Диверсант

— Товарищи офицеры и курсанты! В наше училище пришла телеграмма от Верховного Главнокомандующего товарища Сталина!…

Курсанты ответили дружным «Ура!»

«Любите ли вы разведку?»

— Не понял, Стрельбицкий? — полковник удивленно глянул из под очков. — Вы не хотите в разведку?

— Не хочу… Я уже служил в разведке.

Полковник хмыкнул и принялся перечитывать рапорт

Стрельбицкого, который лежал перед ним на столе.

— Вот чудак. Это же Москва, Военно-дипломатическая академия. Да и разведка не полковая, а стратегическая. За границей работать будешь.

Нет, Владимир Васильевич в разведку не желал. На всю оставшуюся жизнь ему хватило ночных вылазок в тыл врага, яростных схваток лицом к лицу, когда даже в темноте видишь налитые кровью глаза фашиста, убитых боевых товарищей. Умом он, конечно, понимал: его зовут совсем в другую разведку, но перебороть себя не мог. Да к тому же здесь, в училище, ему нравилось. Он любил преподавательскую работу, свой предмет, курсантов. А от добра, как говорится, добра не ищут.

— К тому же, скажу откровенно: вы нам подходите, — прервал его раздумья полковник, — Боевой офицер, разведчик. Есть опыт комсомольской работы, высшее образование…

Он полистал личное дело Стрельбицкого.

— Вот смотрите, после ранения, с 1942 года вы помощник по комсомолу начальника политотдела Куйбышевского военного пехотного училища. Так? Так. Просились неоднократно на фронт, писали рапорта. А на фронте ведь могли попасть и в разведку?

Полковник вопросительно посмотрел на Стрельбицкого.

— Так то на фронте…

Действительно, он писал рапорта. Надоело в тылу отсиживаться. И его в октябре 1944-го отправили на курсы заместителей командиров по политчасти при Военно-политической академии с последующей отправкой в действующую армию.

Однако пока он учился, война закончилась. День Победы Владимир встретил в Москве.

Потом была учеба в Военно-педагогическом училище им. М. Калинина, и теперь вот уже третий год он преподает в Военном горно-артиллерийском училище в Тбилиси. Сюда и приехали неделю назад офицеры из Генштаба, а точнее, из Главного разведывательного управления, чтобы подобрать кандидатов для поступления в Военно-дипломатическую академию.

Стрельбицкий в это время находился в отъезде, в командировке, а когда возвратился, взору его предстало почти Бородинское сражение. Кого-то из офицеров уже отобрали в кандидаты, и они ходили в именинниках, иных отсеяли, и те были подавлены и несчастны. Вне зависимости от результата отбора члены комиссии с удовольствием отмечали, что в Москву, в Академию хотели, более того, рвались все. Кроме Стрельбицкого.

После приезда ему торжественно объявили — он в числе кандидатов. На что Владимир Васильевич совсем не выказал восторга и написал рапорт о том, что не хочет поступать в Академию и служить в разведке.

В столичной комиссии его рапорт вызвал настоящий шок. С ним решил побеседовать лично председатель комиссии. И вот теперь они сидели друг против друга, и полковник старался убедить Стрельбицкого в том, что он нужен разведке. Пока это у него плохо получалось. Стрельбицкий упирался.

— Хорошо, Владимир Васильевич, я дам вам время подумать. Посоветуйтесь с женой…

— Спасибо, но я уже подумал.

Эта фраза, судя по всему, стала последней каплей, переполнившей терпение председателя комиссии. Полковник оторвал голову от бумаг и вонзил холодный взгляд в Стрельбицкого. Потом медленно встал, демонстративно поднял на вытянутых руках рапорт и разорвал его пополам, потом сложил, и разорвал вновь.

— Ясно? Идите, товарищ майор. Вам партия приказывает…

Так Владимир Стрельбицкий попал в разведку во второй раз.

Пролетели четыре года учебы, и вновь он предстал перед комиссией. Теперь уже перед так называемой выездной комиссией, которая рассматривала кандидатуры выпускников академии на предстоящую командировку за рубеж.

Возглавлял комиссию заместитель начальника Главного разведывательного управления генерал Феденко.

Владимир Стрельбицкий планировался на выезд во Францию на должность помощника военного атташе. Учился он хорошо, язык освоил в достаточной степени, спецподготовка оценивалась на отлично. Биография была в полном порядке. Казалось, все должно пройти как по маслу. Так оно, собственно, и случилось. Комиссия уже проголосовала «за» единогласно. И тут вдогонку, неожиданно, генерал Феденко возьми да и спроси:

— Стрельбицкий, а вы любите разведку?

Генерал, конечно, ждал однозначно четкого ответа, в унисон своему вопросу. Это и стало бы красивой точкой в приятном разговоре. Однако Владимир Васильевич остался верен себе. Ответил совсем не так, как хотел и ждал генерал, а как думал сам:

— Люблю ли я разведку? — переспросил он, — Не знаю. Надо бы ее сначала попробовать.

Улыбка соскользнула с лица Феденко. Окажись они один на один, Стрельбицкий за свой ответ получил бы по полной мерке. Генерала в Главном управлении знали как человека грубого и несдержанного. Но тут он сумел обуздать свой гнев. На решение комиссии этот ответ не повлиял, но в итоговом протоколе Феденко тем не менее написал несколько нелестных слов в адрес столь дерзкого выпускника академии.

…Шел 1956 год. Помощник советского военного атташе Владимир Стрельбицкий прибыл в Париж.

«Я волнуюсь, заслышав французскую речь…»

Стрельбицкий приехал во Францию вместе с однокурсником по Академии полковником Героем Советского Союза Алексеем Лебедевым. Алексея Ивановича, несмотря на молодость и отсутствие опыта, назначили военно-воздушным атташе.

Обстановка в стране была крайне сложной. Венгерские события, ввод войск Варшавского договора в мятежную республику не лучшим образом сказались на отношении французов к сотрудникам советских учреждений. От советских шарахались как черт от ладана.

На стадионе, услышав рядом русскую речь, могли демонстративно подняться и уйти. Встретив у посольства, порою интересовались: «Советик?» После утвердительного ответа, да, советский, можно было получить плевок в лицо.

Контрразведка также ужесточила режим наблюдения и слежки за советскими представителями.

Военный атташе не был сторонником активной оперативной деятельности. Чаще обращал внимание «молодежи» на обилие прессы, открытых источников, из которых следует черпать развединформацию.

Однако Стрельбицкий и Лебедев придерживались иного мнения. Им хотелось настоящей, «живой» работы. Но начинать, по сути, было не с чего.

Впрочем, это не смутило Владимира Васильевича. Первым, на кого он вышел, был российский эмигрант. Он работал в крупной американской фирме, которая производила электронику. Впоследствии этот эмигрант станет нашим агентом и получит псевдоним Сокин.

А началась эта история с того, что Сокин однажды написал письмо на свою бывшую Родину в Советский Союз в журнал «Радио». Он хотел получить из редакции некоторые материалы, публикации. Журнал выполнил просьбу земляка и переслал материалы в посольство СССР в Париже. Там их и обнаружил Стрельбицкий. Выяснив обстоятельства дела, помощник военного атташе вызвался лично доставить материалы земляку.