Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
Шрифт:
А трос волок меня выше, выше, еще выше, уже крон-балка над головой, я махнул рукой вниз – майна!
Люлька замерла, я ухватился за блок, для верности качнулся сильнее и соскочил на крышу.
Поднялся на кровлю лифтовой шахты, из ведра достал части карабина, быстро собрал, проверил, тщательно привинтил оптический прицел и взглянул через калиброванный окуляр на подъезд холдинга «РОСС и Я».
Сновали люди, бежали машины, суетила жизнь. Как всегда.
Все.
Я залег.
Локти – в бетон.
Приклад упер в плечо.
Закрыл на мгновение
Мир вокруг медленно меркнул.
Я выводил его реостатом – я погружался в себя.
Приглохли все звуки, беспамятство объяло полностью.
Я навсегда забыл голую девку с мопсовидной рожицей, дребезжащего гаммы пацана, дожирающего свой богатый завтрак буржуя, моих помощников из «Мосэнерго», Карабаса в кабине «ровера», скрестившего на счастье пальцы, исчезла Лора, я больше не любил Марину, ушла ненависть к Хитрому Псу.
Меня здесь не было.
Была только самая короткая линия между двумя точками – смертоносная гипотенуза между устьем карабина и железными воротами «РОСС и Я».
Я исчез – мой дух вселился в каленый синеватый ствол, в тяжелый усиленный патрон, я жил за частоколом ризок в оптическом прицеле, соединенных тонким крестиком цели.
Тогда я беззвучно позвал Цакуга-дзена.
И старый самурайский демон ответил мне сразу:
– Я с тобой. Ты готов?
– Готов… – не размыкая губ, крикнул я.
– Соедини свою душу с пулей…
– Моя душа в ее свинцовом сердце…
– Пусть она плавит свинец твоей яростью, болью и унижением…
– Моя боль ужасна…
– Пусть твое сердце будет холодно, как вечный лед… Не дыши, тебе это сейчас не нужно. Ты живешь силой и страстью мести…
– Цакуга-дзен, великий дух, у меня всего три секунды… Одна из них – на полет пули…
– Не думай об этом. Цакуга-дзен жив тысячу лет, а свершает лишь в короткие мгновения… Мне нужен миг, чтобы соединить воина, стрелу и Цель… Я слышу, как бьется твое сердце… Останови его…
– Цакуга-дзен, мне горько. Мы были как братья…
– Месть крепче братства, слаще любви, дольше памяти. Только смерть сильнее мести. Но Цакуга должен знать, что Цель достойна мстителя.
– Я стреляю в свою прожитую жизнь…
– Тогда открой глаза! Цель близка…
Кортеж, перемигиваясь синими фонарями на крышах, подъезжал к воротам. Наружная охрана разгоняла пешеходов на тротуаре, головной джип на миг задержался перед расходящимися створками ворот. Эскортируемый «мерседес», бликуя на солнце фиолетовыми блиндированными стеклами, сбавил скорость и стал доворачивать к въездному шлюзу.
В крестике прицела бешено крутился черный толстый бублик переднего колеса, я видел, как оно смещается по оси, и Цакуга-дзен, самурайский дух мести, немо прошептал:
– Дай душе волю…
Одна секунда.
Указательный палец, бескостный, мягко упругий, не мой – в нем был дух Цакуга-дзена, плавно нажал крючок.
И толчка выстрела не ощутил.
Еще секунда.
Моя душа – раскаленный кусок свинца – летела над городом, над этим паскудным миром, над моей испакощенной жизнью.
И вдохновенное
окаянство ушло из меня.Прощай, Цакуга-дзен…
Сергей Ордынцев:
ПОКУШЕНИЕ
Перед поворотом с дороги – на въездной шлюз внутреннего двора – гибкая сцепка эскорта растянулась, водитель нашего «мерседеса» отпустил головной «джип» немного вперед.
Охранник Миша сказал в рацию:
– Эскорт на точке!.. Наружным постам обеспечить коридор… Ворота открыть!
Водитель еще сбросил скорость и стал входить в поворот. Я почему-то взглянул на спидометр – уж больно споро он поворачивал. Оранжевая стрелка уперлась в цифру 40.
– Через полтора часа пресс-конференция в Союзе журналистов, – сказал Серебровский. – Поедешь со мной…
И тут я услышал шлепок. Даже не услышал – почувствовал!
Чпо-о-у-к!
И в тот же миг «мерседес» упал на обод переднего колеса, как конь на колено, – пуля, прошив жирную толстую резину баллона, распустила его в клочья.
Бешеный рывок в сторону, утробный грохот удара днища о бордюр тротуара.
Доли секунд. Но каждая неподвижна, как замерший навсегда стоп-кадр.
Остекленевший взгляд Серебровского.
Прокушенная до крови губа водителя.
Помертвевшее до синевы лицо охранника Миши.
Кроша бетон, в снопе искр от трущего с визгом камень металла – как болид, машина вывалилась с дороги на пешеходную часть.
Водитель, судорожно раскручивающий баранку направо, порскнувшие в разные стороны прохожие.
Пронзительный скрип автоматических тормозов, клинящих остальные колеса, жаркое шипение стирающейся до корда резины – нас несло по асфальту, как громадные бронированные сани.
Тошнотная волна ужаса залила меня – я почему-то ждал, что сейчас грохнет взрыв.
А водитель уже крутил рулевое колесо в другую сторону. «Мерседес» ерзнул и, наклонившись на левый борт, с грохотом и звоном врубился в тумбу фонарного столба.
Оглушительный шлепок и пронзительное шипение вспухших взрывом воздушных мешков безопасности.
Тишина.
А может быть, мы оглохли от удара. Или испуга. Меня бросило на пол между сиденьями. Серебровский с каменным, ничего не выражающим лицом, с закрытыми глазами сидел в углу кабины, судорожно сжимая привязной ремень.
Миша хрипло крикнул из-под воздушной подушки:
– Шеф, вы в порядке?!
Сашка медленно разлепил пересохшие губы:
– С вами, Миша, я как за каменной стеной… Великой, китайской, мать вашу етти!..
Я дернул ручку двери, но Миша уже ожил, задвигался, заорал:
– Из машины не выходить!.. – И завопил в рацию: – Тревога один! Нападение! Прикройте лимузин…
Конвой и сам уже включился. Передний джип стал быстро сдавать назад и закрыл разбитый автомобиль справа, а концевой «форд-экспедишен» влетел на тротуар слева и загородил его со стороны проезжей части. Из машин высыпали ребята с короткими автоматами «узи», окружили «мерседес», ошарашенно оглядываясь по сторонам.