Дивисадеро
Шрифт:
Выбирайте любое: Огюст, Пелок, Льебар…
Что ж, пусть будет Льебар.
Про себя Люсьен оценил юмор — ему нравилась повесть Флобера «Простое сердце». Первое время он пользовался этим прозвищем — одним из многих, которые потом забыл. Но вот что запомнилось: Льебар почти ничего не ел, даже если сам готовил. На вопрос Люсьена Ария лишь пожала плечами, словно говоря: кто их разберет, этих мужчин.
Каждый вечер они подъезжали к какой-нибудь гостинице, где писатель всех кормил ужином; потом он брал себе номер, а семейство ночевало в поле. Усталость и деревенский воздух способствовали сладкому сну. Но однажды ночью Люсьен Сегура проснулся охваченный паникой. Задыхаясь, он сбросил одеяло. Расстегнул воротник ночной сорочки и подошел к окну. В темноте Льебар брел вдоль оградки гостиничного сада. Довольно яркая луна позволила писателю узнать своего попутчика, совершавшего странную ночную прогулку. Люсьен хлопнул в ладоши; остановившись, Льебар поднял голову и
Значит, вам не надо спать, ответил вор. В ночи столько полезных часов. Жалко тратить их на сон.
Мне нужна ваша помощь, дружище.
Льебар замер. Писатель ждал отклика на свое драматическое заявление, но ответом было лишь учтивое молчание. Помявшись, он продолжил:
Вы должны кое-кого убить. Вновь молчание.
Моя жена превратилась в ведьму. Она погубит наших детей. До конца дней не даст мне покоя.
В другой жизни у меня тоже была жена. (Льебар говорил осторожно, словно эти сведения могли быть использованы против него.) Есть другие способы прекратить муку. Согласен, мужья и жены друг друга терзают, но ваши дети сами о себе позаботятся. Убить несложно. Труднее украсть и вкусно приготовить хорошую курицу. Убийство не требует искусства, это неравный бой. Но оно вас же и погубит. Вы маленько подрастеряли мозги. Наверное, из-за этого у вас удушье. Знаете, есть такое растение огуречник, у которого цветок точно синяя звездочка; очень полезно для сердца. Вы успокоитесь. Давайте поищем…
Люсьен давно не вспоминал о своей несносной брошенной жене. Удивительно, что она вдруг возникла в его мыслях в образе врага. Ему уже было неловко, что он заговорил о ней с человеком, которого почти не знал. Наверное, еще не проснулся.
Извините меня, пробормотал Люсьен.
Ничего, я польщен тем, что вы мне доверились, донесся тихий голос. Люсьен не то чтобы рассмеялся, но усмехнулся в темноту.
Маленький Рафаэль запомнил, что наутро после того, как закончился фиговый джем, в деревеньке Демю для писателя нашелся дом. Люсьен, мальчик и его мать почивали на задке повозки, когда ее убаюкивающий ритм нарушился, и она вдруг остановилась, будто на краю пропасти. Отец мальчика, правивший лошадью, молча смотрел налево. Его вниманием завладела неухоженная аллея: траву давно не косили, ветви платанов переплелись в борцовском захвате. Привстав, писатель проследил за взглядом Льебара.
— Что ж, возможно, — сказал он. — Вполне. Подождите тут, ладно?
Первоначальный обзор претендентов Люсьен всегда делал в одиночку. Семейство и писатель не могли помочь друг другу в выборе пристанища; скажем, Люсьен не ведал, что в целях безопасности луг должен иметь несколько путей отхода. Выбрать дом на остаток своих дней — сродни задаче, стоявшей перед сказочным принцем или принцессой: засветло определиться с суженым. Нужно честно сказать себе, чего ты хочешь, дабы принять мудрое и личное решение, невзирая на первое отталкивающее впечатление, если вместо владелицы замка видишь слепую девушку или ежика вместо кавалера голубых кровей. Сторонние советы тут бесполезны. И потому семейство осталось в повозке, а писатель, размяв с дремы затекшие ноги, осторожно и вместе с тем по-юношески легко зашагал к кандидату на свое последнее жилье.
Астольф
Через два дня после покупки дома с девятью гектарами угодий Люсьен и Льебар, вооруженные косами, ступили в глубину травяных зарослей. И тотчас потеряли друг друга из виду. Лишь в короткие передышки один из них слышал неумолчное вжиканье чужой косы либо стук оселка о лезвие. Косьбу начали до свету, по утренней прохладе, но в воздухе уже кружила мошкара. Косы скользили над землей, обходя камни и корни. Конечно, было бы проще траву сжечь, но Льебар, помогавший окультурить заросшее поле, сказал, что огонь уничтожит муравьев и сверчков. Незримая жизнь лугу необходима. Иначе писатель затоскует по стрекоту сверчков и цикад.
Скошенную траву и неподатливые кусты голубики, выдернутые из земли, сжигали на краю поля. В прочесанную граблями стерню кинули семена горчицы и клевера, дабы оздоровить почву. Когда стемнело, в чужих владениях набрали семена бобовых, которые раскидали на писательской земле. А что такого? — хмыкнул Льебар, который и сам путешествовал, точно пчела или семечко, переносимое ветром.
Он разбирался в жилье крылатых существ, а потому рекомендовал не только скворечники, но также просверленные доски, где селились бы летающие насекомые. К веткам деревьев он подвязал расщепленные стебли подсолнухов, чем обустроил жилье для жуков. Набитые соломой горшки стали квартирами сороконожек, которым надлежало поедать личинки вредителей, атакующих плодовые деревья. Льебар был сведущ в неловком нравственном балансе природы. Что-то даешь и что-то забираешь. Осы откладывают потомство, которое питается личинками бабочек, но для растительной жизни осы полезнее прекрасных летунов. Так и в людской жизни, которую давно и презрительно наблюдал Льебар: часто за ленивой красотой скрыта подлость. Себя он никогда не числил моралистом. Хватило б и пушинки, чтоб сбить его с пути истинного.
На
второй день вдали от писательского дома Рафаэль отыскал луг с множеством выходов. Если угодно, можете там обосноваться, и вообще, луг ваш, сказал Люсьен. Предложение не содержало намека на товарищество. Может, когда и перекинутся словцом, но в своих прогулках по угодьям писатель вряд ли зайдет дальше озерца, а вышеозначенный луг был за его пределами.Условие было таким: если Льебар поможет выкосить заросшие пространства перед домом и лужайки под раскидистыми каштанами, он и его семейство могут пребывать на земле писателя сколько их душе угодно. Люсьен был готов подписать официальную бумагу, но Льебар лишь отмахнулся. Он не одобрял писанину и многословные разговоры, от которых в прошлом имел одни неприятности. Сноской к договоренности стало его заявление: он отрекается от имени Льебар и отныне прозывается Астольф.
Через час мальчик, привыкший к подобным переменам, уже называл отца Астольфом. Люсьен догадался, что вор пользовался именами как паролем с недолгим сроком жизни. Однако сейчас тот сожалел, что не обрел это имя раньше, и весь день вспоминал сцены из прошлого, представляя, как легко и изящно он бы действовал в доспехах «Астольфа». Он уподобился мужчине, который вглядывается в давние фотографии жены или возлюбленный, где той лет двадцать или меньше, и сожалеет, что не знал ее тогда,чтобы осторожно расстегнуть пуговки на ее ныне старомодном платье, попробовать плод с цветущего дерева за ее спиной… Вору нравилось звучание нового имени, его воздушность и намек на эхо. С таким именем он, грузный мужик, смог бы превратиться в невесомую птичку или утонченную грамматическую форму.
Писатель наблюдал за вором с книгой, пахнущей полынью. Имя «Астольф» встречалось в романе шестнадцатого века «Неистовый Роланд». [69] Но откуда же оно ему известно? Когда-нибудь украл этот роман? Разве воры крадут книги? Ведь в карман их не спрячешь.
Поездка
Пока мужчины работали на лугах, Ария с сыном отправились на юг, чтобы с прежнего места обитания забрать свой фургон. За дни пути верхом на лошадке они пересекли веер рек — Ардур, Баиза, Жимон, миновали плодородные пашни. К вечеру четвертого дня добрались на окраину Сен-Мартори, где стоял их табор. Были костер и музыка, долгие разговоры и сон на привычных узких лежанках. Наутро с небольшой делянки мать с сыном набрали растений, какие переживут обратную дорогу, и прикинули, что из пожитков можно оставить.
69
«Неистовый Роланд»или «Неистовый Орландо»(Orlando Furioso) — рыцарская поэма итальянского писателя Лодовико Ариосто, оказавшая значительное влияние на развитие европейской литературы Нового времени. Самая ранняя версия (40 песен) появилась в 1516 г., 2-е издание (1521) отличается более тщательной стилистической отделкой; полностью поэма была опубликована в 1532 г. «Неистовый Роланд» — продолжение поэмы «Влюбленный Роланд» (Orlando Innamorato), написанной Маттео Боярдо и опубликованной в 1495 г. Полный текст «Неистового Роланда» насчитывает 38 736 строк, это одна из длиннейших поэм в европейской литературе.
Вскоре они двинулись на север, но уже иным маршрутом, ибо качкий фургон требовал дорог шире. Теперь уже было нельзя открыть калитку и срезать дорогу через чужие владения или переправиться вброд — тяжелый фургон завяз бы в песчаном дне. В Плезансе путники собирались распрощаться с рекой Аррос и свернуть на запад.
Ехали неспешно, делая остановки, когда захочется. Рафаэль разводил костер, Ария выискивала на полях съестное. Пара луковиц, розмарин, черемша — вот и весь обед, словно для птичек, что порхали над лугами. Так, на один зубок. Покончив с едой, они находили укромный уголок, скидывали одежду и купались в ручье или реке. Дабы сын не унаследовал отцовского страха перед водой, Ария с разбегу бросалась в реку и, вынырнув, насмешливо ухмылялась — ну что, бояка? Мальчик подплывал и, ухватившись за нее, целовал ее в плечо. В этих объятьях была та же чувственность, что и в крепких объятьях с отцом. На берегу своей рубашкой он вытирал ее длинные темные волосы.
Иногда по ночам с океана приходили сильные грозы; проливной дождь застиг их возле Сегала и Бузона, а под Сен-Жюстеном молния озарила реку, словно тропу сквозь историю, и Ария удержала сына, готового прыгнуть в ее мгновенную красоту. Наступил сезон гроз. Ария представила, как в Демю старый писатель безуспешно уговаривает ее мужа ночевать в пустующем доме.
Остановившись посреди открытого поля, путники выпрягали лошадей, которые жались к фургону — мол, им совсем не страшно, но лучше уж так, чем скакать в темноте. В ясные вечера Ария и Рафаэль устраивались в ковыле под сотней звездных слоев. Неисчислимое множество. Миллион оркестров. Непостижимая разумом бездна. Сердце мальчика разрывалось от счастья. Вот тогда-то он четко ощутил себя частицей всего, что было вокруг, — казалось, и вздох листвы, и пение матери исходят из него, а всякое его движение исполнено внешним миром.