Дневник 1984-96 годов

В Пединституте было много записок о Сталине, о перестройке Ненависть к Сталину у меня растет. Вопрос не в его гениальности, а в том, что без нее мы не имели бы столько потерь. В Пединституте был и подарок. Наверяка кто-нибудь из читающих преподавателей: "И ВСЕ-ТАКИ ЛУЧШЕ ВСЕГО У ВАС — "ВРЕМЕНИТЕЛЬ". Разбираются!

14 мая. Утром в музее Чичерина. Это определенно музей дворянского быта. Картинная галерея. Портрет Остуева, Боровицкого. В 12 большая встреча с местной интеллигенцией. Вести пришлось мне. В присутствии Залыгина было трудновато. В Москву!

24 мая. Вчера вел по ТВ программу "Добрый вечер, Москва!" По этому поводу куксюсь, но все же это мой путь к влиянию на общество, к участию в его жизни. Сегодня вместе с "Литературной Россией" выступаю в Библиотеке им. Ленина. Состав уже привычный: Н. Шмелев, Ф. Искандер. Был еще В. Соколов, критик. После нас всех выступил с юмореской "Письмо президенту" Мих. Задорнов. Стремление понравиться, конечно, неизбывно, когда публика аплодирует — исполнителю порой безразлично, "за что", каково качество этих аплодисментов. Зал был в восторге! Я подумал, как быстро можно "опустить" аудиторию, как быстро она, масса, делает переход от возвышенного, тонкого и духовного к низменному.

Прочел 3 рассказа Саши Путко. Отослал их ему обратно. Это война, но в ней, кроме привычного "страха вождя", ничего нового. Любопытен третий рассказ "Написано пером" — о мемуарах Маршала. Завтра собираюсь на дачу.

25 мая. Обнинск. Сегодня утром написал начало статьи об Афганистане. Строгал теплицу и думал над последней главой. Пока мерещится свидание с отцом, закрытым белой пеленой, и прогулка с комиссаршей. Зыбкость — в похоронах Сталина, если я их напишу. Их надо делать, как в жизни. С неверием в его смерть, с неверием в его жизнь. Его смерть — в фигуре отца.

Завтра побегаю и попробую набросать.

26 мая. Сейчас 11 утра. Встал с намерением сдвинуть последнюю главу с места. Бегал, что-то брезжит. Господи, пошли мне желание и силу. Головою мне работать легче, чем рукой и пером!

К прошлой записи. В. Соколов о своем ощущении до перестройки. "Обходил острова в своей душе". Соколов читал стансы о Сталине. Перед этим рассказал небольшую историйку: в 61-м году Я. Смеляков — он был редактором "Дня поэзии", — прочтя стансы, воскликнул: "Мы откроем ими книжку!" Когда "День поэзии" вышел без этих стихов, то Соколов, чтобы не смущать Смелякова, ничего у него не спросил.

Рассказ: человек, которого распирает сказать. Идея возникла, когда я увидел сумасшедшего, схватившего микрофон. Две пословицы от Ф. Искандера: "Рукой дурака ловят змею", "Когда быки пашут по жесткой земле, они косятся друг на друга" (это он сказал о национализме. Азербайджан и Карабах). Самое сложное в прозе — найти точку отсчета.

30 мая. В Москве — президент США Р. Рейган. Ему 75 лет. Все эти визиты превращаются в сплошное ТВ-шоу, не более; за обедами, прогулками, туалетами, интерьерами уже не видно политики.

Три события случились у меня за этот день.

В 18.00 (я выходил из метро "Библиотека им. Ленина") увидел демонстрацию отказников-евреев. Человек сорок, все довольно рассчитано — плакаты, типы людей, тексты на русском и английском языке, но что-то в этой группке людей, мужественно стоящих во враждебной им толпе, (впрочем, уже привыкли, особо никто и внимания не обращал), было мучительно жалкое. Да стоят ли какие-нибудь секреты или обстоятельства того, чтобы мучить людей! Я заплакал. Да… у меня уже давно не было слез по таким обстоятельствам. Слезы были радостные. Это значит, жив, душой еще не зачерствел.

Вечером, выходя от В. И. Юдина на Калининском проспекте, я увидел кортеж машин — ехал Рейган. Совсем рядом. Я поднял руку и махнул. За зеленоватым стеклом его лицо. Удивительно, я в это уже не верю, но мы встретились глазами.

Сразу же после окончания романа напишу рассказ "Эксперимент" — герой участвует в перестройке, прекратил работать, и никто этого не заметил. В "Огоньке" статья К Рудницкого о Мейерхольде, как Эйзенштейн решил у себя спрятать архив режиссера. Это описание мужественного поступка.

Это из "ЛГ" от 25 мая.

Вс. Сурганов: "Не могу согласиться, что воплощаемая писателями в последние десятилетия личность современника утратила качество социальной активности. Другое дело, что в застойную пору появились персонажи вроде есинского "Имитатора" или кимовских оборотней — их порождало время. Но ведь это еще одно подтверждение "зоркости" нашей литературы: в лице подлинных мастеров она ни на день не отворачивала взгляд от застоя. Неустанно готовя почву для необходимых перемен, она атаковала Борзовых и Имитаторов, поддерживала подлинно активных героев — Мартыновых, Пряслиных, Чаузовых, защищала "чудиков" и мальчика из "Белого парохода", горько прощалась с Матерой…?

То было широко развернутое наступление на многоглавое сталинское "наследство", наступление во имя победы завещанных Революцией идеалов. И думается, что в писательских открытиях, совершаемых на ключевом направлении этой тридцатилетней "битвы в пути", как некогда, в 20-е годы, вновь проступили черты социалистического реализма уже в современном, если угодно, "платоновском" его обличье и понимании, обогащенном трудным опытом минувших лет, а главное — напрочь лишенном каких-либо претензий на монополию…"

2 июня. Утро. Вязники. Пишу в машине возле гостиницы. Все-таки решились поехать вдвоем с Валей на спектакль Симакина в Горький. По дороге заскочили — на съемки к Ростоцкому. Ростоцкий снимает здесь "Федора Кузькина" по Можаеву. У группы в четверг был выходной, и всю вторую половину дня Станислав Иосифович провел с нами. Интересно рассказывал об Эйзенштейне. Он был его учеником, и тот скончался чуть ли не на его руках. Он знает о нем много, подробно говорит не все. Самое интересное — рассказ С.И. о присуждении Ленинской премии Брежневу. Комитет собрали по трубе. Первым выступил Георгий Марков. Он первый секретарь СП СССР, ему хвалить положено по должности. Естественно, его поддержал, подхватив песню, Шауро. Он тоже раб должности — зав отделом культуры ЦК, в его приемной министры сутками ожидают. Единственный, кто робко заикнулся, был Николай Матвеевич Грибачев. "Не торопимся ли мы — ведь страна не читала еще, хотя все и публикуется, вплоть до газет — с этим присуждением, не оказываем ли дурной услуги?.. Я вот и сам еще не прочел". — "А что, товарищ Грибачев разве не выписывает газет?" — змеиным голосом спросил Шауро. Голосовали открыто — единогласно".

Рассказал С.И. о том, как Райзман позвонил из Канн Фурцевой: "Надо снять с программы "На семи ветрах" Ростоцкого — не будет иметь успеха". Потом где-то на торжественном обеде эта двурушническая позиция Райзмана для Ростовского выяснилась. Они все сошли, оказывается, с ума, плохо говоря друг о друге. Великие! Сейчас Ростоцкий снимает, как я уже написал, по Можаеву. В главной роли у него Саша Суснин. Я встретил его на лестнице. Весь просохший, выбитый временем, только глаза сияют зелено-

сумасшедшим блеском. Я его не видел лет 30, с того времени, когда снимались в "Аттестате зрелости", Саня считает не так. А может быть, и виделись раньше? Куда исчез тот плотненький, полный горячих сил паренек? Но как он подходит к Кузькину. Его глаза, его сухое и пропойное лицо.