Для радости нужны двое

— Если завтра до полудня мы не успеем уйти из зоны серира, то эта самая твоя галька раскалится до восьмидесяти градусов. Давай спать, Мари, нам нужно двинуться в путь хотя бы за два часа до рассвета. Не будем тратить силы.

— А может, чуть-чуть потратим? — еле слышно попросила Мария и прижалась к нему.

— Разумеется… чуть-чуть… — крепко обняв ее, прошептал Антуан. — Как я рад, что ты такая же глупая, как и я!

— А у меня силы прибавилось! — засмеялся он погодя.

— И у меня мускулы, потрогай — во!

— Ну ты силачка! А теперь все-таки спать, спать и спать! Воды и вина у нас совсем немного, а в этом пекле человеку вполне хватает двадцати часов, чтобы околеть. Так что нам с тобой отпущено не больше суток… Спи, дай-ка я подложу под тебя свою куртку. Вот так, теперь спи. — Он властно обнял ее и притянул к себе. — Спи, скоро похолодает…

Мария заснула и сладко спала до тех пор, пока он не тронул ее за плечо. Проснувшись, она увидела, что укутана пледом, а Антуан сидит уже в комбинезоне, смотрит на нее в упор, и глаза его сияют в призрачной полутьме.

— Привет!

— Привет! А Млечный путь совсем посветлел. Вон мой любимый Альтаир. Смотри, какой он яркий, звезда первой величины. А по бокам Вега и Денеб. На летнем небе они так и называются — Большой летний треугольник. А по-арабски Альтаир — летящий орел. Ты будешь у меня Альтаир.

— Если я — то летящий осел. Мари, а может, ты знаешь еще и созвездия, откуда эти звезды?

— Конечно. Альтаир — созвездие Орла, Вега — созвездие Лиры, Денеб — созвездие Лебедя.

— Все правильно. Я пилот, и мне полагается это знать, а ты?..

— Я? Я просто увлекалась звездным небом в юности… Был один человек…

— Через два часа рассветет. Вставай! А был человек или не было человека, сейчас неважно…

— Неважно для тебя. А для меня было, есть и будет важно навечно, — не дала она в обиду свою первую безответную любовь — адмирала дядю Пашу…

Перед дальней дорогой они выпили по глотку вина и двинулись в путь по шуршащей и выскальзывающей из-под ног гальке.

На первых порах шагать было легко, радостно. Ни сумочка с револьвером, ни плед, накинутый на плечи, не тяготили Марию.

— Ты суеверный?

— Конечно!

— А веришь в свою звезду?

— В последнее время вера моя ослабла, а сейчас опять укрепилась.

— Ты так витиевато намекаешь на наше приключение?

— Да, мадам. Шире шаг!

— Мадемуазель. Вы хотели сказать "мадемуазель"?

— Нет, мадам. Разве вчера, еще до полуночи, вы не стали моей женой?

— Я думала, мне приснилось…

— Нет, вы были в здравом уме и ясной памяти.

— Ты делаешь мне предложение?

— Ни в коем случае! Я сделал его еще вчера, только без лишних слов.

— Ах, да, прости мою девичью память! Теперь ты мой муж — объелся груш.

— Меньше болтай, дорогая, — это напрасная трата сил.

— Кошка сдохла — хвост облез, кто промолвит — тот и съест! — протараторила Мария по-русски и тут же перевела Антуану на французский.

— Договорились! — И они ударили по рукам.

Целый час шагали молча, то поднимаясь на взгорки, то спускаясь в ложбины, но везде было одно и то же: серир, серир, серир… "Вот и я неожиданно вышла замуж, — думала Мария, — не зря он спустился с небес. И, кажется, я совсем не против… Сколько в нем куража, сколько детства! Спасибо тебе, Господи! Пусть мы проживем всего сутки — все равно я буду счастлива. И в самую последнюю минуту ни за что не упрекну тебя, Господи!".

Скоро они взошли на вершину высокого холма. Звезды совсем потускнели и вот-вот должны были спрятаться в пепельно-серой толще небосвода, а вокруг, насколько хватало глаз, простирался все тот же безжизненный серир.

— Передохнем, — предложил Антуан.

— А вот и проиграл! А вот и проиграл! — радостно захлопала в ладоши Мария. Она загадала: если Антуан заговорит первым, значит, он действительно ее муж.

— Ну и какой твой интерес за проигрыш? Щелчок по лбу?

— Нет, пожалуйста, поцелуй меня как муж…

Он нежно обнял ее и поцеловал так бережно, так сладко, что у нее подкосились ноги и закружилась голова.

— Я поздравляю себя с хорошим мужем! — засмеялась Мария.

— Не преувеличивай! Впрочем, у меня есть и достоинства. К примеру, я дважды разведен.

— Чего же ты бросил своих жен?

— Я? Да они сами сбежали от меня с восторгом! Я ведь бродяжка, а они думали, что выходят за добропорядочного, солидного человека.

— А дети?

— К сожалению, детей нет.

— А у нас будут?

— Если выкарабкаемся — не исключено.

— Дай Бог!

— Дай Бог! — повторил он, как эхо, и они двинулись дальше, все так же шурша и оскальзываясь на еще влажной от росы гальке.

— Антуан, а может, мне полизать камешки? Они ведь в росе.

— Попробуй. Так делают фенеки, маленькие пустынные лисы. Но, чтобы подкрепиться, они успевают облизать до солнца тысячи камешков, а потом целый день прячутся от жары в своих глубоких норах.

Мария все-таки лизнула несколько плоских камешков. Росы на них почти не было, а на языке остался неприятный привкус.

— Невкусно. Дай глоток настоящей воды.

Антуан подал ей флягу. Мария отвернула пробку, сделала большой глоток, и в тот же миг фляга выскользнула из ее руки и покатилась по склону. Антуан нагнал ее в два прыжка и поднял над землей. В тех местах, где расплескалась драгоценная жидкость, камни отчетливо потемнели.

— Там хоть что-то осталось? — жалобно спросила Мария.

— Меньше половины. — Он сделал свой глоток и плотно закрутил крышку.

— Боже, какая я растяпа! Преступница!

— Поменьше пафоса. Где тонко, там и рвется — нормально. Еще не все потеряно.

То, что Антуан не вспылил и даже не рассердился на нее, тронуло Марию. Она убедилась в том, что рядом с ней действительно широкий человек и такой же фаталист, как и она сама.

Остатки прохлады еще держались в воздухе, и идти было не очень трудно, хотя они прошагали километров пятнадцать. В ночи слышались непонятные шуршания, шорохи, всплески осыпающихся камней, какие-то придавленные писки и подобие стонов — пустыня жила; даже серир, вопреки всякой видимости, оказывается, не был безжизнен, и его обитатели спешили до солнца подкрепиться, сегодня и еженощно охотясь друг за другом. Но вот пустыня совсем затихла, и даже Вега, Альтаир и Денеб исчезли с небосклона.