Днем и ночью хорошая погода (сборник)

Анаэ: Вена! Вена! Я думала об этом… Заманчиво. Очень, очень заманчиво. (Пауза.)А она большая, Вена?

Венцеслав: Верхом ее можно объехать за четыре часа.

Анаэ: Нет… Я имела в виду — население?

Венцеслав (лукаво): Население?.. Ну, мужское население, думаю, тысяч пятьсот душ, что-то около того…

Анаэ (устремив пылающий взор вдаль): Пятьсот тысяч! (Повторяет.)Пятьсот тысяч!..

Занавес.

Антракт.

Действие II

Сцена 1

Вена, 19** год. Гостиная, примыкающая к бальному залу, где Анаэ принимает узкий круг близких друзей. Обстановка представляет собой причудливую смесь атласа и дорогой красивой мебели, среди которой выделяются рояль и оленья голова, висящая на стене рядом с головой единорога. Все это выглядит странновато, но не безобразно.

Вечер бала. На стенах горят канделябры, доносятся звуки приготовления к ужину, звон посуды. В кресле сидит Адель в вечернем туалете. Тут же Корнелиус во фраке. Они ждут. Адель приняла возвышенный вид (очень возвышенный), в руке у нее веер, которым она обмахивается то медленно и томно, то с совершенно устрашающей скоростью, словно это не веер, а автомобильный стеклоочиститель. Корнелиус с довольным, слегка ехидным видом ходит взад-вперед по комнате, разглядывая все словно в первый раз.

Корнелиус (потряхивая подхватом портьеры): Да уж, они не поскупились — моя сестрица и ее муженек! Дворец просто великолепен, и бал, по всему видать, будет под стать! Сюда съедется вся Вена, ты знаешь? Прекрасный способ сразу войти в общество — закатить такой бал!

Адель (нервно обмахиваясь веером): Это третий! Они устраивают уже третий бал!

Корнелиус: Третий? Не может быть! Когда же они успели?

Адель:Два вы пропустили с вашей охотой.

Корнелиус: Честное слово, жаль, потому как выглядит это многообещающе! К тому же наши голубки, похоже, совершенно счастливы, даже странно, ну, в общем… все хорошо! Ты не находишь, что эта картина просто восхитительна? Нет, посмотри, вот эта, левее…

Адель, с гневно поднятой головой, быстро обмахивается, не отвечая ни слова.

Нет? Жаль. Я голоден как волк, а ты? Надо было перекусить фазаньим паштетом, прежде чем ехать сюда.

Адель (обмахиваясь со скоростью двести километров в час): Я прошу прекратить ваши грубости, Корнелиус фон Бельдт!

Корнелиус: Какие грубости? Голод — это грубость? Или вы имеете в виду фазаний паштет? Ну, это уже немного чересчур!

Адель (леденея от ярости): Чересчур… Чересчур — это что вы говорите мне «ты», Корнелиус! Вы даже не замечаете, но, вернувшись с охоты, вы «тыкаете» мне на каждом шагу.

Корнелиус (удивленно): Что ты говоришь? Правда?

Адель:Да! Вы мне «тыкаете»!

Корнелиус (неосознанно): О, прошу прощения! Прошу прощения! Это по привычке…

Адель:Ах по привычке? Конечно — по привычке! Привычка! Привычка к чему? К кому привычка? Во всяком случае, не ко мне! Да будет вам известно, что мы с вами обращаемся друг к другу на «вы» уже двенадцать лет.

Корнелиус (с досадой): Вот именно, Адель! Двенадцать лет! Черт… Двенадцать лет! Это была борьба! Борьба с привычкой! Долой эту декадентскую привычку! Я действительно устал, Адель, я в отчаянии от того, что мне приходится говорить вам «вы». Правда, поневоле. Женаты мы все же или нет?

Адель:Действительно, Корнелиус, мы все же женаты, уже двенадцать лет, и я спрашиваю себя, не эта ли привычка так утомила вас, не она ли приводит вас в такое отчаяние, что вы, прихватив совершенно ненужные вам ружье и собаку, бросаетесь не в леса, а в объятия другой женщины, которая, не колеблясь, говорит вам «ты»!

Корнелиус: Черт побери! Что вы еще напридумываете?

Адель:Дайте мне договорить, Корнелиус фон Бельдт! Что вы меня безбожно обманываете, что своими грязными сапогами вы растоптали белоснежный флердоранж нашей свадьбы, что выставили меня на посмешище всему городу — все это я вынесу до конца, до вашего освобождения, но до тех пор попрошу не приносить в мой дом грубых привычек, вульгарных манер и непристойностей, которых вы набираетесь у вашей любовницы! Ваша сестра — вот кто оценит ваши гнусности…

Корнелиус: Замолчите! Не стоит употреблять слов, природы и значения которых вы не знаете!

Адель:Зато она прекрасно знает деревенские нравы и их природу, друг мой. Уж ваша сестрица церемоний не разводит, куда там! Она отдается прямо в карете и не гнушается даже кучером, если его хозяин запаздывает.

Корнелиус (раздосадованный): Вы преувеличиваете! Преувеличиваете! Анаэ никогда не гордилась нашим родом, что я могу поделать? В конце концов, я ей не муж, а всего лишь брат, и мне нечего ей сказать!

Адель:И слава богу! Потому что, если бы вам вздумалось убивать всех любовников вашей сестрицы, как вы когда-то убивали тех, кого считали моими, вся Вена облачилась бы в траур! Она превратилась бы в город амазонок, где не отыскалось бы и пары мужских сапог! Ах! Какой позор! Какой позор!

Корнелиус: А вам, случайно, не завидно, моя дорогая? Может быть, вы завидуете ее добыче?

Адель:Я? Завидую? Мой дорогой Корнелиус, сцапать у себя в гостиной мужчину, затащить его к себе в постель, сорвать с него там ботинки, гетры и все остальное… силком — вы знаете? — может любая. Мужчины — такие трусы! Каждый до ужаса боится показаться наивным простачком или святым Иосифом! Они даже не сопротивляются. Впрочем, как им, бедным, сопротивляться такой необузданной силе, какой обладает ваша сестрица, прелестная Анаэ?