Для смерти день не выбирают

Примерно то же самое сказал мне двумя днями раньше Блондин. Он, как и Эмма, по-своему был прав. Но я уже чувствовал, что приближаюсь к разгадке, и не собирался отступать. Последние три года жизнь была легкой, но от нее оставалось ощущение неудовлетворенности, пустоты. Мне всегда нравилась детективная работа, нравилось идти по следу, быть охотником. На протяжении двадцати лет, вплоть до позорного бегства из Англии, я каждый день преследовал преступников, иногда за мелкие нарушения, иногда за убийство, и неизменно получал удовольствие от самого процесса. Погоня, сбор улик, медленное, слой за слоем, снятие жира — чтобы обнажить скрытые под ними кости тайны, ту единственную ошибку, из-за которой добыча и попадала в силок. Тот факт, что преступник получал обычно меньший, чем заслуживал, срок, огорчал, но отнюдь не отвращал от дальнейших попыток. К тому же сейчас, когда меня не сдерживали никакие установленные законом рамки, злодей не мог отделаться легким испугом. Дополнительным стимулом было и то, что в этом деле я столкнулся с настоящей загадкой, головоломкой, совершенно не похожей на большинство жалких, приземленных трагедий, составляющих подавляющую часть всех происходящих в мире преступлений. Здесь, даже после серии убийств и покушений на убийство, мотив все еще оставался неясен. Я знал только, что когда обнаружу его, все прочее, наносное, отпадет само собой, и передо мной предстанет решение в чистом виде. Когда ты полицейский, пусть и бывший, когда за спиной у тебя двадцать лет работы, ты не откажешься от брошенного судьбой вызова. Ты обрадуешься ему. Даже если ставки столь высоки.

Я прошел к креслу и взял свою куртку.

— Если бы вы подсказали, как найти ту женщину, психотерапевта, которая лечила Энн, я был бы вам крайне признателен.

Эмма вздохнула:

— Ладно уж, садитесь.

— Но мне…

— Знаю, вам нужно уходить, но я вложила в это дело слишком много сил и времени. У меня сложилось впечатление, что в полиции просто не хотят доводить расследование до конца, а поэтому я дала себе слово, что сделаю это сама. Сейчас мои подозрения лишь окрепли. Вы действительно считаете, что отец Энн имеет ко всему этому какое-то отношение?

Она вернулась на софу, а я опустился в кресло.

— Давайте подумаем вместе, посмотрим, что у нас есть. Год назад Лес Поуп заказал и организовал убийство Ричарда Блэклипа. Произошло это вскоре после того, как Блэклипа обвинили в сексуальном насилии в отношении собственной дочери, Энн, имевшем место несколькими годами раньше. Энн была подружкой Джейсона Хана. Джейсона Хана застрелили более пяти недель назад вместе с Азифом Маликом после того, как Джейсон позвонил Малику и назначил ему встречу в кафе. Логично предположить, что речь шла о передаче некоей важной информации. Что это за информация, мы пока не знаем. Возможно, она имеет отношение к «Тадеуш холдингс», или к Николасу Тиндаллу, или к самой Энн. В любом случае сведения очень серьезные, и Энн об этом знала, потому что ее убили несколько дней спустя. Не исключено, что информация касалась каких-то фактов, вскрывшихся во время психотерапевтического лечения. Но если так, то почему Энн прожила так долго после смерти отца и ее не попытались устранить раньше? Почему, если она представляла для кого-то угрозу, ее не убрали сразу после ареста Блэклипа?

— Потому-то я и не могу понять, какое отношение имеют материалы доктора Чини ко всему случившемуся.

— Может быть, и не имеют, но я не верю в случайные совпадения, а потому все, что касается Блэклипа, необходимо проверить. Для этого мне придется навестить доктора Чини. Возможно, она расскажет что-то интересное.

— Мне это не очень нравится.

— Вам не нужно ничего делать. Баррон прав — риск слишком велик. Кто знает, какие меры они предпримут, если увидят, что вы продолжаете копать. Этим займусь я. Вам же на время лучше отойти на задний план.

На этот раз Эмма не стала спорить. Она удивила меня другим — спросила, не проголодался ли я.

— Собираюсь приготовить спагетти с томатным соусом. Можете остаться, если хотите.

Если жизнь и научила меня чему-то, так это не отказываться от приглашения, если оно исходит от красивой женщины. Чтобы не жалеть потом.

И все же, если бы я тогда отказался от ужина и ушел, все могло бы обернуться совсем по-другому.

Глава 30

Пока Эмма готовила спагетти, я открыл еще бутылочку пива и добавил звука в телевизоре. По 4-му каналу шли новости: сообщение о росте страдающих от ожирения школьников дополнили показом неуклюжих детишек в спортзале. Потом на экране появился новый лорд-главный судья, сделавший, как объявил ведущий, предложение зарезервировать тюрьмы только для самых отъявленных преступников. По его мнению, содержание за решеткой грабителей, воров и лиц, впервые нарушивших закон, не дает положительного результата, поскольку делает их только хуже.

Ради интервью новый лорд-главный судья Парнэм-Джоунс отказался от традиционного парика и мантии и появился перед зрителями в черном костюме с небесно-голубым галстуком и таким же платочком в кармашке. Он сидел в кресле рядом с растопленным камином в своем загородном доме. Лет шестидесяти с небольшим, седовласый, с манерами и осанкой аристократа, получившего образование в привилегированной частной школе, он производил впечатление человека, не привыкшего к критике. Я мог бы поставить все свои деньги, припрятанные в номере отеля, что лорду никогда в жизни не доводилось оказываться на месте потерпевшего. А политики и политологи еще удивляются, почему британская общественность утратила веру в правоохранительную систему.

Свою точку зрения Парнэм-Джоунс отстаивал спокойным, размеренным тоном, за которым ощущались стальная уверенность в собственной правоте и неприятие любого несогласия, и не упускал возможности обратиться напрямую к камере. Тюрьма, объяснял лорд, есть университет преступности. Отправьте туда тех, кто нарушил закон в первый и даже во второй раз, и они не только не перевоспитаются, но перейдут к правонарушениям куда более серьезным. Намного гуманнее и эффективнее избавить тюрьмы от ужасной перегруженности и выносить оступившимся наказания, не связанные с лишением свободы.

Надо отдать должное, судья защищал свое мнение весьма умело, аргументированно, с той точностью и лаконичностью, что так нравятся тележурналистам, но при этом меня не оставляло сомнение в его компетентности и знании реальной жизни. На мой взгляд, наказание преступника через меры общественного воздействия, на чем настаивал лорд, воспринимается ими как своего рода шутка. Общественные работы — покраска домов, где живут старики, очистка стен от граффити, программы по избавлению от наркотической зависимости — организуются из рук вон плохо, должным образом не контролируются и вообще не несут в себе элемента наказания. Я не уверен на все сто процентов, что тюрьма надежнее отвращает людей от преступления (в конце концов, правонарушители отлично сознают, что поступают нехорошо, но не слишком об этом беспокоятся, а потому попытки их исправления представляются мне пустой тратой времени), но когда парень сидит за решеткой, он по крайней мере не занимается воровством, грабежами или чем-то еще. В этом смысле, что бы ни говорили либералы, тюрьма свое дело делает.

Эмма принесла спагетти и тарелку с чесночным хлебом, и мы поели перед телевизором.

У каждого из нас или, может быть, только у меня, возникает порой ощущение, что дела понемногу налаживаются и худшее уже позади. Обычно — я говорю на основании собственного опыта — за этим следует что-нибудь весьма и весьма неприятное. И все же, сидя на софе рядом с Эммой, поглощая ее спагетти (очень, кстати, вкусные), потягивая неспешно пиво, я как-то позабыл обо всех своих проблемах.

Мы поели, убрали со стола, и Эмма поставила диск с лучшими хитами Вэна Моррисона. Я спросил, как случилось, что она занялась журналистикой.

Она улыбнулась.

— Мне всегда нравились хорошие истории, да и по английскому в школе у меня были только высшие баллы. Потом, уже в колледже, перед экзаменами, у нас организовали ярмарку профессий, куда приехали представители разных предприятий. В столовой поставили столы, и мы могли подходить к ним и задавать всякие вопросы. Парень, которого прислала местная газета, был всего на два года старше меня и довольно симпатичный, так что мы сначала поболтали, потом погуляли, и он устроил меня в газету. Вообще-то предполагалось, что я поступлю в университет, но вместо этого я вышла замуж. Зачем, одному Богу известно. Наверное, сыграло свою роль то, что отец был категорически против. У него было собственное представление о моей будущей карьере. Хотел, чтобы дочь сделалась юристом, как он сам.

— И где сейчас ваш муж?

— Мы оба были молодые, и брак скоро распался. Но к тому времени я уже почувствовала вкус этой работы. После развода сразу же переехала в Лондон и с тех пор живу здесь. Газета небольшая, заработок не очень высокий, но зато я ни от кого не завишу.

Я хотел спросить, почему она не перешла в газету покрупнее — таланта ей, на мой взгляд, вполне хватало, — но воздержался из опасения затронуть больную тему и перевел разговор на другое.

— А этот дом? Он ваш?