Длань Одиночества

— И ты тоже, — сказала Максиме разочарованно. — Неунывающий. Слова. Ничего кроме слов.

Прим, наполовину погрузившийся в негатив, закричал, его лицо осветилось внутренней силой. Он рванулся вперед и лапы чудовищ затрещали и лопнули, словно ослабшие путы. Неунывающий рванулся еще раз и припал на одно колено перед Максиме. Тяжело дыша, истекая сущностью из ран. Та улыбнулась и коснулась мечом его плеч.

— Так-то лучше. За стойкость, я посвящаю тебя в истинные рыцари позитива.

Неунывающий дико посмотрел на нее. Он резко встал. Часть доспехов с него сорвали, но нагрудник оставался на месте. Прим снял его, не спуская глаз с Максиме, связал ремешки, что-то вырвал из подклада и сделал импровизированный щит, горизонтально надев пластину на правое предплечье.

— Продолжаем? — спросила Максиме.

Неунывающий ответил, бросившись на нее. Максиме отшатнулась от тяжелого удара в живот, закрылась Насилием. Позитивный образ двигался как молния. Она едва успевала парировать его атаки. Край нагрудника врезался ей в ребра, колено, плечо. Максиме довольно постанывала, рассекая пустоту, которая должна была быть Неунывающим. На пол, вместо его головы, падали отрубленные кусочки доспеха.

Стены негативного пузыря пронзили серебряные мечи. Позитив пытался пробиться снаружи, чтобы помочь своему командиру. Они готовы были сомкнуть кольцо, уничтожив прорыв. Увидев это, Неунывающий сделался почти невидим. Неуязвим. Получая удар за ударом, Максиме кричала, но улыбка не сходила с ее губ. Опираясь на меч, она жадно наблюдала за тем, как позитив пробивается сквозь черноту. В ее глазах появились искорки чего-то теплого. Она могла бы наблюдать за этим бесконечно, но…

— Хорошего понемножку, — пробормотала она.

Удар Неунывающего рассек ей лоб и опрокинул на спину. Он склонился над ней, отведя назад руку с щитом. Край нагрудника зазубрился и стал по-настоящему опасным оружием.

— Ты же не ударишь лежачего, — выдохнула Максиме, протянув руку к его щеке. — К тому же женщину.

— Пусть меня проклянут все позитивные установки, но для тебя я сделаю исключение, — процедил Неунывающий.

Он подался вперед, полузакрыв глаза. Голоса позитивных воинов окликали его. Агонические визги негативных тварей были приятной музыкой, как и шипение отрицаниеметов. Все закончится здесь и сейчас. Тирании Максиме придет конец.

Рука Одиночества перехватила край нагрудника. На лице Максиме не было ни следа прежнего удовлетворения. Она была в бешенстве. Резко рванув щит в сторону, она сломала Неунывающему руку, а потом опрокинула его, вскочив на ноги как кошка.

— Ты совсем из ума выжил, блестяшка? — закричала она, брызгая слюной. — Хочешь, чтобы Одиночество вылезло прямо посреди твоих сладкожопых мальчиков-зайчиков?! Так далеко от Никаса? Так-то ты о них печешься, экзальтированный придурок? Решил убить меня самостоятельно, забыв о последствиях? Тщеславие и мстительность оглушили тебя, Неунывающий. Ты не справился. Подними щит.

Прим, сжав зубы, смотрел на нее снизу-вверх. Охнув, поднял сломанную руку, закрывшись посеченным изуродованным панцирем. Голубым, как его померкнувшие глаза.

Подняв Насилие, Максиме занесла его над собой, как тесак. Позитивные солдаты кричали, прорываясь внутрь. Но они не успевали. Чудовища разрывали их когтями-кинжалами, ломали мечи, откусывали головы. Теснили назад. Они не собирались отдавать им этот коридор.

— Прости меня, Стальная, — прошептал прим.

Меч ахнул вниз, разрубив нагрудник и Неунывающего от темени до промежности. Клинок кровожадно загудел. Останки прима медленно кренились в разные стороны. На срезах полыхнул белый огонь, и рассредоточенный рыцарь позитива начал распадаться крупными искрами синего и белого.

Максиме провела по рассеченному лбу пальцами, и стряхнула кровь негативу. Тот вспучился, почти взорвался, и последние, вопящие от горя, позитивные воины пропали за черной стеной.

— Кто не спрятался, я не виновата.

* * *

Котожрица навострила уши.

Что-то приближалось сверху. Что-то тяжелое. Оно билось о здания, сносило мосты, громило все на своем пути и трещало само. Ее засадный отряд приготовился, укрытый в коридорах, переулках и нишах. Здесь были даже те сущности, которые совершенно не подходили для битвы. Водянистые, словно медузы, покрытые антрацитовыми жилами глифы, парящие в воздухе. Паукообразные, радужные наркотические галлюцинации. Фракталы, издающие тихий перезвон. Различные химеры воде Натуры, но куда более мирные, охраняющие сны детей. Длинные и тонкие, как серпантин драконы. Охающие тучки, с глазами-звездочками. Из одной выглядывал затаившийся месяц, каким его изображали на средневековых фресках. Он озорно подмигнул Котожрице.

Да, — подумал она. — И я — тоже.

Никас придумал ей доспехи и оружие. Тонкие, но жесткие латы, покрытые орнаментом из мрачных кошек. И дробовик.

«Просто стреляй в сторону врага», — сказал он.

Она любила такие лаконичные инструкции.

«И береги себя».

Никас очень не хотел, чтобы она оставалась здесь. Он умолял ее пойти вместе в бункер Воли. Но жрица не для того вела этих отчаянных ребят по горящему, разбитому пути, чтобы сейчас оставить одних. Они потеряли все, включая собственные миры. У беженцев был только шанс отомстить. Погибнуть, но за что-то.

Аркас понял ее. Но вытянул клятву, что она не будет лезть на рожон. На их долю выпадет какое-то количество негатива. Если позитив на стене среагирует достаточно быстро, его может быть всего нечего. Среди них должна быть Максиме — это уже куда опаснее. «Если она появится — беги. Беги так быстро, как только можешь. Не думай над направлением, просто чеши оттуда словно настеганная, словно цель твоей жизни — догнать собственную попу. Поняла?»

Котожрица улыбнулась.

Пошел странный дождь. Из древесных щепок.

«Что-то тяжелое» упало прямо перед их позициями. Оно еще несколько раз бахнуло израненными боками об углы зданий, расквасило нос о пластик, заменявший здесь землю, и застыло. Щепки и обломки сыпались вослед еще какое-то время.

— Это… корабль? — изумленно прошептала жрица.

Лазарь дергался и скрипел. Ему было очень больно. Мачта переломилась и смотала в узел паруса. Киль превратился в цепочку переломов. Борта измочалило и пробило. Но, в то же время, он был в восторге. Он попал внутрь Крепости. А перед ним был враг.

Натура вопросительно посмотрела из своего угла. Котожрица пожала плечами. Этот курган из растопочной древесины, казался живым. Что-то шевелилось в его центре. Что-то густое и мрачное, словно гигантский слизень. Оно пыталось на ощупь выбраться наружу. Поглядеть своими глазами на сладкое лоно Крепости. Расколотую палубу с треском пронзили перекрученные лопасти. Нос корабля разметала, треща разбитым стеклом, металлическая морда. Это был обгоревший, покрытый вмятинами кокпит вертолета. Он глядел перед собой разбитыми обзорными окнами. В них плескался негатив. Густая клейкая масса скрепила между собой обломки древесины и металлические культи, которые вытолкнуло нутро корабля. Быстро, болезненно дергаясь, Лазарь встал на девять неровных ложноножек. Озираясь как ящерица, он сделал рывок вперед и остановился. Потом еще один.

Котожрица, обомлевшая от страха и отвращения, пришла в себя от крика. Кто-то из ее воинства не выдержал и выдал себя. Это подействовало на рыцаря любви, как пощечина.

— В атаку! — закричала она.

Прятаться было уже слишком поздно.

Лазарь мгновенно уставился на нее, и его нутро завыло расстроенным движком. Ему наперерез бросились булькающие рыболюди в красных накидках и с трезубцами. Бегущие на человеческих руках глиняные блюда. Связанные нитями созвездия рубинов, испускающих тонкие жгучие лучи. А так же прочие чудеса живого человеческого разума.