Дива

— Обучение давно идёт! — заявил Драконя. — Разве это не волшебство? Я почти бесплатно половину сельхо- зобъектов построил. Не было ничего, и вот оно, стоит! Как по мановению волшебной палочки.

— Это ваши интересы, — сказал начитанный столич­ный лекарь. — А когда исполнишь наши?

Они как-то забыли, что имеют дело с дважды Героем Соцтруда, тот и принялся загибать пальцы:

— За неполный год вы освоили горнопроходческое дело, работу на технике по заготовке кормов, сварочное и слесарное ремесло, валку и трелёвку леса, даже говноуборку. Фундаменты научились ставить, дома рубить!

Да разве это не волшебство? Вы же сейчас мастера, чу­дотворцы! Вас где хочешь с руками оторвут. На что вам колдовство?

Те почуяли, что их хотят на мякине провести или, по « столичному, кинуть.

— Хотим получить науку, как договаривались! — замолвили они. — Своди нас с лешим или ведьмой. А лучше обоими сразу! Но чтоб по взаимной договорённости, гарантией преподавания знаний.

А Драконя уже и тогда маялся с сердцем, по болотам ходить не мог, однако же согласился.

— Добро. Но чтоб потом не жаловались, претензий не приму.

И наконец-то академики услышали о месторасполо­жении Дора от знающего человека. Деревня колдунов оказалась не так и далеко от Пижменского Городка, толь­ко давно брошенная и даже домов не осталось. Когда на­чалась коллективизация, её жители будто погрузили свой остров в трясину и все утонули. Но был и такой слух, де­скать, чародеи сожгли дома и разбежались по лесам, оста­вив заклятье: кто посмеет пробраться на Дор или, хуже того, поселится на острове, тот помимо своей воли повя­жется с нечистой силой. Старики про заклятье помнили, а молодые скоро забыли, бегали на болото за клюквой, морошкой и хоть бы что. Борута слышал об этом и сво­дил бы Шлопака, но где конкретно стояла деревня кол­дунов, никто указать не мог, а болото большое, на нём десятки островков — поди сыщи, на котором деревня стояла. После тридцатых годов всё так заросло, задерновилось, замшело, что и следов не осталось, или впрямь деревня та провалилась в трясину. Данила с целителем побродили по мари, ничего не нашли и уехали в другие места.

Тут же Драконя привёл их на Дорийское болото, где чернели жуткие окна воды среди гиблых трясинных полей и зелёные островки леса, выросшего на моренных холмах.

Говорили, тут когда-то озеро было глубокое, называлось Дорийское. Кто-то утверждал, будто его сами колдуны вы­сушили, превратили в топкое болото, чтобы попы не ходи­ли, но был слух, что перед войной мелиораторы взорвали перешеек и спустили воду в Пижму, чтоб удобрение — са­пропель черпать. Иные грешили и на Драконю-старшего, который якобы сделал надёжное убежище для всей нечи­сти, чтоб жила в недосягаемости. В общем, озеро исчезло, и ничего полезного из этой мари не добывали, если не счи­тать замшелого щучья, по слухам, обитающего в окнах, и ягоды — морошки да клюквы.

Так вот председатель провёл академиков на один из островов, показал сначала мшистые ямы с головнями и углем, затянутые малинником и бузиной.

— Здесь Дор стоял. Но он вам не нужен! Пошли дальше.

Перевёл через следующую трясину на другой остров,

повыше и посуше, там сдёрнул мшистый ломоть с огром­ного валуна и показал знаки.

— Жертвенный камень, — сказал при этом. — Что на нём изображено, вам лучше знать. Оставайтесь здесь до утра, и будет вам наука. Утром приду и выведу.

Академики как глянули на знаки-то — мать моя! — вся ледниковая глыба руническим письмом исписана! Если расшифровать, все знания можно получить! А по­верх древнего письма начертаны церковные купола, кре­сты и уже по ним — пятиконечные звезды: вся борьба идеологий отразилась. Борута тогда ещё не понимал, что это значит, но по бледности лица Шлопака определил: по­пали куда надо. Сам же Драконя, ни слова больше не го­воря, ушёл и оставил академиков одних.

Пока было светло, целитель изучал надписи, срисовы­вая их в блокнот: фотографировать камень было нельзя по правилам исследования аномалий, будто бы от съём­ки исчезала какая-то тонкая материя. Глаза его стали без­умными, академик лишь что-то шептал и ничего не объ­яснял. Но когда стемнело, решил уйти с этого островка, поскольку оставаться на нём в ночь было опасно: священ­ный камень был древним алтарём на капище и, по уве­рению Шлопака, излучал энергию, по мощности равную жергии египетских пирамид. Уже в потёмках они су­нулись было к острову, на котором Дор когда-то стоял, но провалились в трясину и едва выбрались. Дело было осенью, спички замочили, костра не развести, хорошо, с собой фляжка со спиртом была. Данила слегка прогрелся изнутри и снаружи, но великий трезвенник и борец с алкоголем Шлопак пить отказался наотрез, натирать грудь и ноги тоже, и чуть его не вылил. Отошли подаль­ше от алтаря, залезли под выворотень, соорудили гнез­до и вздумали ночь прокоротать, однако целителя коло­тит — где здесь уснёшь?

Тут и началось! Вдруг на острове, где Дор был, петухи заорали. Кричали эдак минут пять, угомонились, и слыш­но, там музыка заиграла, свирели, бубны, жалейки, гуд­ки: в общем, весь старинный набор инструментов. Потом огни вспыхнули и пляски начались у костров! Академи­ки знают, там никого не должно быть, а люди прыгают, скачут, орут какие-то заклички, будто призывают кого-то. Шлопак аж задрожал весь — то ли от страха, то ли от ра­дости, что слышит и видит то, что искал. Может, и от хо­лода, поскольку оба мокрые были, накупавшись в тряси­не, и ещё студёный туман поднялся.

И здесь из болота между островов встаёт нечто бе­лое — по фигуре, так женщина; стоит она на обыкновенной телеге, обращена лицом к академикам. Борута не испугался, не зажмурился и узнал — да это же Дива Никитична! В белом халате, как обычно она ходит у себя на маслозаводе, в такой же косынке и в руке — бидон­чик с молоком.

А целитель колотиться перестал и шепчет:

— Кикимора! Так вот она какая...

— Сам ты кикимора, — панибратски проворчал Да­нила. — Это жена Дракони, Дива...

— Это кикимора из болота восстала! — уверенно зая­вил Шлопак и достал блокнот, чтоб её срисовать.

Только тут Борута и разглядел, что она велика ростом и одета в сверкающую, колючую сутану — будто толчё­ным стеклом обсыпана!

— Всё равно похожа на Диву Никитичну...

— Что у неё в руке? — спросил целитель. — Какой-то цилиндр? Или свиток?

— Бидончик, — определил Данила. — Алюминиевый, трёхлитровый...

Шлопак встрепенулся.

— Это похоже на серебряный сосуд! В котором древ­ние алхимики хранили свои знания!

— Да какой сосуд? Обычная тарка, на ферму за моло­ком ходят...

— Подумай сам: зачем она на болото пошла с бидоном?

— Да она всех молоком поит, блажь такая у бабы. За­одно проверяет на оборотничество.

— А как?

Всё, о чём рассказывал Борута, Шлопак считал тай­ными знаниями предков и их записывал. Поэтому ново­испечённый академик если что и присочинял, то обыч­но для образного выражения.

— Оборотни парного молока не выносят, — сообщил он. — Испытуемого надо облить парным или покропить. Если оборотень — сразу же обернётся, кем был. Однаж­ды даже скандал случился на партийном собрании колхо­за. Дива прыснула молоком на инструктора обкома, тот превратился в филина и улетел в окно.

— Молоко — вместилище вселенской мудрости! — благоговейно произнёс целитель. — Символ божествен­ных откровений! Млечный путь. Вот бы вкусить хотя бы глоток!..

Кикимора будто услышала его, протянула бидон и другой рукой к себе поманила. Мужики переглянулись и напряжённо замерли.

— Интересно, кого она манит? — с дрожью в голосе свросил целитель, однако же не теряя учёной мужествен­ности. — Кого выбрала? Тебя или меня?

— Наверное, меня. — признался Данила. — Она дав­но обещала парным молоком угостить.