Диво

"Третий секретарь посольства" для уха неосведомленного звучало весьма звонко и многозначительно, однако Валерий сразу же положил конец наивности Бориса:

– Товарищ профессор, не утешайте себя надеждой, что к вам приставлен бог весть какой посольский чин! Третий секретарь - это не первый и даже не второй...

– Однако ж.
– Борис Отава в самом деле малость растерялся, в этих вопросах он отличался совершеннейшей наивностью.
– Я полагал, что...

– Я прекрасно вас понимаю! Все едущие сюда по важным делай считают, что заниматься ими будет непременно сам посол. Поймите же, дорогой профессор, у посольства своих хлопот полон рот, выражаясь не дипломатично...

– Понимаю. Но мое дело... Речь идет о ценностях незаурядных... государственных... исторических...

– Все сделаем... Единственное, о чем я вас прошу: соблюдайте спокойствие. Мобилизуйте все свое чувство юмора...

– Чувство юмора?

– Борис засмеялся.
– Кажется, я утрачиваю это чувство. Ибо какое, в самом деле, отношение к моей миссии может иметь чувство юмора, которым, хвала богу, меня, кажется, не обделили.

– Эге, - потер ладони Валерий, - вы еще не знаете, с какими типами придется вам иметь дело... Тут уж если человек получает от государства марки, то он их отрабатывает полностью! Вы в этом убедитесь!

– Я должен попасть в Марбург, - сказал Отава.

– Мы там будем, поверьте мне, - заверил его Валерий, - но вооружитесь выдержкой... Езды в Марбург - всего лишь несколько часов, главное проскочить здесь...

Нужного им чиновника Валерий нашел довольно быстро и договорился с ним о встрече еще в тот же день после обеда. На посольской "Волге" они подъехали к высокому модерному сооружению, скоростной лифт мигом выбросил их на двенадцатый или же на пятнадцатый этаж; они прошли по длинному коридору, наполненному сверканием пластика, алюминия и стекла, Борис попробовал перечитывать аккуратные таблички на полированных пластиковых дверях, но Валерий сказал, что он приблизительно знает, где сидит тот чиновник, с которым им придется вести переговоры; коридор неожиданно уперся в короткое боковое ответвление, там был еще один лифт, но уже не скоростной, маленький, скромный, чуть ли не персональный, - они с трудом вместились в тесной кабинке, поехали уже не вверх, а вниз, попали в какой-то тупик, а в этом тупике было свое глухое место, украшенное роскошной широкой дверью, на которой красовалась табличка с черными готическими буквами:

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОВЕТНИК

ПО ВОЗМЕЩЕНИЯМ ВАССЕРКАМПФ

Звонка здесь не было, стучать тоже не пришлось, потому что, как только они переступили незримую черту, за которой из простых прохожих превращались в посетителей герра Вассеркампфа, дверь беззвучно открылась сама собой, и в глубине просторного светлого кабинета с модерной низкой мебелью навстречу им встал из-за длинного полированного стола сам государственный советник, мужчина средних лет, одутловатый, рыхловатый, довольно высокий, в сером костюме из легкой ткани, которую называют "мачок". Кондиционер поддерживал в кабинете постоянную температуру, воздух здесь был свежий, однако Вассеркампф с напускным видом тяжело переводил дыхание, идя навстречу своим посетителям, и, еще не подпустив их к себе, не дав поздороваться или представиться, воскликнул панибратским тоном:

– Ну и жара - дышать нечем!

– Не заметил, - буркнул Борис, забывая о предостережениях своего спутника.

Чиновнику только этого и нужно было.

– Как же так?
– воскликнул он.
– Вы приехали из такой далекой холодной страны и не замечаете нашей жары? Или, быть может, я ошибаюсь? Ведь вы из России - нетва?

Он каждый раз повторял это свое "нетва", что должно было означать "не правда ли?", видимо, нарочно искажая диалектом общегерманское "нихт вар". Но Борису в эту минуту было не до лингвистических тонкостей.

– Профессор Киевского университета Борис Отава, - воспользовался паузой Валерий.

Вассеркампф поклонился, пригласил садиться. Борис взглянул на Валерия довольно многозначительно. Первый бой был выигран отнюдь не благодаря сдержанности. Этого типа нужно атаковать и штурмовать сразу, с первого же слова. Вот они сели и сразу же приступят к делу. Однако Валерий, которому надлежало бы перехватить инициативу разговора в свои руки, почему-то молчал. Вежливо улыбался, начал пить какую-то бурду, предложенную немцем, пришлось пить и Борису, словно он ради этого ехал сюда из далекого Киева.

– Так, так, - промолвил Вассеркампф, щуря глаза, - еще день-два, еще несколько дней... Чистая случайность, что вы видите меня здесь за столом... Наступает то время, когда все мы разъезжаемся... Тут слишком жарко... Человек должен время от времени погружаться в море... Мы, немцы, отдаем предпочтение Адриатике... Везем туда каждое лето свои полиартриты, подагры, одышки... На оба берега - на итальянский и югославский. Венеция, Дубровник, Черногория... Монтенегро... В Монтенегро, по мнению наших жен, великолепнейшие любовники! Ночью они спускаются с гор на побережье, а утром снова исчезают в своих загадочных горах, это просто мистика какая-то, но наши жены... Ха-ха! Я называю это запоздалыми возмещениями, к тому же не по адресу. Ибо во время войны в Монтенегро, то есть в Черногории, стояли не наши войска, а итальянские, и эти итальянцы вдоволь развлекались с черногорскими девушками, поэтому соответствующие вознаграждения черногорцам надлежало бы получать именно с итальянских девушек, а не с немецких нетва?

– Слушайте, - неожиданно спросил Борис, - ваши предки не из моряков?

– Ха-ха!
– хохотнул Вассеркампф.
– Вас сбила с толку моя фамилия! Не обращайте на это внимания! Мои предки - из воды, но из болотной. Померания, слыхали? Надо мной все смеются: как это так - занимаешься делами военных репараций, а свою Померанию возвратить не можешь, отдал ее Польше? Я вам скажу: с этими репарациями - сплошные недоразумения. Недавно был комический инцидент. Приехал ко мне капитан из Бремена. Да, да, настоящий капитан. У него дизель-электроход, вполне современное судно водоизмещением в четырнадцать тысяч тонн, можете себе представить. Ходит он в Индийский океан и дальше, в Малайю, в Японию. И вот. В Сингапуре или где-то там еще кто-то из членов команды подарил капитану обезьянку. Такое милое создание. Мы, немцы, любим все живое. А тут - дальний путь, одиночество, капитан, человек уже немолодой, обрадовался обезьянке. Устроил ее в своей каюте. Маленькая хозяйка, представляете? Ну, так... Утром капитан идет на свой мостик, обезьянку оставляет в каюте, но забывает запереть дверцу сейфа, а в сейфе толстенная пачка марок. Месячная плата для всей команды. Представляете? И хотя деньги не пахнут, как говорится, но обезьянка разнюхала эту пачку, схватила ее, а как только капитан скрипнул дверью, возвращаясь к себе, обезьянка шмыгнула в щель - на палубу. Капитан сразу же обнаружил пропажу, поднял тревогу, за обезьянкой погнались, но... Хотя о немцах и сказано, что они обезьяну выдумали, однако по ловкости обезьяна превосходит даже немцев. Так и тут. Вылетела обезьянка на самую верхушку мачты, принялась рассматривать деньги, сдирать с них банковскую упаковку, на нее кричат, посвистывают снизу, кто-то начал уже взбираться вверх по мачте, боцман приладил шланги, намереваясь сбить обезьянку струей воды, кто-то советовал снять проклятого зверька выстрелом из малокалиберной винтовки, но пока растерявшиеся люди собирались с мыслями, обезьянка разорвала ленточку и начала швырять деньги вниз. Зрелище редкостное. Океан, прозрачность, синяя волна - и над нею кружат не чайки, нет - полноценные немецкие марки! Есть от чего схватить сердечный удар! Несколько банкнотов упало на палубу, и - нужно отдать должное честности команды - все было вручено капитану, но ведь это несколько банкнотов, а весь месячный оклад целая пачка марок!
– полетел в океан, и хотя были спущены шлюпки и матросы кинулись вылавливать деньги, не много им удалось выловить, ибо оказалось: немецкая марка тонет в морской воде! Так, будто она не бумажная, а в самом деле из чистого золота! Представляете! И хоть капитан, беспомощный в своем несчастье, обратился ко мне. Дескать, раз у вас здесь возмещение, следовательно...

– Мы бы не хотели ошибаться так, как ваш капитан, - снова не выдержал Отава, возмущаясь молчанием Валерия. Так они просидят целую вечность, и этот тип будет развлекать их своими бессмысленными сказочками.

– Герр секретарь, - вежливый поклон в сторону Валерия, - предупредил меня, что речь идет о деле, связанном с военными возмещениями, - нетва?

Считая, что разговор направлен в главное русло, Борис имел неосторожность коснуться этого проклятого "нетва".

– Вы не ошиблись, герр Вассеркампф, - сказал он.
– Хотя относить мою миссию к области чисто военных возмещений, видимо, не следует, ибо это не моя специальность, прошло уже много лет после окончания войны, остались, наверное, лишь те потери, которые уже не возместишь ничем.

– Прекрасно!
– воскликнул советник, вскакивая со стула и обмахивая себя полами пиджака.
– Герр профессор выразился удивительно точно! Ибо кто же, скажите вы мне, может возместить немецкому народу те семь миллионов и триста семьдесят пять тысяч восемьсот солдат, которые погибли...

Он чуть было не сказал за "фюрера", но вовремя спохватился, чем моментально воспользовался молчавший до сих пор Валерий.

– Думаю, герр советник, - сказал он сдержанно и тихо, - что в наши полномочия не входит обсуждение человеческих потерь в прошлой войне.

– Очевидно, - согласился Вассеркампф, - но я просто...

– Наш гость из Киева, - продолжал далее, не слушая, Валерий, и советнику пришлось сесть на свой стул, застегнуть пиджак, принять вполне официальный вид и утвердительно покачивать головой, хотя, видно, в нем все так и подпрыгивало от избытка слов, которых он не успел обрушить на посетителей. Натренированность в разглагольствованиях у Вассеркампфа была доведена до невероятного совершенства.
– Так вот... наш гость из Киева прибыл сюда, чтобы выяснить одно дело, касающееся некоторых исторических реликвий украинского народа...