Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Эй, потише, потише. Как-никак, у тебя в руках Жан Сабло.

– Ну и ладно. Только они все равно не режут. Странное дело: две пары ножниц – и ни одни не могут перерезать эту треклятую нитку.

– Скоро придет дядя Роберто, – сказала Монья, прячась от солнца. – Кому-то придется предложить ему сыграть в марки.

– Чур, только не я, – ответила Лаура, вертя в руках Жана Сабло. – Ты у нас младшая, тебе и играть в игрушки.

– Предупреждать надо, когда с ума сходишь. Мы же всегда все разыгрывали по-честному, даже кому болеть. Мне уже двадцать два года, и я должна ради тебя играть с дядюшкой Роберто. Он сейчас носится с бразильскими марками, ах, моя Бразилия,

meu Brezil brasileiro,meu mulato insoleiro [17] Ну
и мерзость эти марки.
Фазенды, Тирадентес, клич в Ипиранге.

– Отрежь две бумажки, – сказала Лаура. – Нет, этими ножницами не разрежешь. И смотри, не жульничай. Так играть нельзя, особенно – с дядей Роберто. И побыстрее, а то он вот-вот явится.

Монья проиграла – вытащила не ту бумажку, разрезать нитку и разъединить клубки не удалось. Лаура устала и, облокотившись на столик машинки Зингера, принялась разглядывать тонкие узоры, украшавшие поверхность дерева. Миниатюрная мозаика в форме крыла бабочки, отражающего солнечный луч. Игла серебрилась как ртуть, от самой машинки шел запах нагретого масла, нечистый запах смазанного железа. Нитка тянулась от клубка к клубку, ложась по дороге на грудь Лауры. Сама не зная зачем, она наклонила голову и ткнулась лицом в запутавшийся клубок, а потом открыла глаза уже в сумрачной глубине этой непостижимой толщи нитей. По другую сторону остался «Зингер», мозаика в форме крыла бабочки. «Нитка, такая же, как и любая другая, а мне никак не разрезать ее. Как во сне: резиновые ножницы, мягкий пистолет, бесконечная мерзость».

17

Мулат мой из Бразилии,где солнца в изобилии (порт.)

– Три часа.

– А, дядя Роберто! Как дела?

– Устал. Прогулялся по парку Лесама, а потом дошел до площади Конституции.

– Не стоило бы вам столько ходить, дядя Роберто.

– Площадь Конституции – это там, где Южный вокзал.

– С вами, дядя Роберто, всегда узнаешь что-то новенькое.

– Ах ты моя глупышка, – говорит дядя Роберто. – Ну-ка, помоги мне с альбомом.

– Дядя, а мы на вас жребий тянули. Я проиграла. Это ужасно, но если вы дадите мне немного коньяка…

– Коньяк – в три часа дня, да еще в жару! О tempora, о mores. [18] Коньяк в три часа пополудни!

18

О, времена, о, нравы (лат.).

– Дядя Роберто, ну совсем чуть-чуть. Только промочить горло.

Лаура ждала, пока они уйдут. Fireworks, feux d'artifice, [19] один клубок – дядя Роберто, другой – Монья, перемотать один клубок в другой, не перерезая нить. Коньяк – марки, марки – коньяк. Meu Brazil brasileiro, meu mulato insoleiro, veu cantar di vose… [20] Наконец они уходят – под ручку: картинка из журнала «Огар» (Хогарт Богарт), нет, просто аллегория – добрый дядюшка и заботливая племянница выходят держа друг другу под руку навстречу милым домашним радостям и удовольствиям. Стоп.

19

Фейерверк (англ.; фр.).

20

Мулат мой из Бразилии, где солнца в изобилии, спой мне о себе… (порт.).

So you re goin to leave the old home, Jim,Today you re goin away,You re goin among the city folks to dwell…So spoke a dear old motherTo her boy, in summer s day. [21]

«Этель Уотерс, Этель Уотерс, черный голос ночи, – подумала Лаура, втягивая в себя запах клубка. – Стоит кому бы то ни было взять кого-то под руку, меня бросает в дрожь, начинает кружиться голова, опять появляется эта болезненная чувствительность, слышатся глупые слезливые песенки, квартет Бородина, смерть ослика Платеро. Ты нас видишь, Платеро? Платеро, ты ведь нас видишь? Сколько горькой соли спрятано под кожей и только ждет своего часа, слезы,

слезы, tears, idle tears and so on [22] ».

21

Уезжаешь ты в город сегодня, Джим,Покидаешь свой дом родной,Из семьи уезжаешь к людям чужим, —Собирая сына в дорогу, матьГоворила ему с тоской (англ.).

22

Слезы, пустые слезы и так далее (англ.).

Она еще раз полоснула ножницами по нитке, которая вновь, невредимая, проскользнула между лезвиями клинка Сабло. Она еще раз втянула в себя запах клубка – без удовольствия, просто сдаваясь на милость победившего кошмара. Донья Бика сейчас, наверное, проводит сиесту в соседней комнате. Мать Лауры, для всех – донья Бика, мамочка – для младшей, Моньи, она ведь еще совсем ребенок. Донья Бика войдет в комнату для шитья, одетая в неизменный послеобеденный пеньюар, соберет все клубки и доделает работу. Ей нравилось доделывать то, что начинали ее дочери. «So spoke a dear old mother…»

– Нет, отсюда нужно срочно уходить, – говорит себе Лаура, откладывая клубок. – Здесь ничего не получается, здесь даже ничто не режется. «Какой тебе прок от лета, соловей, на снегу застывший?» Ухожу, ухожу. Буэнос-Айрес – огромный, огромный прекрасный клубок, в него можно уткнуться лицом и долго вдыхать его запах. Как же у меня болит этот дом, бедная Монья, такая родная и такая глупенькая, дядя Роберто – мятая пижама. «Yes, you're goin' among the city folks to dwell…» Но как, когда? Как нить в этом мотке, я лишь подхожу к дверям, и меня запутывает, уводит прочь, назад, обернув вокруг самой себя. Этот лабиринт, как же кружится голова…

Она со смехом подходит к окну и обводит взглядом комнату. Стоящий посреди мастерской манекен раньше был скульптурой с садового фонтана. Он изрядно подгнил, каркас его проржавел, он постепенно осыпается кусками грязного гипса. Вот гравюра Доре, обложка «Vogue» под желатиновой солнечной пленкой, по подушкам проносится тень пролетевшей рядом с окном птицы, половина четвертого.

– Что-то побаливает у меня голова, – сообщает ей донья Бика. – А еще мне снился очень странный сон. Ты – еще совсем маленькая – и твой братишка, упокой, Господи, душу его.

(Ненавижу, ненавижу его. Не давай его душе покоя, пусть каждую ночь он умирает снова и снова – до скончания века) подходит к тебе с букетом цветов и отдает тебе их. Только ты собралась понюхать цветы, как из букета вылетела оса, и ты испугалась. Правда, странно?

– Это тебе, мамочка, басня приснилась. С Целым списком моралей: оставь мертвых мертвым, не суй нос куда не надо, где розы, там и осы, а еще…

– Сон был цветной, представляешь? – негромко произносит донья Бика.

Затем, одним резким, беспощадным движением ножниц она обрезает нитку. Лаура не успевает ей ничего сказать – да и не хочет.

ii

Монья прилаживала прозрачные пленки-держатели, а дядя Роберто тем временем продумывал варианты окончательного расположения марок в альбоме. Ему нравилось называть их «знаками почтовой оплаты». Многие люди предпочитают самые архаичные слова, пожелтевшие от времени – в подтверждение своего почтенного возраста. Марки Бразилии, 1880–1924. Сто семьдесят три штуки.

Монья потягивала коньяк и курила, что являлось признаком высшей степени сосредоточенности на движениях рук. Дядя Роберто при помощи миллиметровой линейки (прозрачной) вымерял расстояние между пленками-держателями. Экая жалость, что их по-другому толком и не назвать.

Монья закрепляла марки, и дядя Роберто был бесконечно счастлив. Эти дома на Сармиенто, построенные в начале века, в каких-то двух шагах от Кальяо, но такие тихие и спокойные по вечерам, с высокими потолками и огромными окнами в квартирах – роскошное место для коллекционирования марок, для шитья, для легкого, ничем не примечательного романа. Столовая, где мягкая плюшевая мебель с бахромой. Натюрморты, девочки в большой гостиной. Бананы, рыба, виноград. Руки скользят по сукну обеденного стола, становится щекотно, крошечные электрические разряды бьют в пальцы, не поднимаясь выше подушечек и ногтей. Если даже какая-то марка сорвется и упадет, ворсистый плюш подхватит ее, поднимет на тысячи крохотных алых копий – ложе бесстрашного воина-победителя. Так галльские короли выходили из дверей, ступая по сомкнутым щитам своих воинов. Коньяк Домек, три звездочки.

Поделиться с друзьями: