил Филип и пожаловался, что никак не может дозвониться к матери.

– Скоро заканчивается сессия, и я хотел бы взять небольшой отпуск и отправиться вместе с Бетти Энн к ее родителям на Бермуды. Они меня пригласили, я хочу, чтобы мать знала, – закончил он.

По интонации я поняла, что на самом деле он больше хочет, чтобы об этом знала я.

– Когда ты ей звонил?

– На прошлой неделе и дважды перед этим. Как она? С ней все в порядке?

– Она превосходна, я никогда не видела ее такой жизнерадостной и энергичной, но последнее время я действительно вижу ее редко, она постоянно где-то гуляет и возвращается очень поздно.

– Это на нее не похоже. Пожалуйста, передай ей наш разговор, я пришлю тебе открытку с Бермуд.

– Хорошо. Желаю приятно провести время.

– Спасибо. Когда я вернусь, помогу тебе с работой.

– Мне не требуется помощь.

– Бабушка Катлер вернулась? – засмеялся Филип.

– Мне тяжело, но я стараюсь все делать сама. Я понимала, что для того, чтобы быть счастливой, мне нужно еще очень много сделать.

Декор кабинета был изменен, как это было мною ранее запланировано. Темные цвета были заменены на светлые, тяжелая мебель – на легкую современную. Стало несколько просторнее, из прежних вещей остался только портрет девушки, но он уже не смотрелся так мрачно, на других стенах висели портреты Кристи и Джимми, в углу стояли поделки Кристи. Джимми расставил по всему кабинету вазы и чуть ли не ежедневно приносил цветы, обычно это были мои любимые розы и жасмин, а не лилии, которые так обожала бабушка Катлер.

– Филип, – спросила я в конце разговора, – ты случайно не знаешь, где сейчас Клэр?

– Она еще ни разу не позвонила мне, а от общих знакомых я узнал, что лето Клэр собирается провести с друзьями, у родителей которых есть дом в Джерси. Надеюсь, это известие не разобьет твое сердце, – Филип сам рассмеялся своей шутке.

– Интересно, она предупредила мать, и если да, то почему я еще ничего не знаю об этом?

– Она свяжется с матерью, как только найдет деньги, и я уверен, ты будешь первой, кто об этом узнает.

Я еще раз пожелала Филипу хорошо провести время и прервала наш разговор.

Ранним вечером, когда я собиралась спуститься вниз и дать указания насчет ужина, ко мне в дверь постучалась мать. Войдя, она сразу же элегантно повернулась на каблуках, демонстрируя вечерний наряд. Она выглядела великолепно в кримпленовом платье и небрежно наброшенном на плечи котиковом боа. Я только посмотрела на нее, и сердце учащенно забилось в предчувствии то ли большой радости, то ли горя.

– Тук-тук, – сказала она и замерла у входа.

– Входи уж.

– Сегодня я все это купила, ну как?

– Как всегда великолепно.

– Благодарю, – лицо матери расцвело, – я чувствовала, что великолепно. – Она подошла к зеркалу и принялась себя рассматривать.

Наверное, никогда Рэндольф не мог по достоинству оценить ее красоту, подумала я.

– Ты куда-нибудь сегодня собираешься? – Мне показалось, что мать ожидает подобного вопроса.

Мать высокомерно окинула меня взглядом.

– Сегодня вечером я решила отужинать в лучшем ресторане на побережье Вирджинии.

– Да-а. И с кем же?

– С Бронсоном Алькотом, – немного сконфузившись, ответила мать. Но потом постаралась как можно быстрее оправдать свой поступок. – Я не вижу в этом ничего ужасного. Если даже кто-то и сопровождает меня при выходе в свет, это еще не является в глазах людей очернением памяти Рэндольфа! Я молодая и привлекательная, я не могу засадить себя в монастырь, точнее, в тюрьму... С другой стороны, – продолжила мать, поправив боа, – Бронсон мой старый друг, старый друг семьи. И это не будет выглядеть непристойно.

– Да, мама, пожалуй.

Мама еще раз посмотрелась в мое зеркало и поправила прическу.

– Филип звонил сегодня мне, ты еще не разговаривала с ним?

– Филип? Нет, что он сказал? – без всякого интереса спросила она, продолжая крутиться перед зеркалом.

– Он удивлялся, почему ты не перезвонила ему.

– Я? – удивилась мать. – Но зачем?

– Он беспокоился и был немного расстроен, но я успокоила его, сказала, что ты была очень занята, – в голос я постаралась вложить максимум сарказма.